Татьяна Кухта - Стрелки
- Напугали они нас, - сквозь смех проговорила Хель.
И только сейчас Гэльд почувствовал страх. Не за себя - за нее. А если бы это и впрямь были Стрелки? Или воины Консула - ведь он до сих пор ищет Хель из Торкилсена. Девочка... ей бы танцевать, наряжаться, мужа себе искать на турнирах, а она вызывает на бой Стрелков.
- Я не расслышал последних слов, Хель, - сказал Тиль, - ты что-то говорила о Пустоши?
- Да, - кивнула Хель, - мы должны дать там бой.
- На верную смерть? - вскинулся Базен.
- Боишься?
- Зазря погибать не хочется.
- Зазря - это сейчас гибнут, - жестко возразила она. - Без сопротивления. С ними же еще никто драться не пытался! Не выйдет у нас - пойдут другие.
- Найдутся ли другие-то? - горько усмехнулся мастер.
- Найдутся.
- А почему именно на Пустоши? - подал голос Добош.
- С Пустоши все началось. Они нас в кольцо замкнули, а мы поверх - свое кольцо. Только вначале проверим их в открытом бою.
- Верная смерть, - упрямо повторил Базен.
- Да что ты все к смерти готовишься! - воскликнула Хель с досадой. Пойдет небольшой отряд, наметим пути отступления...
- В призрачные селения, - подхватил Клэр.
- От неугомонный, - проворчал Саент.
- Можно и в Эрнар отступить, - сказал Гэльд. - Недалеко ведь.
На него посмотрели озадаченно.
- И примешь? - от души удивился Саент.
- Почему бы не принять, - пожал плечами Гэльд.
Он вдруг почувствовал себя задетым. Торговцы и простолюдины сговариваются идти на смерть, а он будет стоять в стороне? Он поймал одобрительный взгляд Хели и обрадовался.
- Кто еще хочет сказать? - спросила Хель.
- Я думаю, не меньше ста человек нужно, - сощурился Лонк. - И небольшая засада перед Тинтажелем, чтобы упредить, если пойдут на подмогу.
- Вызнаю, где подземный ход, - отозвался Добош, - там и поставим.
Данель еще сомневался, откуда взять людей, но ему объяснили, что если каждый из них соберет по десятку, то этого будет достаточно. И сами поведут их, кроме мастера Райса и Клэра. Мастер - доверенный человек в Ландейле, такие после боя будут нужны, а Клэр - чересчур молод.
- Сама ты больно стара! - возмутился Клэр.
- Останешься посыльным, - успокоила его Хель. - Без тебя не обойдемся.
- Тебе бы тоже не следовало идти, Хель, - сказал мастер, и остальные дружно закивали.
- Сама решу, - отрезала Хель и улыбнулась светло, почти беспомощно. - Ну, куда мне еще идти, подумайте...
Они помолчали, потом Тиль негромко спросил:
- Так, стало быть, решено?
- Решено и сговорено, - Хель положила на стол ладонь, и на нее одна за другой легли их ладони - широкие, тяжелые, мужские. Последним положил свою ладонь Гэльд.
- Ну что ж, - произнесла Хель обычным голосом, - расходимся. Встретимся через месяц, где - договоримся особо.
- А ты, Хель, пойдешь одна? - нахмурился Данель.
- Что я ей, не муж, что ли? - мрачно пробасил Саент, и все рассмеялись. Я ее не брошу.
- Саент и Мэй, - улыбнулась Хель, - надежнее не придумаешь. Ну, до встречи.
Люди тихо расходились. Наконец в комнате остались только Хель, Саент и Гэльд. Хель взглянула искоса на Гэльда и сказала Саенту:
- Сходи, возьми у мастера еды на дорогу.
- А этот?
- Са-ент...
Саент проворчал что-то и ушел. Хель опустилась на лавку, Гэльд сел напротив. Ему хотелось задать столько вопросов, что он не сразу выбрал нужный, а когда выбрал, Хель опередила его:
- На вас ныне заключенное условие не распространяется, барон. Можете в бою не участвовать. Достаточно, если предоставите нам убежище.
Голос у нее был утомленный, тихий, равнодушный. Гэльд, кусая губы, спросил с подступившей яростью:
- Неужели вы считаете меня трусом после того, как я сбежал с поединка?
Хель покачала головой.
- Просто не хочу, чтобы вы гибли за то, что вам чуждо, Гэльд. Вы же случайно здесь.
У Гэльда заколотилось сердце. Она назвала его по имени не при всех, а сейчас, наедине! Не в силах сдержать улыбку, он проговорил:
- Счастливый случай привел меня к вам. Неужели я буду ему перечить? И неужели, - он понизил голос, - буду сидеть в безопасном месте, когда вы пойдете вперед?
- Что вы знаете обо мне... - грустно улыбнулась Хель. - Я - совсем другое дело.
- Но почему же, Хель? - растерянно спросил он. - И что вас связывает с этими людьми? Отчего они слушают вас? Вы так юны еще...
- Я считаю жизнь не по годам, - вздохнула она.
