Девять этажей вниз - Елена Северная
Плачу в черные очки.
Тоскую.
Пытаюсь снести эти трехметровые толстые заборы вокруг себя.
Безуспешно.
***
Ничего необычного за сегодня не произошло. И славно.
Спокойной ночи, Вселенная!
***
Поднимаю глаза от черной воды в белое небо. Созвездие Дракона, миллиардный год подряд, все еще приветливо машет мне хвостом.
К руке, опущенной по локоть в воду, печально прикасается сонная рыба и я выдергиваю руку.
А это уже не рука.
Это серебряная щупальца речного рака.
Капли воды блестят при лунном свете, стекают вниз сквозь закатанный рукав к подмышкам, а потом разливаются по всему телу холодными чешуйками. И я превращаюсь в русалку с рачьей щупальцей.
И ныряю в теплую летнюю воду Днепра. Плыву по фарватеру к родному пляжу, прорываюсь сквозь водоросли, уплываю от огромного спящего сома.
Собираю со дна пустые бутылки и выбрасываю их на берег.
Плыву, не тратя сил, равномерно, и надеюсь доплыть, домой.
Глотая воздух кусками, проплываю мимо сонных барж.
И чувствую, что на этот раз хозяйка здесь – я.
“Дома скажу, что ночью был сильный дождь, и я забыла зонтик.”
Кап-кап-кап… ду-ду-ду…
Дузайдзайдузайду…
***
Убийство времени?
Нет.
Отдых?
Нет.
Моральный пресс сродни допросу в прокуратуре:
сидеть в кожаном кресле, обтянутом бордовым кожзамом с деревянными ручками, ножками и спинкой перед кабинетом управляющего,
утешать заплаканную секретаршу,
нервно закручивать в трубочку распечатанную корреспонденцию, полученную от нее.
Слушать из соседнего кабинета зама легкий смех девчонки из физ.лиц.
Позвала – надо ждать.
Полчаса, час, полтора.
Иначе получишь еще и за то, что не подождала.
“Сегодня все плачут” – говорит секретарша.
Черные от туши слезы уже окрасили ее глаза в красный цвет, как у вампира только что напившегося крови.
“Управляющая сегодня с утра опять не в настроении.”
Ничего, скоро у нее настроение поднимется.
***
Вот, кто действительно вампир. Улыбаюсь про себя: наверное, опять Центр проверяет счета, выставленные за ремонт нашего отделения.
Подбираю подходящее выражение лица: сегодня пусть это будет “Каменное безразличие”.
Подбираю подходящие слова: для этого необходимо пару дней, но сегодня надо справится быстро.
Выписываю слова “разрешите перепроверить и доложить попозже”.
Слова «нет» и «не знаю» исключить из лексикона.
А вообще, лучше молчать и слушать. Быть немым, а иногда и глухим.
«Она тоже для чего-то встретилась тебе на пути». – вспоминаю слова Пьяного Человека.
«Для чего-то встретилась… Для того, чтобы мне научится утешать девочек-секретарш.»
Может переспать с замом, чтобы была хоть какая-то защита от нее? У него такие голубые глаза!..
Проходит еще полчаса-са-са-са…
***
А на огромном бежево-желтом лице Пустыни лежало 2 больших голубых озера. Озера были какие-то странные, одинаково продолговатые с одинаковыми холмами под ними, на которых росли одинаковые черные камыши. А со дна озер, казалось, выглядывает Душа самой Пустыни.
–
Привет, Солнце, – сказала мне Пустыня, завив две небольшие песчаные бури под огромным длинным холмом.
–
Я не Солнце, – ответила я, помахивая желтым кленовым листиком, – Солнце умерло.
–
Солнце не может умереть, – ответила Пустыня, – Иначе я перестану существовать. Кто будет меня согревать? Кто будет сушить мои слезы? Кто тогда будет ко мне приходить каждый день?
–
Никто, – ответила я, – ибо жизнь – это когда никто не приходит, когда кого-то очень ждешь, и когда ничего не случается, когда очень хочешь, чтобы что-нибудь случилось. Это бездонная бездна
, куда засасывает тебя, как в Черную Дыру.
Пустыня молчит. Пустыня не может мне ответить. Застелив свои большие голубые глаза песчаными барханами, она думает о своем и задевает Небо своими пальмами-ресницами.
