Якуб Колас - На росстанях
Лобанович никак не ожидал, чтобы отец Кирилл мог до такой степени не любить крестьян и вообще чтобы в таком маленьком попике могло вмещаться столько ненависти.
- Вы попробуйте купить у мужика кусок хлеба или стакан молока. Разве он продаст вам? Никогда! Торговцу продаст, вам - ни за какие деньги!
Лобанович нетерпеливо ждал, когда окончит изливать свою злобу отец Кирилл, чтобы заступиться за мужика. Молодой учитель был оскорблен как мужицкий сын. Давно ли ему самому, когда он учился в семинарии, кричали мещанские сынки: "Лемец! Лемец! На какой березе лапти повесил?"
- Розгами его надо сечь! - кончил отец Кирилл и гневно блеснул глазами.
- Я не могу согласиться с тем, что вы сказали, отец Кирилл. Даже в том случае, если бы все это было правда, - начал Лобанович, - и тогда нельзя так судить мужика. Вы говорите - мужик скорей продаст торговцу, чем пану, потому что под понятие "пан" у мужика часто подходит каждый, кто носит кокарду либо черное пальто. Торговца он знает, с торговцем он живет, порой и ругает его и в морду ему плюет. На мужика привыкли смотреть как на пчелу либо на какую-то машину, которая должна все производить, всех кормить и еще при этом кланяться и приговаривать: "Спасибо, что берете". И все так или иначе берут от мужика: берут силой, берут хитростью, берут обманом. А мужику много дали? Уважают мужика? Кто виноват, что мужик неотесанный, что мужик темный и живет по-свински? В святом писании сказано: "Какою мерою мерите вы, такою отмерится и вам".
Отец Кирилл слушал опустив глаза и постукивал пальцами по столу.
- Мало вы еще знаете мужика, - спокойно ответил он. - Что бы вы мне ни говорили, я буду твердить свое: мало били мужика!
- Вы совсем не то говорите, что думаете. Просто вы за что-то разозлились на мужика, - сказал Лобанович, смеясь.
Соханюк молчал.
- А вы знаете, - проговорил он наконец, - наших здешних крестьян никто нигде ночевать не пускает.
- Кто не пускает?
- Другие мужики.
- Ну и что же? Не спорю, ваши мужики могут быть и плохими, но из этого не следует, что и все мужики никуда не годятся. Та же самая панщина, о которой жалеет отец Кирилл, портила их, потому что, как подтверждают факты, были такие паны, которые гнали своих мужиков и подбивали их на кражу у своих соседей панов.
Вошла матушка. На лице у нее светилась приветливая улыбка. Поздоровалась, села и, обратившись к Лобановичу, спросила:
- Были у писаря? Ну, как вы находите его дочерей?
- Признаться, я и не разглядел их, мы очень мало были там.
- А правда, Саша хорошенькая?
Отец Кирилл поморщился и махнул рукой. Лобанович ответил:
- Ничего себе девушка.
- Вот видите! Жалко только, что вы от нас далеко, а то зачастили бы к Алеське.
- Разве здесь некому этим делом заняться? Вот мой коллега, например.
Соханюк и батюшка засмеялись.
- Нет, я уж совсем не пользуюсь там благосклонностью, слава богу.
Отец Кирилл засмеялся еще громче.
- Наш учитель говорит: "Не на такого простака напали!" - сказал он.
- Кроме того, я слышал, что у нее есть жених.
- Мало ли на свете дураков, - снова добавил отец Кирилл.
Матушка гнула свою линию.
- Ну так что же? Разве женихам свинью не подкладывают?
- Это было бы не по-христиански.
- Зато по-кавалерски.
- С полицией иметь дело небезопасно, - заметил отец Кирилл.
- Глушь там у вас, наставничек!
- Все вы, господа, в глуши живете, а глуши боитесь. И в глуши люди живут. Мне, матушка, даже нравится такая глушь.
- Правда, у пана подловчего дочки подрастают, - продолжала матушка все о своем, - и, говорят, старшая очень красивая, уже совсем барышней выглядит.
- Не знаю, не был у них.
- Что это вы так мало паненками интересуетесь? О, хитрите вы, наставничек!
- Есть чем интересоваться, - снова буркнул отец Кирилл.
Матушка встала, взяла папиросы, сама закурила и предложила гостям. Отец Кирилл не курил, но любил набивать папиросы и теперь взялся за эту работу.
В комнату вошла служанка-полешучка, крепкая, краснощекая девушка.
- К вам, батюшка, Апанас Коваль пришел, просит больную причастить.
- Кто у него болен?
- Женка.
- Скажи, сейчас иду, - сказал отец Кирилл. - Я скоро вернусь, здесь близко, а вы, пожалуйста, обождите меня, - обратился он к гостям.
Отец Кирилл надел теплую рясу, взял крест и все необходимые вещи и вышел.