И Гэльд вспомнил, что рассказывали о ней, наследнице Торкилсена, хозяйке Ландейла, последней из древнего бунтарского рода. Нелепые он задал вопросы! Если она в четырнадцать лет с небольшим отрядом воинов обороняла Торкилсен от войск Консула, если в пятнадцать дала вольность Ландейлу, восстановив против себя всех родичей... Он ведь и сам мимолетно возмущался этим. Но тогда, значит, сейчас ей всего шестнадцать?! Девочка... Его вдруг охватила жалость к ней, лишенной всего: рода, богатства, дома. Но, когда Гэльд взглянул на нее понял, что высказать эту жалость не посмеет. У нее было лицо воина, уверенного в своей силе.
- Я пойду с вами, - глухо сказал он. - Я пойду с вами, что бы ни было.
И во внезапном порыве опустился перед ней на одно колено, будто принося клятву.
- Встаньте, - тихо сказала Хель, коснувшись ладонью его плеча. С лестницы уже доносились шаги Саента.
Я обшарила весь дом, разыскивая хоть какое-нибудь подтверждение дядиным словам. Хотя бы запись того предания. Ничего я не нашла, конечно. Пятьсот лет и четыре войны, пронесшиеся над Ильденом... странно, что сам дом уцелел.
И все же я немало времени провела на чердаке. Слежавшиеся груды бумаг, испещренные позеленевшими от времени чернилами, пахли пылью и сухо шуршали, рассыпаясь в пальцах. В луче света, проникавшего сквозь восьмиугольное окошко, плясали пылинки, вспыхивали радужными искрами россыпи битого стекла, солнечный блик играл на медном боку пузатой и узкогорлой чаеварки. Чего там только не было! Сломанные веера, обтянутые пожелтевшими кружевами, помутневшие зеркальца в бронзовых оправах, выщербленные ножи, лампы с треснувшим стеклом, записные книжки с датами полустолетней давности, тяжелые кованые чемоданы времен Последней войны... Всего этого хватило бы на три музея, если б только в каком-нибудь музее нужны были эти вещи. Я рылась в них, как скупой в своих сундуках, извлекая на свет то соломенную корзинку с искусственными цветами, то погнутые латунные браслеты, которые были в моде лет тридцать назад, то двухцветный плоский карандаш. А однажды вытащила узкий кожаный пояс, шитый серебряной нитью. Нить поистерлась, но выглядела еще празднично. Я сложила пояс вдвое и приложила к вискам. Заглянула в треснувшее зеркало. Серебристо-черная полоска перечеркнула лоб. Вот так носили тогда баронские обручи...
Я перенесла кое-какие безделушки вниз, в комнаты, и на этом исследование дома кончилось. Правда, по вечерам я приносила с чердака кипы старых бумаг и разбирала их. Здесь были счета, письма, какие-то списки, памятные записи. Бумага пахла сухими грибами. Было и любопытно, и неловко от заглядывания в чужую жизнь, и странно - вот записано: "Ильс, не забудь, послезавтра идем в театр!", и кто узнает теперь, не забыл ли Ильс и хороша ли была пьеса...
И тогда мне пришла мысль записать свои сны. Странно, что я не додумалась до этого раньше. Только не сразу пошло легко. Как будто простое дело: записать то, что увиделось и услышалось, а вот не выходило. Но я не отступалась, и стопка листов на столе, исписанных от края до края, все росла.
В эти дни пришло письмо от Маэры. Я несказанно удивилась: Маэра терпеть не мог тратить время на переписку. И от кого он узнал адрес?
Маэра писал, что взъярился, узнав о моем затворничестве в Ильдене (я невольно улыбнулась, представив эту ярость). Что в лаборатории дел непочатый край, а новая сотрудница только испуганно смотрит на него и роняет ценные приборы (я опять улыбнулась - под строгим взглядом Маэры еще и не то сотворишь). Что он близок к завершению темы, а совсем недавно ему в голову пришла замечательная идея... Дальше шло изложение идеи.
Прочитав письмо, я долго смотрела в окно. Шел дождь, капли хлестали по листьям вяза, раскачивались ветки... Письмо крепко зацепило меня. И я подумала со страхом - а вдруг то, что я делаю, никому не нужно. Вдруг это все - только неудачная выдумка моего болезненного воображения. И людей, что снятся мне, никогда не существовало, а возможно, они были другими. И чем воскрешать давно забытое, не заняться ли мне знакомым, простым и верным делом...
Я засунула письмо в ящик стола и пошла на чердак за очередной порцией вечерних бумаг.
Спускаясь по винтовой лестнице, я ухитрилась споткнуться и потерять равновесие. Я не упала, но стопка бумаг полетела в пролет. Прыгая через три ступеньки, я помчалась вдогонку. Бумаги разлетелись по всей нижней площадке. А у самой ступеньки лежал сверток, перетянутый витым красным шнуром.
Я собрала бумаги и тут же забыла о них. Сверток притягивал меня. Теряя терпение, я сбежала вниз, бросилась в кресло, помогая себе ногтями и зубами, распутала шнур...