Тишина завораживает.
Тишина умиротворяет.
И умерщвляет.
Высохший кленовый лист пролетает мимо лица Пустыни и падает мне в ладони.
Становиться печально.
В сумерках восходящего солнца мне дают лекарство от апатии.
***
Кутаюсь с головой в шершавое больничное одеяло, но не ощущаю тепла.
–
Ты думаешь, у тебя в жизни есть смысл? – задает Болезнь мне вопрос.
“Какой смешной вопрос”, – думаю я, замерзая от холода под этим жестким оранжевым одеялом. Пытаясь найти ответ, я смотрю на голубое небо. В небе болтается лампочка, как капля света, и я думаю, что свет – это белая вода, которая испаряется с лампочки и невидимым паром застилает глаза.
–
Болезнь не перехитрить, – говорю я небу, и отворачиваюсь к стене.
И больно бьюсь головой.
Плачу от безысходности.
***
Черный человек выпивает остатки водки и заказывает еще.
–
Тебе плохо не будет?
–
А какая кому разница? – отвечает он.
–
Правильно, никому.
–
Я не хочу падать сам. Я не люблю летать. Но я падаю и падаю вниз. Как высушенный лист. Но еще не осень. И даже не конец лета. Сейчас только начало. Начало всего. Но я уже падаю. Хочешь упасть со мной?
–
Я хочу летать, – отвечаю я.
И прыгаю с парашютом вниз. В бездну. И страх сковывает ноги. И адреналин зашкаливает за отметку “Максимум”. И кричу. И считаю. И дергаю за кольцо. И парю.
–
И чушь. Я не люблю летать. Я боюсь летать….
Я боюсь…
Шесть
–
ВАС ВЫЗЫВАЮТ!!! – кричит мне на ухо секретарша.
Вырываюсь из плена призрачных снов с больной головой.
Дождалась.
Наконец-то.
Вхожу в полутемный кабинет, заставленный шкафами с посудой для клиентов, местного начальства и начальства из Центра, как в гробницу Тутанхамона: с любопытством и страхом перед древнейшими проклятиями.
И затхлый воздух помещения, которое давно не проветривалось, подтверждает мои ощущения.
Она смотрит на меня своими черными глазами – буравчиками.
Губы уже заранее искривлены в недовольной улыбке.
–
Вы опять пришли на работу не в корпоративном виде. Вы куда пришли, в банк или на дискотеку? Сколько Вам можно говорить об этом?
Она всегда обращается ко всем на Вы, даже к молодым студентам-практикантам. От этого ее нотации становятся еще более извращенными. Хотя с другой стороны, ложное панибратство со стороны ее замов иногда выливается еще худшими вещами: подставой, предательством и выговорами с занесением в трудовую книжку.
–
Мы вам что, мало платим? Вы что, не можете купить себе нормальную одежду?
Два кредита, один большой на квартиру, второй – кредитный лимит на пластиковую карточку, уже давно весь потраченный. Еда, коммунальные, лекарства, учеба, поездки, бесполезные поиски себя на бесконечных вечеринках-кафешках-ночных клубах-квартирниках и семинарах-лекциях-практиках. И выполнение плана. Депозит на одного знакомого. Кредит на второго знакомого. Но все я. Все на меня. Работать для того, чтобы выживать, выживать, чтобы работать.
И покупать нелюбимую, недешевую одежду для того, чтобы в ней приходить на нелюбимую и ненужную работу.
А потом сойти с ума, потому что не можешь ничего, кроме работы, себе позволить.
Бесполезно.
Этой подойдут и черные штаны с зеленой туникой.
–
Касательно Вашего проблемного кредита. Они пообещали погасить сто тысяч в течении ближайшей недели. Возьмете сейчас водителя и поедите к ним на офис. Николай Ивановича захватите по дороге. Там составите протокол встречи и подпишите его. Потом отправите сканкопию в Центр. А то меня уже терроризируют. Не подпишите протокол, можете не возвращаться. Все. Идите.
«Бедная, ее тоже терроризируют» Ее – Центр, она – меня, я – клиента, клиент – обратно меня. Вот такой вот круговорот морального террора и насильного совокупления. Обед, как всегда, испорчен, а кредитчики, как всегда, во всем виноваты.
И тут: Внимание!
