Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

– Ты даже «Звездный путь» со мной больше не смотришь, – прошептал я. – Меня тебе никогда не будет достаточно.

Весь мой гнев излился наружу, после чего снова интегрировался у меня в груди, соскользнув вниз по горизонту событий супермассивной черной дыры, образовавшей воронку внутри меня.

Маневр Гравитационной Рогатки.

Лицо отца покраснело и пошло пятнами.

– Дарий. – Он вздохнул и приготовился вставать. – Тебя всегда было достаточно. Я полюбил тебя с того самого момента, когда впервые увидел на УЗИ твои крошечные ручки. И почувствовал, как твои маленькие ножки пинаются у мамы в животе. Я полюбил тебя, как только впервые взял тебя на руки и заглянул в твои красивые карие глаза. Тогда я понял, что в моих объятиях ты чувствуешь себя в безопасности.

Ладони отца дрогнули, как будто он хотел, чтобы я снова стал малышом, которого он может взять на руки.

– И с каждым днем я люблю тебя все сильнее. Наблюдая, как ты растешь. Как становишься самим собой. Как ты учишься справляться с проблемами, от которых я не всегда смогу тебя ограждать. Но как бы я хотел… – Он прочистил горло. – Быть твоим папой – это моя первая, самая лучшая миссия.

Это неправда.

Как он мог такое говорить?

– Помнишь сказки, которые ты мне рассказывал? – Я шмыгнул носом. – Помнишь? Когда я был маленьким?

– Конечно. – Он закрыл глаза и улыбнулся. – Я любил тебя укладывать.

– Тогда почему ты перестал это делать, раз так сильно любил?

Папа закусил губу.

– Ты это помнишь?

– Да, помню.

Папа вздохнул и снова сел на край крыши. Он поднял глаза, но мой взгляд не поймал, а просто похлопал по крыше рядом с собой.

Я сел, но не так близко к нему.

Отец собрался было что-то сказать, но потом посмотрел на свои руки и сглотнул. Его кадык прыгал вверх-вниз, вверх-вниз.

– Ты ошибаешься. Я хочу, чтобы ты испытывал чувства, Дарий. Но я за тебя боюсь. Ты даже не представляешь насколько. В какой-то момент я отвожу от тебя взгляд, и, если это момент неправильный, ты можешь начать тонуть в депрессии настолько, что… способен сделать что-то. И я не могу тебя от этого защитить. Как бы ни старался.

– Я не собираюсь себе вредить, пап.

– А я вот едва это не сделал.

Вся атмосфера на крыше всколыхнулась от взрывоопасного признания отца.

– Ты… Что?

– Когда тебе было семь. Мои препараты не справлялись. И я начал думать, что вам с мамой будет лучше без меня.

– Боже.

– Мне было так плохо, что я допустил подобные мысли. Постоянно об этом думал. Доктор Хоуэлл посадил меня на довольно сильный транквилизатор.

– М-м…

– Я превратился в зомби. Поэтому я не мог больше сочинять для тебя сказки. Я с трудом понимал, какое сейчас время суток.

Я этого не знал.

– Я надолго потерял контроль над собой, Дарий. Мне не нравилось то, кем я стал из-за этих таблеток, но они спасли мне жизнь. Удержали меня. Ради тебя. И ради мамы. А к тому моменту, как я стал поправляться и доктор Хоуэлл постепенно начал снижать дозу, родилась твоя сестра, и я… Все стало иначе. Она была такой малюткой, я был ей нужен. И я не понимал, нужны ли тебе еще эти сказки. И простишь ли ты меня когда-нибудь.

– Пап…

– Самоубийство – не единственный способ потерять кого-то, если в дело вмешалась депрессия.

Папа поднял на меня взгляд. Между нами больше не было стен.

– И меня убивает, что я передал ее тебе, Дарий. Это меня убивает.

В его глазах стояли слезы.

Настоящие человеческие слезы.

Я раньше никогда не видел, как мой папа плачет.

И, подчиняясь закону какого-то гармонического резонанса, я и сам снова начал плакать.

Отец подсел ко мне поближе. Поняв, что я не отодвигаюсь, он обнял меня и притянул к себе, положив подбородок мне на макушку.

Когда я успел стать выше, чем Стивен Келлнер?

– Мне так жаль, сынок. Я так тебя люблю.

Я позволил отцу обнимать меня, как будто я та самая версия себя, напоминающая крошечный мешок из-под картофеля, спящий у него на груди.

– Все у тебя в порядке, – прошептал он.

– Нет, не в порядке.

– Знаю. – Он провел рукой по моей спине, вверх и вниз. – Не быть в порядке – это нормально.

Мы с папой остались на крыше, чтобы посмотреть закат, позолотивший на несколько сумасшедших мгновений минареты Пятничной мечети, после чего Йезд погрузился в полумрак.

Папа дал мне выговориться насчет Сухраба и его слов.

Он позволил мне быть грустным.

– Ты правда любишь Сухраба. Да?

– Он мой самый лучший друг.

Папа надолго задержался на мне взглядом. Как будто знал, что за этими словами скрывается нечто большее.

Но ничего не спросил.

Вместо этого он убрал волосы у меня со лба, поцеловал и снова положил подбородок мне на голову.

Может быть, он знал без моих слов, что я не был готов к более откровенному разговору.

Наверное, так и было.

Сквозь кротовую нору

Празднование Сизда-Бедара, можно сказать, отменили.

Все собирались пойти в дом к Резаи. Все, что Маму наготовила для пикника, упаковали и взяли с собой.

– С днем рождения, милый. Хорошо повеселитесь с папой, – сказала мне мама, поцеловав в лоб, после чего взяла в руки большое блюдо с долмой.

– Спасибо.

Мама положила руку мне на щеку.

Я подумал о том, как она все эти годы справляется с отцовской депрессией.

Думал о том, что она и с моей депрессией тоже вынуждена бороться и насколько, должно быть, ей тяжелее с нами обоими.

Думал, как, наверное, сложно и больно: хотеть помочь и не иметь такой возможности.

По-настоящему.

Моя мама была сильной и стойкой, как Башни Молчания.

Такой же была и Маму. Она расцеловала меня в обе щеки.

– Ты самый милый мальчик из всех, кого я знаю, маман, – сказала она.

– Дарий?

Лале обняла меня за талию.

– Я всегда буду твоим другом.

Я присел на корточки и поцеловал Лале в щечку.

– Я знаю, Лале.

– Я тебе там чай приготовила. Ко дню рождения. Он в чайничке. И я даже сахара туда не положила.

– Спасибо.

Лале снова обняла меня. И прошептала на ушко:

– Если хочешь, можешь сам его добавить.

Эти слова заставили меня улыбнуться.

– Договорились.

Странно было идти по улицам