Город и псы - Марио Варгас Льоса
– Нашивка есть?
Раб внимательно изучает куртку в свете фонарика.
– Нет.
– Иди в толчок и присмотрись, нет ли пятен. И пуговицы проверь, не другого ли цвета.
– Уже почти час, – говорит Раб.
Альберто кивает. В дверях первого взвода он оборачивается к Рабу.
– А шнурки-то?
– Я только один достал, – отвечает Раб. И, помолчав, добавляет: – Извини.
Альберто пристально смотрит на него, не чертыхаясь, не смеясь. Пожимает плечами.
– Спасибо, – говорит Раб. Он опять положил руку на плечо Альберто и заглядывает ему глаза. Лицо озаряет робкая, заискивающая улыбка.
– Да я ради смеха, – быстро говорит Альберто. – У тебя вопросов по химии нет? Я в ней не шарю.
– Нет, – отвечает Раб, – но у Круга, наверное, есть. Кава давно еще вышел и пошел к классам. Они сейчас решают, наверное.
– У меня денег нет. Ягуар хапуга.
– Одолжить тебе?
– А у тебя есть?
– Немножко есть.
– Двадцать солей найдется?
– Двадцать найдется.
Альберто хлопает его по плечу.
– Отлично, мужик, отлично! А то я совсем на мели. Если хочешь, могу рассказиками отдать.
– Нет, – говорит Раб, опуская глаза, – мне лучше письмами.
– Письмами? У тебя девушка есть? У тебя?
– Пока еще нет. Но, может, будет.
– Ладно, договорились. С меня двадцать писем. Но мне надо посмотреть письма от нее. Чтобы стиль знать.
В казармах пробуждается жизнь. Из разных дортуаров курса до Альберто с Рабом доносятся шаги, хлопанье дверей, временами ругательства.
– Сменяются, – говорит Альберто, – пошли.
Они заходят в казарму. Альберто идет к койке Вальяно, наклоняется, вытаскивает шнурок у него из ботинка. Потом начинает обеими руками трясти спящего.
– Мать твою, мать твою, – испуганно вскрикивает тот спросонья.
– Час ночи, – сообщает Альберто. – Иди дежурь.
– Если раньше времени разбудил, убью гада.
На другом конце казармы Удав орет на разбудившего его Раба.
– Вот тебе винтовка, вот тебе фонарик, – говорит Альберто. – Если хочешь, дрыхни дальше. Но патруль во втором взводе, предупреждаю.
– Правда, что ли? – говорит Вальяно, садясь на койке.
Альберто идет к себе, раздевается.
– Вот шутники, блин, – говорит Вальяно, – клоуны сраные.
– Что такое?
– Шнурок сперли.
– Тихо там! – кричит кто-то. – Дежурный, заткни этих пидоров.
Альберто слышит, как Вальяно крадется в темноте. И характерный шум рядом с койкой.
– Шнурок уводят! – взвывает он.
– Дождешься, морду тебе начищу, Поэт, – говорит Вальяно и зевает.
Через мгновение тишину прорезает свисток часового. Альберто не слышит, он спит.
Улица Диего Ферре – всего триста метров в длину, и, зазевавшись, прохожий легко может принять ее за тупик и пропустить. Если смотреть с угла проспекта Ларко, видно, что в двух кварталах ее замыкает двухэтажный дом с садиком за зеленой оградой. На самом деле он стоит на узкой улочке Порта, которая пересекает Диего Ферре и душит ее в зачатке. Между проспектом Ларко и улицей Порта улицу Диего Ферре перерезают еще две параллельные – Колумба и Очаран. В двухстах метрах к западу обе они резко обрываются Резервной набережной с парапетом из красного кирпича, змеящейся вдоль всего Мирафлореса и служащей городу границей, потому что возвели ее у края утесов, над шумливым, серым, чистым лимским морем.
Между проспектом Ларко, набережной и улицей Порта втиснута сотня домов, два или три продуктовых магазина, аптека, лимонадный киоск, сапожная мастерская (которую не сразу увидишь в простенке у гаража) и огороженный пустырь, на котором работает нелегальная прачечная. Поперечные улицы обсажены деревьями, Диего Ферре – нет. Вся эта территория составляет один микрорайон, который никак не называется. Местная команда по футболу первую заявку на ежегодный турнир клуба «Террасас» подала под именем «Ребята из Веселого квартала». Но, как только турнир закончился, оно забылось. К тому же авторы криминальной хроники под Веселым кварталом обычно подразумевали целиком состоявшую из борделей улицу Уатика в районе Ла-Виктория, и ассоциации получались неприличные. Поэтому теперь ребята называют эти места просто «кварталом». А если кто-то желает уточнить, какой именно квартал Мирафлореса имеется в виду – есть ведь еще 28 июля, Редут, Французская улица, Камфарный, – говорят просто «квартал Диего Ферре».
Дом Альберто – третий за перекрестком с Колумба, на левой стороне улицы. Впервые он оказался там поздним вечером, когда почти всю мебель из старого дома в Сан-Исидро уже перевезли в этот. Он показался ему больше предыдущего и лучше – по двум причинам: во-первых, его спальня здесь была не так близко к родительской, во-вторых, задний двор позволял надеяться, что разрешат завести собаку. Но и недостатки у нового адреса имелись. В Сан-Исидро отец одноклассника каждый день возил их обоих в школу Ла Салье. Теперь же ему предстояло ездить на автобусе, выходить на проспекте Уилсона и оттуда топать пешком не меньше десяти кварталов, потому что Ла Салье, даром что это школа для детей из хороших семей, находится в самом сердце Бреньи, где сплошные самбо[3] и работяги. А это значит – раньше вставать и уматывать из школы сразу после обеда. Напротив дома в Сан-Исидро была книжная лавка, и хозяин разрешал ему читать свежие номера «Пенеки» и «Билликена»[4] за прилавком или даже брать на дом, с условием, что не помнет и не испачкает. К тому же переезд лишал его волнующего развлечения – взбираться на крышу и наблюдать за домом семейства Нахар, где по утрам играли в теннис, в хорошую погоду обедали в саду под разноцветными зонтиками, а вечерами устраивали танцы, и он мог следить за парочками, которые тайком убегали целоваться на корт.
Наутро после переезда он рано встал и в прекрасном настроении отправился в школу. В полдень
