Екатерина Васильева-Островская - Dominus bonus, или Последняя ночь Шехерезады
Казалось, Петерс проглотил непокорных некогда поэтов, и все они томились теперь в его тучном теле, как бабушка с Красной Шапочкой в животе у волка. Освободить их не было никакой возможности, и потому мы, студенты, раскрыв рты, наблюдали за тем, как он, словно завхоз, в чьем распоряжении находятся ключи от алмазного фонда, достает время от времени наружу то или иное сокровище, благосклонно позволяя нам любоваться частичкой своего богатства. И сколько ни старалась я уговорить себя, что литература принадлежит всем без исключения, все равно каждый раз, когда я раскрывала стихотворение Рильке или кого-либо из его современников, не заглянув предварительно в составленный Петерсом комментарий, меня теперь не оставляла мысль, что в моей руке яблоко, сорванное тайком в чужом огороде. Вот-вот, думалось мне, Господин Петерс как законный Хозяин подоспеет к месту преступления и, плотно прикрыв калитку, откажет мне в качестве наказания в праве посещать организованные экскурсии по возделываемому им участку. Так и останусь я одна со своими украденным яблоком, без всякой надежды насладиться когда-либо цельной панорамой этого райского поэтического сада с той единственной платформы обозрения, путь к которой знает только профессор Петерс.
Разумеется, я не хотела навлечь на себя подобное проклятие и потому на всякий случай садилась каждое занятие в самый первый ряд, чтобы как можно подробнее законспектировать все сказанное профессором. Вскоре мне представилась и замечательная возможность пообщаться с ним лично. Дело в том, что при распределении тем для письменных зачетных работ в нашем семинаре мне достался "Образ ангела в лирике Рильке". С тех пор я почти каждую неделю заходила в кабинет Господина Петерса, чтобы поговорить с ним про ангелов и про то, как найти к ним научно-аналитический подход. Сам Петерс прекрасно разбирался в этой теме, он даже когда-то, лет десять назад, написал целую книгу про значение ангелов в одном из поздних сборников Рильке. В своей книге профессор противопоставлял образ ангела, исполняющего в глазах лирического героя роль посредника между земной и божественно-небесной сферой, образу возлюбленной, затягивающей преданного ей героя в какие-то головокружительные пропасти, прочь от той лестницы к небесам, вверх по ступенькам которой его манит невинный ангел. Всякий раз, когда мы с ним встречались, чтобы поговорить о моей работе, Господин Петерс повторял мне этот тезис на разные лады, подкрепляя его любопытными примерами из текстов. Мне оставалось лишь согласно кивать головой.
Да, я соглашалась с ним, но только потому, что я в то время ничего толком не знала об ангелах, так как мне еще не приходилось общаться с ними на практике. Вообще, в тот первый месяц в Германии, как я уже говорила, мне почти ни с кем не приходилось общаться и мои дни протекали довольно однообразно. Утром я просыпалась в малюсенькой комнатке студенческого общежития и прямо в пижаме отправлялась на кухню, чтобы приготовить себе кофе со сливками. Или без сливок. Это уж как получится: все зависело от того, удастся ли мне отыскать в холодильнике, забитом продуктами соседей по коридору, мой собственный пакет сливок. Вероятность составляла примерно пятьдесят процентов. Но даже в случае успеха надо было еще разыскивать принадлежащую мне посуду, которая за прошедшую ночь почему-то успевала переместиться на чужие полки. Я завидовала героине одной из русских народных сказок, нашедшей способ следить на расстоянии за сохранностью испеченных ею пирожков и потому с полным правом утверждавшей: "Высоко сижу - далеко гляжу". Мне тоже хотелось знать, куда делась моя посуда и в какой угол холодильника попали на этот раз мои сливки. Но как простая смертная я была абсолютно бессильна перед хаосом, постоянно царившем на нашей кухне. Вот и сейчас я могу лишь описать ту картину, которая каждое утро открывалась моему удивленному взору, вынужденно оставляя без ответа вопрос о том, что конкретно разыгрывалось здесь во время моего отсутствия. Так уж устроен мир: причины намного труднее находить, чем их следствия.
Кроме переместившихся в пространстве чашек, ложек и продуктов питания, меня встречали на кухне столпившиеся на столе полупустые бутылки из-под пива, холодные сосиски в бумажных тарелках и какие-то грязные лужи на полу. Впрочем, больших проблем с этими молчаливыми свидетелями того, что накануне здесь имело место нечто хоть и не совсем понятное, но весьма грандиозное, у меня не было: я довольно быстро научилась весьма ловко перепрыгивать через лужи, а на стоявшие на столе объедки вообще выработала совершенно особый взгляд, позволявший мне созерцать их с определенной мысленной дистанции, будто они были всего лишь частью некоего экстравагантного трехдимензионального натюрморта. Все равно, пока я готовила свой кофе, а затем пила его, пристроившись к свободному краешку стола, в моей голове беспрерывно скакали ангелы из книги Господина Петерса, иногда подгоняемые ударами кнута, которым так прекрасно владел Dominus Bonus из учебника латыни, и каким-либо посторонним мыслям вряд ли нашлось бы там место.