- Эх, поповская служба! - вздохнула матушка. - Даже и отдохнуть некогда. А он слабый, больной, еле ноги таскает. Народ у нас, наставничек, грубый, дикий. Вот ваши, наставничек (слово "наставничек" матушка произносила как ласкательное от "наставник" - учитель), тельшинцы совсем другие люди. А наших вам никто не похвалит. Вы знаете, что у нас произошло? Отец Кирилл - это уже года два тому назад - был на сенокосе. Раскидал сено, сушит. А мимо едет один наш - есть здесь такой грубиян - прямо по батюшкиному сену. Отец Кирилл и говорит: "Или тебе дороги нет, или не можешь объехать, что ты по сену с конем прешься?" А тот, ни слова не говоря, схватил батюшку за волосы и давай таскать! Приходит мой батюшка, как глянула на него, - а у него космы повыдраны! Так и лезут, так и лезут!
Матушка рассказывала об этом просто, даже с каким-то юмором.
- Народ наш, надо сказать правду, грубый, дикий. Одного только урядника и боятся, одного его и уважают. А кто уж лучше может угодить им, как не отец Кирилл? - продолжала матушка. - И землю им отдал, и сенокос, и лекарства дает, и добрым словом помогает. Никогда ни в чем им не отказывает.
Через полчаса вернулся отец Кирилл, усталый и хмурый.
- Ну как же их, гадов, не ругать! - гневно проговорил он. - Черт знает чем кормят больную. И говоришь им, приказываешь - нет, свое делают! А грязь!.. Свиньи, свиньи!
Немного успокоившись, отец Кирилл сказал тихонько матушке:
- Пошли ты ей с Параской чего-нибудь.
- А все-таки, отец Кирилл, вы намного лучше тех, кто говорит о народе высокие слова.
Отец Кирилл махнул рукою.
- Вот что, други, будем обедать.
VII
Деревянная стена отделяла квартиру Лобановича от классной комнаты, и, чтоб попасть в нее, нужно было только открыть низенькую дверь. Как только рассвело и взошло солнце, начали собираться ученики. Каждый их шаг, каждое движение и слово слышны были в квартире учителя.
Еще вчера прошел староста Роман Круглый по деревне, приказывая крестьянам посылать в школу детей. То одному, то другому, встретившись на улице, староста говорил:
- Посылайте завтра детей в школу!
При этом он делал важную мину и принимал начальнический вид. Его красный кожух с широким, как заслонка, воротником появлялся в разных мостах улицы. В тех случаях, когда нужные старосте лица не встречались, он подходил к окну, стучал пальцами в стекло.
- Гей, Кондрат! Поди-ка сюда!
Если Кондрата в хате не было, староста подзывал Алену либо Параску и так же строго говорил:
- Посылайте завтра детей в школу!
Выполнив свою обязанность, Роман зашел в школу.
- Дома панич? - тихо спросил он сторожиху.
- Дома, староста, дома! - немного нараспев проговорила бабка.
Лобанович услышал этот разговор.
- Заходите, староста, заходите!
Староста раза два затрубил носом - высморкался. Дверь, соединявшая квартиру учителя с кухней, скрипнула. Одна половина ее открылась, а другая задрожала от натиска широкого плеча старосты.
Сделав лишь два-три шага, Роман прошел всю комнатку-спальню и очутился на пороге другой. Каждый его шаг отпечатывался на полу мокрым пятном - на огромных лаптях он нес столько грязи, что хорошему хозяину и навозными вилами не взять за один раз.
- Ну, как живете, староста?
- Слава богу. Как здоровье панича?
- Вот что, староста: не называйте меня паничом, потому что я не панич и батька мой такой же мужик, как и вы.
Лобанович попросил старосту присесть на кушетку, - убогие стулья, которых здесь было всего только два, вряд ли выдержали бы его дебелое, сбитое тело.
Староста, по обычаю всех полешуков, носил длинные волосы. Рыжая бородка, узкая и длинная, и немного хмурый взгляд исподлобья делали старосту похожим на бубнового короля. Глядя на его богатырское сложение, на широкую, видневшуюся из-под расстегнутой рубашки грудь с явственными следами летнего загара, Лобанович невольно вспомнил его отца Рыгора, который, как рассказывал Степан Рылка, поджимал старосту на руках, словно ребенка.
"Крепкий народ, хоть и живет в болотах", - подумал Лобанович.
- Значит, учить будете?
- Да, староста, надо начинать.
- Ну, а я уже наказал, чтобы посылали хлопцев в школу.
- Почему же только хлопцев? Надо, чтоб и девчатки ходили.
- Разве они пойдут? - махнул рукой староста. - Скажи им про школу, так будут смеяться, очень чудным это покажется им. Хотя бы хлопчики все пошли...
Лобанович, как только мог, объяснил старосте, что и девчаткам тоже надо учиться, и доказывал, почему это нужно.
Староста слушал, прижмурив глаза, и только поддакивал:
