Евгения Голосова - Уроки актерского мастерства
3. Результаты
XIII
Люська необыкновенно похорошела за лето. Жаль только, что она уже не носила свое синее платье. У нее появились узкие брючки и соломенного цвета свитер. Тогда же Люська начала подкрашивать губы темной коричневой помадой, и Генке Щелкунчику это ужасно не понравилось. Иногда, проводив Люську домой, Генка Щелкунчик возвращался к нам с неудачно стертым коричневым пятном на щеке, мы все смеялись, а потом этого вдруг не стало, возможно, Генка Щелкунчик стал стирать Люськину помаду аккуратнее; но я-то думал, что дело совсем в другом. Теперь Люська проводила с нами совсем мало времени, сделалась веселой и подвижной, часто обнажала зубы в улыбке, чего раньше я в ней не замечал. Весной ее улыбка была такой же, как у Генки Щелкунчика смущенной, сжатой. Теперь все изменилось. Люська сияла, и улыбалась она кому угодно, только не Генке Щелкунчику. Однажды, когда мы выходили из автобуса и Генка Щелкунчик подал ей руку, Люська увернулась и спрыгнула сама, а лицо у нее стало вдруг злым. Возможно, это мне только показалось. Но то, что Люська не подала руку, это не показалось, это видели все. Гром грянул в конце сентября, когда мы все вместе встречали Люську у метро и не узнали ее, потому что она пришла другой, с короткими желтыми волосами, желтыми-желтыми, хотя это и казалось невозможным. Генка Щелкунчик, к тому времени похудевший, осунувшийся, заострившийся как-то, почти совсем не ответил на ее приветствие. Что касается меня, то, странно, но Люська с новой прической показалась мне еще красивее. Ну что же, на то я и предатель.
Неприятности теперь так и сыпались на Генку Щелкунчика. Через пару дней после того, как Люська поменяла прическу, нас подкараулили-таки Гошкины дураки, и Генка Щелкунчик впервые в жизни получил синяк под глазом. Люська отказалась ходить с ним по улице. Не знаю, как остальные, но я никогда не дрался так жестоко; я имею в виду тот день, когда мы поймали Гошку с его командой, это была не драка - битва, даже избиение. Мы, конечно, победили, но у Валерки Ветра оказалась сломана рука, и когда мы пришли к нему в больницу, Генка Щелкунчик сказал:
- Спасибо, но драться из-за меня не стоило. Все равно уже поздно.
- Почему поздно? - оторопел Валерка Ветер, настроившийся было пожинать лавры.
- Поздно , - упрямо повторил Генка Щелкунчик, - все равно Люська от меня уйдет, помните, Павел Приозерский так сразу сказал.
- Да кто тебе Павел Приозерский? - возмутился я. - Он тебе что, цыганка? Гадалка?
- Да уж, действительно, Приозерский здесь не причем, - добавил Фимка Таракан.
Мы еще немного потоптались на теме Павла Приозерского, не решаясь заговорить о главном, да так и не решились, ушли, оставив Валерке Ветру новые книга. Генка Щелкунчик всю дорогу молчал. Я жалел его до слез и изо всех сил хотел, чтобы все было хорошо. А самым страшным для меня оказалось то, что Люська отняла у Генки Щелкунчика самое главное качество - всегда оставаться собой; теперь Генка Щелкунчик часто погружался в свои мысли и терял связь с окружающими так же легко, как Ромка Рукавица, он потерял способность всегда быть рядом, он оставался собой только для себя, но не для других, не для меня.
Да и каждый из нас, в общем, изменился со времени съемок. Валерка Ветер стал беспомощнее, теперь это был неуверенный, робкий герой, герой по природе, не по поступкам. Не знаю, попросили бы его сейчас, или нет, спасти из огня ребенка. Зато Фимка Таракан - он бы спас. Он осмелел. За Генку Щелкунчика дрался просто как зверь. А Ромка Рукавица только стал чуть-чуть больше скептиком, но для него и этого было много, с таким качеством не уживаются в выдуманном мире, и я подозревал, что Ромка Рукавица мечтает уже не так часто. Что до меня, то мои перемены, наоборот, сводились к усилению ирреального взгляда на все, этакие розовые очки с увеличительными стеклами; поэтому, видимо, и Люська мне продолжала нравиться, я видел ее по-прежнему в синем платье, и все было в порядке. На Люську я сердиться не мог: она была не наша, другая, разницу полов я теперь понимал лучше некуда; Люська никогда не будет такой как мы - разве можно понять ее или не понять, сердиться или не сердиться? Люська по своей женской природе была непостижимым существом, но и мы стали неплохими предсказателями, поэтому каждый из нас очень хорошо понимал, что она вот-вот уйдет от Генки Щелкунчика. И Люська ушла.