После завтрака я одевалась, шла в университет, в промежутке между лекциями обедала в студенческой столовой, вечером, если было желание, гуляла немного по городу, а потом возвращалась в общежитие, чтобы приготовить уроки на завтра. Залезая перед сном в кровать, я ловила себя на том, что думаю об ангелах и о Добром Господине с кнутом, вернее, я за весь день и не переставала о них думать. Получается, куда бы я ни ходила, что бы ни делала, мои мысли постоянно оставались на одном месте.
Я чувствовала, что лишь что-то абсолютно сверхъестественное могло нарушить привычное течение моей жизни, как внешней, так и внутренней. И вот в один прекрасный день я оказалась на этой вечеринке. Каким образом меня туда занесло? Это почему-то стерлось из памяти. Скорей всего, тут уже было некое предопределение, так что не все ли равно, какое именно обстоятельство избрал строгий перст судьбы, чтобы указать мне мое место?
Поначалу, правда, я едва ли ощущала себя там на своем месте. Да, даже места, куда можно было бы присесть, мне на этой party не нашлось: вот я и перемещалась бесцельно, как сомнабула, из одной полутемной комнаты в другую, не решаясь опуститься на пол, как это сделали прочие гости, которым тоже не хватило стульев, кресел и диванов. Музыку, рычавшую из расставленных по всей квартире динамиков, я уже перестала воспринимать - только оглушительный бас время от времени ударял меня в спину или в грудь мощной звуковой волной, и тогда я инстинктивно протягивала руку к ближайшей стенке, чтобы не упасть. Кто-то прополз мимо и, подобрав валявшуюся под столом пачку картофельных чипсов, уполз назад в свой угол. Кто-то зажег сигарету об одну из полурастаявших свечек, покоившихся в высоком, по-антикварному изящном подсвечнике и, закурив, стряхнул пепел в фарфоровое блюдце, расписанное голубовато-розовыми балеринами. Кто-то громко взвизгнул, подпрыгнул вверх, сверкнув глазами, но тут же снова замолк, осел и слился с многозначительной темнотой.
Больше на этой вечеринке ничего не происходило. Тем эффектнее было появление среди гостей парня в переливающейся разноцветными блестками футболке и с выкрашенными в ядовито-белый цвет, взъерошенными ежиком волосами, который, словно ветер, пронесся по всей квартире, дергаясь при этом так, будто находился под действием электрического тока. Этот странный тип показался мне настолько забавным, что я, ориентируясь на его сверкающую футболку, переместилась в ту комнату, где он в конце концов соизволил сделать остановку. Впрочем, остановка эта тоже была весьма относительной отчаянно дергаясь на одном месте, он продолжал изображать какой-то дикий танец. Прочие гости лениво поднимали головы, чтобы посмотреть, что за смерч ворвался в их ряды.
- Вот! - воскликнул наконец вновьприбывший, все еще раскачиваясь корпусом взад и вперед и доставая из кармана компакт-диск в обложке, выдержанной в настолько резкой цветовой гамме, что, казалось, она способна расцарапать глаз. - Полюбуйтесь! Только вчера сошел с конвейера!
- А ну-ка, - стоявшая возле меня девушка приняла диск у него из рук и, прищурившись, прочитала надпись на обложке. - "МС Герхард". Хм. Ты что, псевдоним себе что ли придумать не мог?
- Как же не мог? - обиделся подвижный парень. - А это, по-твоему, что? Я же не "Герхард Мюллер" написал, а "МС Герхард". По-моему, очень оригинально!
- "МС Герхард Мюллер" было бы еще оригинальнее, - заметил кто-то.
Но МС уже снова завладел своим диском и, несмотря на вялые протесты с разных сторон, запихнул его в проигрыватель, выкинув оттуда сборник каких-то рок-баллад, успевших за время своего звучания усыпить половину присутствующих в комнате. Новый музыкальный номер подействовал как контрастный душ - сначала всем показалось, что с потолка начали сыпаться камни, но едва слушатели устремили удивленные взгляды вверх, как им пришлось повернуться к двери, так как создалось впечатление, будто в комнату въезжает грузовик. В конце концов, из колонок послышалось что-то вроде взрыва, и публика инстинктивно пригнула головы, чтобы спастись от возможных последствий. МС Герхард торжествовал, наблюдая произведенный его диском эффект. Оставаясь на середине комнаты, он подкреплял музыкальные, вернее, шумовые пассажи многозначительными движениями, вытягивая вперед то одну, то другую руку с развернутой к аудитории ладонью. Опомнившиеся от первого испуга гости сдержанно посмеивались.
