Антракт - Ольга Емельянова
Память у мамы была хорошая до последнего дня. Последний день наступил так стремительно, что никто и не понял, что он – последний, даже, наверно, она сама. А Дейл Карнеги так и остался лежать на подлокотнике ее кресла.
Бабушка
Моя бабушка закончила один класс церковно-приходской школы. Мудрости и остроты ума у нее было на нескольких философов. С каким интересом она слушала «постановки», которые транслировали по радио! Прослушивание происходило поздно вечером, когда в селе выключали свет. Если учесть, что день бабушки начинался в четыре утра, то должна быть большая любовь к искусству, чтобы до двенадцати слушать радио. Я силилась не спать и слушать вместе с ней, но почти всегда засыпала, недослушав до конца. На следующий день за завтраком она мне пересказывала сюжет со своими комментариями.
Очень мне нравится одна история, которая ярко характеризует нрав моей бабушки, да и, пожалуй, всех женщин нашего рода. После войны стали возвращаться домой мужчины. Вернулся муж сестры дедушки. Приехал он нагруженный трофеями, и это событие готовились бурно праздновать. Наш дедушка был в плену, и к этому времени судьба его была неизвестна. Пришла Даша, сестра дедушки, звать бабулю на торжество. Она отказывается.
Говорит:
– Вы все с мужьями будете, а я одна.
Даша ей на это отвечает:
– Беда какая! Да ты промеж нас и видна не будешь!
На это моя гордая бабушка сказала:
– Не привыкла я быть не видной!
И не пошла на вечеринку.
А еще бабушка насильно выдала маму замуж в шестнадцать лет. Только закончилась война, парней почти всех поубивали, и ни один из пяти Колек, которые писали маме с войны, тоже не вернулись. А тут вернулся в село лихой вояка Василий. Был он на пятнадцать лет старше мамы. Мама не любила вспоминать эту страницу своей жизни. Была она короткая и трагичная. Это был первый Василий в жизни мамы. От него осталась у мамы дочь, моя старшая сестра. Наверно, оттого, что история началась с насилия, очень неудачно сложилась судьба моей сестры. Она до последних дней жизни мамы хранила в себе детскую обиду за недолюбленность. Надеюсь, что с уходом мамы обида ушла, ибо обижаться стало не на кого.
До сих пор у нас хранятся письма бабушки, где, после подробного рассказа обо всех близких и селянах, она возмущается политикой, которую ведет Китай по отношению к СССР и сокрушается о судьбе несчастных солдатиков, защищающих полуостров Даманский. Она вела обширную переписку со всеми родственниками. Даже моей подруге, побывавшей однажды вместе со мной летом в деревне, она регулярно писала письма и посылала приветы всей ее семье.
Ее кумиром был Гагарин. Его портреты висели в избе рядом с семейными фотографиями детей и внуков. А какой трагедией была для бабули весть о гибели ее кумира!
Бабуля была самой искусной кулинаркой на селе. Отовсюду приходили к ней за закваской для хлеба, которую она варила из хмеля, самой же выращенного. Ее уважительно звали Ивановна.
На лето в деревню к бабушке с дедушкой съезжались все внуки. Нас было восемь человек. Меня традиционно бабуля встречала одним и тем же возгласом: «Олинка, какая же ты худенькия!», и принималась всех кормить. Потом повзрослевшие внуки стали привозить своих друзей, мужей и детей. До последнего дня жизни бабули на утро к завтраку были или необыкновенно вкусные пирожки с картошкой, или блинчики. К завтраку она умудрялась набрать ягод в огороде и сварить из них варенье. Сладким пирогом со щавелем, которому меня научила бабуля, я до сих пор удивляю своих знакомых. Однажды, когда не было никакой начинки для пирожков, она испекла их с конфетами-подушечками. Вкусно было необыкновенно!
В день, когда бабуля умерла, развалилась ее печка в летней кухне. Тогда же закончилось и наше детство, и клан наш под названием «Середины». Больше мы никогда не встречались все вместе.
Дедушка
Мы все, четыре внука и четыре внучки, звали нашего дедушку папой. Даже те, у кого был настоящий папа. Наш папа никогда не славился особым мастерством в каком-либо деле. Но он все умел и всегда работал. У него был металлический красный ящик, в котором хранились инструменты для работы. Меня он притягивал со страшной силой. Дед сердился и говорил, застав меня засунувшей в него нос, что девчонкам не положено интересоваться такими вещами. А еще я заворожено следила за тем, как он точит о ремень бритву перед тем, как начать бриться.
Дед патологически не любил деньги. Наверно, поэтому они не особенно в семье водились, точнее, не водились вообще. Всю бухгалтерию в доме вела бабушка. Время от времени между ними возникали ссоры из-за того, что дед не помнил, куда положил деньги. Для денег было два дежурных места: заначка для непредвиденных расходов – за божницей (прости, Господи), и под клеенкой на столе. А дед умудрялся запихнуть их куда-то еще с дежурными словами: «не люблю я их». Потом они, конечно, находились в самых неожиданных местах.
Дедушка не любил вспоминать годы войны. Мы знали, что он был в плену и работал в госпитале санитаром. Он никогда не рассказывал об этом времени и не выказывал своих санитарных навыков.
После войны он работал на нефтебазе. После очередного замера нефтепродукта обнаружилась его недостача. Обвинили нашего дедушку. Суд был скорым. Он не оправдывался. Сказал только одно: «Мои дети выросли, а у начальника – совсем малыши». И пошел в тюрьму. Говорят, моя сестра, когда его забирали, кричала на милиционеров: «Дураки, отпустите моего папу!»
Начальник оказался человеком совестливым, добился перепроверки результатов замеров, и вскоре было обнаружено, что цистерна стояла криво, и замеры неверны. Дедушку выпустили.
Иногда, даже, пожалуй, часто, у него случались немотивированные приступы гнева. Выражалось это в матюгании на всех, кто попадался на пути: движимый и недвижимый. Исключение составляли мы с мамой. Бабуля, устав
