Ольга Туманова - Убийство в пансионате
- Что вы можете сказать о Зотовой? - спросил Андрей Андреевич.
О Зотовой Инна Максимовна сказать не могла ничего. Та приехала при Евстигнее, а только в день приезда клиентура заходит в кабинет главного за визой "оформить".
Инна Максимовна с постояльцами не общалась, они были для нее однородной массой, и лишь отдельные лица, скандальные, те, что приходили с жалобами да угрозами, из этой массы выделялись. Из нынешних Инна Максимовна помнила одну: поджатые губы, волосы, повязанные косынкой, как в фильмах о героинях первых пятилеток, нос бульбой да фигура доярки. Та здесь, в кабинете, такую истерику закатила, что не получает должного лечения, что при всем своем самообладании Инна Максимовна едва удержалась, чтобы самой не перейти на визг. Но как ее фамилия, Инна Максимовна не спросила.
Андрей Андреевич раскрыл папку и положил на стол перед Инной Максимовной фотографии: у открытой балконной двери лежала на полу скандальная старуха.
Инна Максимовна не поднимала глаз от фотографии.
Какая нелепость. Конечно, бабка ее тогда довела, и она крикнула, что таких, как она, надо изолировать от общества, и что общество будет благодарно тому, кто избавит его от подобного экземпляра. А если кто-нибудь шел по коридору и слышал ее слова? Господи, глупость какая. Да мало ли что можно наорать сгоряча? Вон ей мать сотни раз говорила "Убить бы тебя за это", так что с того? Ну почему она должна страдать из-за какой-то, никому не нужной бабки?
- Да зачем она сдалась мне, эта особа. Она сегодня бы уехала, и я бы сегодня же забыла о ней.
Андрей Андреевич посмотрел на Кузнецову с удивлением, и удивление его стало медленно перерастать в подозрение:
- Она обещала вам отправить жалобы во все инстанции?
- Да кому сейчас жаловаться? Не хотят - пусть не приезжают, - забыв осторожность, вспылила Инна Максимовна, и тут же подумала, что искренность ее в данной ситуации как раз и к месту.
Андрей Андреевич медленным жестом убрал фотографии и, глядя на Инну Максимовну задумчивым взглядом, сказал бесцветно: "Вы, пожалуйста, постарайтесь восстановить в памяти весь вчерашний вечер. Желательно, подробней - когда, где, с кем. С кем - непременно".
11. У четы Федоровых детей не было, и для Веры Алексеевны ребенком был муж.
По пятницам Анатолий Иванович голодал. Голодал уже не первый месяц, с тех самых пор, как услышал о целебном воздействии на организм данного процесса. Впрочем, сам Анатолий Иванович никогда не говорил, что по пятницам он голодает, а говорил Анатолий Иванович, что по пятницам он проводит очищение организма от шлаков и больных клеток. Методику голодания Анатолий Иванович периодически менял, всякий раз убежденный в действенности той методы, о которой прочитал в очередной брошюре. И тут же замечал в своем организме позитивные сдвиги. Методы, как известно, зачастую полностью исключают друг друга. Скажем, в том месяце Анатолий Иванович, следуя инструкции, по пятницам стремился выпить как можно больше жидкости; в месяце нынешнем жидкость по пятницам, как и пища, была исключена полностью. Как и положено при проведении серьезных мероприятий, остальные дни недели служили для подготовки к голоданию, мобилизации всех сил Анатолия Ивановича, как физических, так и душевных. Понятно, что очищение организма мужа было главным событием и в жизни Веры Алексеевны.
В обычные дни, когда Федоровы в пансионате трапезничали вдвоем, Вера Алексеевна никогда не садилась рядом с мужем, она садилась напротив него, и, с озабоченным видом наливая Анатолию Ивановичу суп из кастрюльки, не подносила тарелку к кастрюльке, а тянулась половником к тарелке, нависая над столом и показывая залу костлявый зад, обтянутый светлыми молодежными брючками. Стояла Вера Алексеевна в такой позе достаточно долго: она тщательно выуживала кусочки мяса, которые любил Анатолий Иванович, и отлавливала жареный лук, который Анатолий Иванович не любил. Затем Вера Алексеевна наполняла свою тарелку, мигом проглатывала еду и выходила из столовой столь торопливо, словно ее ждали неотложные дела: убегало молоко, плакали малолетние дети, вставало производство, сыпались катаклизмы на голову человечества или, на худой конец, директор созывал на экстренное селекторное совещание. Буквально вылетев из столовой в холл, Вера Алексеевна падала перед телевизором, но тут же, всякий раз вспомнив о чем-то неотложном, выпрыгивала из кресла и, обдавая порывом ветра сидящих за соседними столиками, проскакивала по залу к столу, где обедал муж, кидала ему ключ от номера или забирала ключ у него и мчалась к дверям и на выходе резко разворачивалась, вновь что-то вспомнив, и вновь устремлялась к мужу, что меланхолично и вдумчиво пережевывал пищу.
По пятницам, когда Вера Алексеевна ела в столовой одна, она была неприметна, и, если бы не ее стремительный приход, когда все остальные уже ели, и не столь же стремительный выход, когда все еще продолжали есть, мимолетное появление Веры Алексеевны в столовой могло бы остаться старухами незамеченным.
