Хроники Абсурда - Александр Райн
– И зачем нам эта дрянь в холодильнике? – высокомерно спросил он, глядя на сковороду гуляша, который сам же и просил приготовить два дня назад.
У жены аж сыр на бутерброде расплавился от возрастающего напряжения.
– Федя, может, веганство и сделает тебя более здоровым, но вот бессмертным – вряд ли. Ещё раз мою еду дрянью назовёшь, будешь котлеты свои через трубочку есть, андерстенд?
Мужчина грозно фыркнул, предупреждающе кашлянул, нахохлился, надулся, покраснел, чихнул и, молча хлопнув дверью, ушёл туда, где его поймут и примут таким, какой он есть, – на работу.
В слесарном цехе Федю уважали и любили. Он был примером и гордостью предприятия. Двадцать лет токарь зарабатывал себе имя. Кто бы мог подумать, что один обеденный перерыв способен перечеркнуть всё, за что он боролся.
Когда уставшие, разопревшие от работы мужики открыли термосы с горячими щами и домашними пельменями, Федя почувствовал, как внутри него ещё бьётся хищник: он скулит и воет, ждёт, когда веган сдастся. Но Фёдор был не из слабовольных. Мужчина встал посреди столовой и, гордо подняв к потолку огурец, призвал всех здравомыслящих присоединиться к нему.
Федя был послан четыре раза, но не успокаивался. А когда он схватился за большую сардельку старшего бригадира Петра Семёновича, дамбу всё же прорвало. Федю били всем цехом, но несильно и уважительно – в память о его прежних заслугах. Затем его привязали к стулу и попытались насильно накормить говяжьим ростбифом и салом с чесноком. Федя отбивался как мог и думал, как несправедлив мир к людям, которые пытаются открыть глаза другим. Он хотел об этом кричать, но стоило бедолаге открыть рот, как его тут же пытались накормить чем-то страшно вкусным.
Начальник позвонил жене токаря и рассказал ей про ситуацию. В ответ Наташа лишь попросила не щадить несчастного вегана, иначе она с ним с ума сойдёт. Федя не сдавался, но в конце рабочего дня его всё же пришлось отпустить. Назавтра ситуация повторилась, и стало ясно, что в Федю вселился злой дух. Помочь здесь мог только обряд «голубцизма» – именно так назвала это Наташина свекровь. Узнав о проблеме, она немедленно приехала прямо на завод.
Связанного Федю усадили за стол. Тётя Маша достала из сумки свою фирменную красную кастрюлю и приказала подставить под Федю ведро для сбора слюней. Когда крышка с кастрюли была снята, несколько человек потеряли сознание. Запах знаменитых голубцов распространялся быстрей атомного взрыва и поражал даже самых стойких. Перед Федей была поставлена тарелка с двумя экземплярами. На лбу мужчины скапливался пот, за грудиной пылал огонь. Когда тётя Маша достала из сумки деревенскую сметану и нещадно плюхнула половину банки на блюдо, Федя отключился. Его привели в чувство, похлопав по щекам, и сменили наполнившееся ведро.
– Сына, либо ты сейчас ешь, либо у тебя нет больше матери! – грозно сказала женщина.
– Но, мама, я не хочу есть мясо, зачем ты меня мучаешь?! Я решил измениться, хочу похудеть и быть здоровым, – плакал горькими слезами токарь, а сам уже тянулся к голубцам.
– Не нравится, когда тебя против воли заставляют?! А сам ко всем лезешь со своим веганством, будь оно неладно. Наташку бедную достал, мужиков, вон, заставил тебя связать. Будешь ещё к людям приставать?!
– Не буду! Не буду! Только убери от меня голубцы, а то я сейчас сорвусь! – кричал токарь, пытаясь вырваться.
– То-то же, – сказала тётя Маша и отдала кастрюлю работягам, которые подрались за голубцы до крови.
Федю развязали и, взяв с него обещание больше никого не доставать своими принципами, отпустили до конца дня домой. Тётя Маша передала сыну сумку, в которой, помимо голубцов, были ещё разносолы, кабачки, помидоры и целый пакет яблок – всё с её огорода.
– Тёть Маш, думаете это навсегда? – обратилась к свекрови Наташа.
– Ой, это у него от отца. Тот и буддистом был, и сыроедом, а однажды мы всем подъездом его из асаны выпутывали, когда он йогой увлекся. Не переживай, лет через пятнадцать определится и успокоится. Если что, звони, у меня рука на это набита. Нам, непросвещённым, нужно держаться вместе.
Опасная подработка
Руки у Мишки были золотые. А всё благодаря тому, что он пролил банку золотой патины, которой должен был декорировать камин.
Ремонт Мишка ненавидел всем сердцем, от одного только этого слова у него обострялся геморрой и чувство социальной ответственности. Мишка вспоминал о том, что пропустил субботник в прошлом октябре, не расчистил от снега парковку, не покормил бездомных собак. Все эти дела, по его словам, не терпели отлагательств и имели чуть ли не государственное значение, несмотря на то, что собак он боялся до смерти, а на улице стоял удивительно тёплый май.
Мише было двадцать пять, и он сделал всё для того, чтобы избежать встреч со злосчастным шпателем и безжалостным прави́лом: закончил с отличием театральное и стал выступать на сцене городского театра, правда, пока только в роли декораций и массовки. Но это не имело никакого значения – отцовские калымы остались обязательной программой в его жизни, и причин этого проклятия было три.
– Родителям помогать нужно, – загибал обрубленный наполовину болгаркой палец отец, – это раз, неблагодарный ты кусок современного инфантилизма. Два: что у тебя за профессия такая? Ты, часом, не из этих?
Кто такие «эти», Миша никогда не понимал, но звучало очень обидно.
– И три: не хочешь помогать, паразит, вали из бабкиной квартиры и покупай свою в ипотеку!
Ещё меньше, чем месить раствор, Мишке хотелось съезжать с халявной жилплощади, ведь за роль дерева в театре платили не очень много, и потому собаки оставались голодными, парковка утопала в снегу, а субботник переносился на следующий октябрь. Зарплату отец выдавал бесценным опытом, но за косяки карал рублём.
– Вот научишься сейчас всему, а потом сам будешь заказы брать и до́ма ремонт сделаешь, – отмахивался отец каждый раз, когда сын клянчил жалование.
Ремонт дома делать Миша зарекся раз и навсегда. Бабкины обои в цветочек оттенка тяжёлого несварения имели статус неприкосновенности, несмотря на то что вызывали апатию и необузданное желание смотреть передачи Малышевой в кресле, попивая лавандовый чай.
Про заказы, которые Миша будет брать после того, как всему научится, говорить смысла не было, потому что ответственную работу Мише не доверяли. А он и не настаивал.
Когда банка с позолотой упала на пол и расплескалась так, что перепачкала всё в радиусе пяти метров, Миша ещё не осознавал всю серьёзность трагедии и для начала попытался оттереть самое большое пятно кончиком своего
