Фокус - Мария Михайловна Степанова
Но она надеялась все-таки разобрать сегодня содержимое своей головы, как коробку со старыми бумагами, выкинув ненужное и сложив то, что останется, в опрятные разумные стопки. Она ведь проводила эту гигиеническую операцию далеко не в первый раз и всегда обретала в процессе требуемую ясность. В какой-то старой книге герой называл такое умственное занятие стиркой – в случае М. это были скорее глажка, отпаривание и разглаживание внутренних складок и морщин, которые становились без этого такими закаменелыми, что можно было поранить пальцы, неосторожно их ощупывая. Но до поры ей все удавалось, мысли становились в строй (тут она содрогнулась и заставила себя отступить на несколько слов назад), мысли, начала она сызнова, начинали вести себя разумно, соблюдая очередность, а не валили толпой в одну сторону, забивая проходы и топча в своем безумии тех, кто не удержался на ногах. Но сейчас, сейчас все было по-другому, и в доме над озером она проводила долгие часы, уговаривая себя сесть за стол и начать. Только каждый раз, к ее раздраженному облегчению, приходило письмо, на которое уже никак нельзя было не ответить, или вдруг кто-то звонил и надо было ехать на другой край города увидеться с друзьями, или же там, далеко, происходило что-то новое, и нельзя было не сидеть с компьютером на коленях, обновляя ленту новостей снова и снова, пока в глазах не темнело. Сейчас, сейчас, в тихом вагоне, из которого никуда не денешься, она намеревалась заставить себя додумать все до конца и выйти из поезда с ощущением, что ехала не напрасно.
Тут-то все и задвигалось и город Г., в котором она собиралась пробыть восемнадцать минут до пересадки, тоже придвинулся окончательно. Сосед давно сложил уже свой компьютер, снял с полки спортивный, не вязавшийся с костюмом рюкзак и маячил сейчас у дверей в туалет, словно опасался, что не успеет выйти и так и останется в вагоне. М. тоже потянулась за чемоданом, но места в проходе уже не было, и она стояла лицом к собственному креслу и смотрела на тех, кто ее опередил. Прямо перед ней был высоченный блондин с широкими плечами, которого она приметила, еще когда садилась в поезд, очень уж он был хорош собой, весь какой-то вымытый, ровный, с серыми глазами и точно очерченным подбородком – из тех не предназначенных для нее мужчин, при встрече с которыми она всегда начинала запинаться и делать ошибки в английском. Сейчас она могла изучить его спину и волосы, собранные в опрятный хвостик, причем на затылке, где обычно пряди выбиваются и ведут себя как хотят, их придерживала целая серия заколок-невидимок, расположенных параллельно, вот как он все контролировал в своей внешности. Ей это очень понравилось, этот человек был чье-то чужое удовольствие, для нее недоступное, но она не была готова расстраиваться по этому поводу, слишком много было других причин для горевания, которым она тоже не могла отдать сейчас должное.
Чуть дальше был румяный мальчик в красной кепке, он и улыбался, и оглядывался по сторонам, и заглядывал на приближающийся перрон, явно надеясь там кого-то увидеть, и, если мог бы – высунулся из окна, а то и выпрыгнул. Еще дальше – дама с маленькой мохнатой собачкой на руках, и М. захотелось, чтобы у нее тоже была сейчас собака, такая или вовсе не такая, и, когда М. будет есть свой какой-нибудь завтрак, собака займет свое место под столом и прижмется всем телом к ее ноге, чтобы таким образом принять участие в процессе человеческой еды. Тут поезд окончательно остановился и даже не дрогнул напоследок.
Вокзал был огромный, темный, весь из железа и стекла и до такой степени напоминал старинную парковую голубятню, что хотелось немедленно взлететь под самый свод и надолго там зависнуть, бессмысленно хлопая крыльями. Мальчика в кепке ждала, конечно, девочка с сонным лицом такого же розового цвета, как ее волосы; человек с заколками смешался с толпой, М. тоже покатила свой нетяжелый чемодан туда, где уже виднелось табло с номерами поездов и перронами. Если бы у нее была собака, думала дальше писательница, она приходила бы по ночам, стрекоча когтями по паркету, и с удовлетворенным вздохом укладывалась в ногах.
А вот поезда не было, и это было странно. Не потому, что у перрона, указанного на билете, стоял совершенно другой поезд, пустой и двухэтажный, явно не собиравшийся пока никуда отправляться, – это как раз было дело обыкновенное и даже предсказуемое. Но и на табло, что светило так ярко всеми своими цифрами и названиями городов, тоже не было ничего, что указывало бы писательнице, куда ей идти и что делать. Встревоженная, она ускорила шаг, сунулась направо, потом налево и мелкой трусцой заспешила к стеклянной будке с надписью «Информация».
Информационная девушка была спокойная, как парк на рассвете: руки, которыми она взяла у М. билет и принялась его изучать, были покрыты сложной двухцветной татуировкой, по каждому пальцу, как розы по колышку, взбегали, закручиваясь, растительные узоры. М. загляделась, потом вздрогнула и отвела глаза. А его отменили, ваш поезд, сказала девушка благодушно. Затраты вам, конечно, компенсируют.
Нет! – вскричала М., или что-то подобное она вскричала, размахивая руками и объясняя, что ей надо ехать, ехать дальше, в той стране ее ждут и нынче вечером у нее выступление. Терпеливая девушка объяснила ей тогда, что ехать дальше нет никакой возможности: в той другой стране, оказывается, сегодня была железнодорожная забастовка, поезда туда не ходят, нет, никакие, и ночью тоже не пойдут. Может быть, М. имело бы смысл поискать самолет, но она тут помочь ей не может.
Там же, у стеклянной будки (на стекле было написано строгое «Билетов не продаем»), придерживая чемоданчик и уворачиваясь от проходящих, М. отправила организаторам заграничного фестиваля письмо, потом смс, потом голосовое сообщение – и мрачно огляделась по сторонам. Вокзал кипел людьми, выходные начинались с пятницы, и народ ехал кто куда, по домам, по родителям, по всевозможным отпускным направлениям. Делалось жарко. Стало вдруг ясно, что вегетарианский сэндвич с авокадо и огурцами остался висеть в сетчатом кармане соседнего кресла, один-одинешенек в покинутом ею поезде, недосягаемый, привлекательный, и ехал сейчас куда-то со скоростью, недоступной пока писательнице М.
4
У киоска со