Потом они видели ее, снующую по холлу. Не заметить Веру Алексеевну и в холле было невозможно, потому что Вера Алексеевна так и сигала (право же, другое слово тут будет неточным) в магазинчик, в тот, что стоит тут же, у забора пансионата, и не так, как все: зашли, купили молока там или хлеба и вернулись, нет. Вера Алексеевна слетала в магазин раз за разом три раза, ("Нет, четыре", - поправила Белла Константиновна) и вернулась, сначала тягая в руках, словно у нее, бедной, не то что сумочки какой затрапезной, а даже и пакетика захудалого полиэтиленового нет, так и промчалась через холл с торчащими из рук кружками колбасы, батоном и половиной буханки черного хлеба. Тут же, мухой взлетев на третий этаж, Вера Алексеевна уже неслась вновь по холлу к дверям, как обычно, ни на кого не глядя. Назад она возвратилась в этот раз не так быстро, потому что закончили обедать и остальные, и в магазине несколько человек толпились у прилавка, а продавцы, к сожалению, совсем не так мобильны, как Вера Алексеевна.
Во второй раз Вера Алексеевна вернулась из магазина с баночками сока, причем количество баночек было невообразимое, словно баночки с соком не стояли изо дня в день на прилавке, а выкинулись однажды и на мгновение. Банки были рассованы Верой Алексеевной под мышки, прижаты локтями к бокам, зажаты в ладонях - они были повсюду; то одна банка, то другая банка падали и производили грохот разной силы, в зависимости от того, где приземлялись: на газон во дворе банки падали приглушенно, на дорожку, выложенную из бетонных плит, чуть громче, а когда Вера Алексеевна все же дошла до пансионата, звук падения стал ощутимей, и уже с грохотом банки падали на лестнице и катились вниз по ступенькам. Но, судя по всему, банки до номера Вера Алексеевна все же донесла, потому что через некоторое время она вновь промчалась, порожняя, к выходу и вернулась из магазина, экипированная яблоками. Яблоки, рассованные по всему телу Веры Алексеевны, как давеча банки, падали мягче. Затем - тут старухи немного подискутировали, летала ли Вера Алексеевна еще раз в магазин, или четыре раза магазин она посещала не вчера, а накануне, но, как бы то ни было, одно было бесспорно: Вера Алексеевна готовилась к грядущему утру, когда ровно в шесть ноль-ноль истекал срок очистительного голодания Анатолия Ивановича, и он начинал усердно поглощать пищу и питье. (Старухи были возмущены увиденным: сколько денег надо иметь, чтобы заплатить за путевку и не обедать в столовой, а покупать колбасу.)
В девятнадцать ноль-ноль шли по телевизору новости из столицы, и Анатолий Иванович, как обычно, за минуту до их начала сидел у экрана. В кресло он усаживался основательно, но, едва политические сообщения окончились, выпрыгнул из кресла и устремился к лестнице почти столь же поспешно, как и его жена.
12. Вера Алексеевна долго не могла уразуметь, что от нее требуется, и все порывалась помчаться в неопределенном направлении. У нее масса дел, и ей некогда болтать о пустяках. Ей надо охранять мужа. Охранять человека от неприятностей вовсе не такое легкое дело, как думают те, кто никого никогда не охранял. Чтобы успешно и повсеместно ограждать Анатолия Ивановича от угрозы, Вера Алексеевна в огромном количестве набирает энергию из космоса, а для этого ей необходимо периодически падать плашмя на постель и лежать на ней определенное время распростертой. Энергии Вере Алексеевне космос дает много, но и расход энергии на защиту мужа огромен. Вера Алексеевна не могла позволить себе расслабиться ни в выходные дни, ни ночью; она непрерывно находилась в сжатом состоянии, чтобы не опоздать из-за раскачки, а выстрелить в нужное мгновение в нужном направлении. Анатолий Иванович находился в опасности постоянно. На работе его травмировали придирками, замечаниями, угрозой сокращения. Его могли обидеть соседки и сослуживцы, что неадекватно воспринимали их брак, видели в Анатолии Ивановиче неуча с вечерним средним, а те женщины, для которых мужской интеллект не был непременным атрибутом гармоничного союза, находили Анатолия Ивановича непригодным в хозяйстве из-за его неумения починить утюг и повесить на стену ковер. Они не понимали, что их хозяйственные проблемы не проблемы для Веры Алексеевны, Вера Алексеевна с хозяйственными проблемами справляется блестяще, и не хозяйственные проблемы омрачают жизнь Веры Алексеевны. Жизнь Веры Алексеевны отравляет зеркало. Каждое утро зеркало пугает Веру Алексеевну землистым цветом лица, обилием морщин и отеками под глазами. И, глядя на серое свое лицо, Вера Алексеевна всякий раз видит лицо Анатолия Ивановича, покрытое розовым глянцем. Вера Алексеевна научилась довольно быстро приводить себя в относительный порядок: контрастные компрессы, постукивание, поглаживание, легкий грим, яркая помада и вот уже морщины не так бросаются в глаза, да и к тому, что видишь изо дня в день, привыкаешь, и фигура у нее мальчишки, а все знают, что маленькая собачка всю жизнь щенок, и только злые и завистливые бабы могут думать, будто Вера Алексеевна выглядит больной и старой рядом с холеным бездельником.