XIV
Теперь, когда нас стало меньше, - а это произошло не только из-за Люськи, но и оттого, что мы сами уменьшились, сделались слабыми, трусливыми, - теперь нам было все труднее встречаться. Нас как бы не хватало, чтобы заполнить то пространство, которое выделил когда-то для нас Васька Кот. Мы стали меньше самих себя. Расстояние между нами увеличивалось в прямом смысле, мы больше не образовывали пятиугольник. Валерка Ветер занял кресло, Фимка Таракан - табуретку, мы с Ромкой Рукавицей, как прежде, сидели на полу, а Генка Щелкунчик сжался в углу. Он буквально умирал без Люськи, просто страшно было смотреть, как человек пропадает. Весь день у меня в голове вертелась песенка, слова из нее я когда-то записал на обложке тетради, скрывающей цветастые страны моих снов.
Тюльпаны все осыпались, рассыпались из вазочки,
Вчера еще Дюймовочка играла лепестком.
Пойду искать к садовникам, пойду искать к цветочницам,
В окно приманку выставлю с пленительным цветком.
Песенка сначала показалась мне подходящей, но судя по тому, что сообщил нам Генка Щелкунчик, Люську не надо было искать так уж далеко.
- Вы его знаете, - сказал Генка Щелкунчик.
- Это серьезно? - спросил Валерка Ветер, необычно бледный и растерянный.
- Да, - отозвался Генка Щелкунчик, откликнулся, словно издалека. Я видел, он был совсем не с нами, он был там, где Люська.
- Кто? - спросил Фимка Таракан.
Генка Щелкунчик говорил очень спокойно, только губы почти не шевелились.
- Помните Самохина из класса Бориса Львовича?
- Ну, - сказал я. Похоже, я вспомнил первым. Самохин был элегантным юношей на два класса старше нас. В этом году он закончил школу. У Самохина были длинные волосы и еще, говорят, он неплохо умел рисовать.
- А! - отреагировал Ромка Рукавица. - Знаю. Патлатый такой.
- Значок еще на воротнике, - вспомнил Фимка Таракан. Лично я никакого значка у Самохина не замечал. И потом, мне пришла в голову мысль поважнее.
- И давно он ей нравится? - спросил я как можно деликатнее, но все равно Валерка Ветер показал мне кулак, а Ромка Рукавица состроил злую гримасу. Я рассердился. Можно было подумать, что я меньше всех любил Генку Щелкунчика. Я пояснил, пользуясь тем, что Генка Щелкунчик еще не выбрался из ничего:
- Нет, но они же не могли познакомиться только что? Люська сказала тебе, когда это началось?
Я почувствовал, что Валерка Ветер вот-вот влепит мне пощечину. Генка Щелкунчик сказал:
- Помнишь, мы были на их выпускном вечере? Дискотеку помнишь? - он смотрел на меня прозрачными ласковыми глазами. - Они там познакомились, а потом случайно встретились в автобусе...
Теперь и на Ромку Рукавицу что-то нашло. Он добавил:
- И Самохин сказал ей: мы с вами где-то встречались. А Люська ему: интересно, где?
- Да, наверное, - согласился Генка Щелкунчик. Согласился просто, не чувствуя, что каждый из нас готов взорваться от напряжения. - Я думал, она не поверит...
- Чему? - спросил Валерка Ветер.
- Кому? - предположил я.
- Приозерскому. Да, Приозерскому. А она ему поверила, согласилась, что должна от меня уйти. Он ее загипнотизировал.
- Кто, Приозерский? - обозлился Ромка Рукавица. - А может, Самохин?
В общем-то, я понимал настроение Ромки Рукавицы. Он пытался объяснить нам то же, что понял я - Люська чужая, и она не должна быть поводом для такого горя. Она просто недостойна сильных чувств. Я-то понимал, но ведь дело было не в Люське, а в Генке Щелкунчике.
- Она в него влюблена, - сообщил Генка Щелкунчик. Я не был уверен, что он обращался к кому-то из нас. Он думал только о Люське, Дюймовочка исчезла, ее больше нельзя было носить в кармане, она больше не засыпала в сердцевине самого большого тюльпана, а на подоконнике остались следы ее крохотных ножек, две маленькие капли води и ничего больше.
- Она говорит, что он будет художником, - продолжал Генка Щелкунчик. -Она говорит, что у него талант. Что он очень умный. Я убью его.
- Убей лучше меня, - предложил Ромка Рукавица. Видимо, по привычке.
- Дурак, - сказал Валерка Ветер. Ромка Рукавица вздрогнул.
- Конечно, - ответил он, - ты у нас умный. Тебе-то хватило ума отказаться от роли, вот и повезло. А мы все тут остались в дураках. ,
- Да ты же первый посоветовал мне отказаться, - вспылил Валерка Ветер. - Если бы ты мог, ты бы один снимался .в этом фильме, а нас бы близко не подпустил!
Теперь и я озверел. Я знал, что Валерка Ветер не прав. Я крикнул:
- Перестань! Ты не знаешь, что говоришь! Ты сам завидуешь нам всем, потому что у нас это было, а у тебя нет!
- А ну-ка повтори, - побледнел Валерка Ветер.
