Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
– Что, Александр, неплохо шли дела-то? На ключах – что там, бЭха? Ах, да, ключи не ваши якобы… Вы сами-то москвич?
– Москвич, и машина есть, только это сейчас никакого отношения не имеет…
– Почему же? – встрял второй опер, худенький и русый, казавшийся до сих пор в дуэте «добрым», – имеет отношение, сам ты москвич, а сколько сюда нам чурок напустил, они работу у таких же, как ты, москвичей отбирают, а половина из них – это точно криминал…
– А может, и террористы, – принял подачу и грузно зашагал в своих чёрных востроносых штиблетах по комнате вразвалочку опер-брюнет, – ты ИГИЛ нам сюда пропускаешь, легализуешь, а сам вроде тихий москвич, небось, детишек воспитываешь и терактов от своей клиентуры не ждёшь! Тебя бы в Сирию сейчас, они б не как мы тебе, без церемоний и УК – быстро секирбашка сделали по шариату.
из уст северокавказского на вид опера эта тирада прозвучала особенно экзотично. если его кожаное полупальто и чёрные проглаженные «со штрипками» брюки поменять на камуфляж, слабую щетину дорастить до недельной – вышел бы чеченский полевой командир. только вот глазами, как тараканьи усы, лезущими в разные стороны – целиться не получится… переход в общении с подозреваемым на «ты» произошёл благодаря начавшему внезапно внепротокольный допрос русому оперу. ему надоело тихо вести протокол и он подал голос государствообразующей нации, «Москвы для москвичей», как бы призывая исподлобья нас не просто в понятые, а в сторонники полицейского государства. государства-оборотня российской версии, в которое выродился СССР. украинец Александэр, точно такой же, как те с анкет, только со стажем побольше «чурка» (правда, имеющий с миграционной службой давние отношения) и я, убеждённый пролетарский интернационалист дворянского происхождения – явно не годятся в сообщники этой «спящей ячейке» ДПНИ. но мы лишь понятые, не на дискуссии, потому и молчим, лишь мысленно перевешивая чашу идеологических весов в другую сторону. Александр же, скованный, понял, что его продолжают бить, только уже иначе, но как мы молчать не стал:
– Это несчастные люди, на последние деньги до Москвы добравшиеся ради любой работы, какой там ИГИЛ? А вот с моджахедами я в Афгане воевал, не прятался, только теперь всё – отвоевался…
он явно хотел сказать больше, но опомнился («всё сказанное вами может быть использовано против вас») и умолк на нотке фаталиста, лишь задумчиво и со внутренним превосходством улыбаясь мыслям или воспоминаниям. русый опер, по-детски под столом неуклюже уголком составивший носки своих коричневых ботинок – воспринял эту улыбку как вызов и усилил грубое негодование ущемлённого коренного населения:
– Чё лыбишься-то? Сядешь, надолго сядешь, я тебе обещаю!
– Может, и сяду, – ответил философски уже не забитый, а с высоты афганского полёта памяти Александр.
– Ведь знал, что незаконно всё, знал, на что шёл – что однажды придём мы! – решил сбить его полёт мысли возвышающийся опер-брюнет.
– Может, и сяду, – вернул себе интонацию уверенности Александр, – только это суд решит, а вы делайте своё дело, и везите, куда следует…
часто вздыхая и до этих слов, Александр явно такими «затяжками» принимал внезапно свалившуюся на него долю. несмотря на смелые слова, руки его в наручниках – в лёгком, нервическом треморе. дома-то ещё не знают, и какой это будет позор детям – папа под следствием… впрочем, пафос расходившегося по комнате эдаким хозяином опера-брюнета так и не допрыгнул до жегловского. и чёрная кожаночка у него поцивильнее, не пролетарская, и класс он тут представляет вовсе не тот, не рабочий, от имени которого имел право уверенно и громко говорить с бандитами и их пособниками вайнеровский Глеб Жеглов. а почему? да потому что, скорее всего, наводчики – это конкуренты конторки с чужой печатью. хищник покрупнее сжирает вставными челюстями полицаев (буржуазного государства) – мелкую рыбёшку. у них и печатей побольше, и «резиновых квартир», и Путин в серебристой рамке на стене висит уверенно и устрашая «понаехавших»: вот ваш новый бай, всем вашим прежним местным феодалам – верховный феодал, его благодарите за счастье быть обираемыми тут и работать на московских господ, на стройках, в няньках, в торговых центрах уборщицами! это раньше вы были сограждане, при «совдеповской идеологии» – а теперь вы иностранцы, платите и кланяйтесь…
чёрт, а ведь как созвучна местечковая философия русого опера всему тому, что полосами проходит через мои руки в «ЛитРоссии»! слово «чурка» я, конечно, вычёркиваю, заменяю – но прёт эта коричневая сель аварийного национализма, не остановишь. только терпеливо разъяснять, ответные статьи писать и могу. храня в столе, перешедшем в наследство от Сенчина – агитматериалы наши коммунистические, диски и печати…
да, вот это был бы номер – если всё же опер начал обыск у меня утром! извлекается из такого же как тут ящика письменного стола (нет, тут мебель поновее, у нас столы советские ещё) печать, но не управы района Новогиреево, а Левого Фронта. и мгновенно подшивается к делу – организация-то недавно была под судом по «Болотному делу», значит тут засел сообщник Удальцова и Развозжаева, осужденных на четыре года. конкурс им. Демьяна Бедного – а не пропаганда ли это не раз проклятых нашим национальным лидером идей большевизма, марксизма и опасного нынче России Путинской социалистического реванша? пересмотр итогов приватизации готовили через культурный фронт? а расскажи-ка – кого награждали? так, тут и грамоты имеются – ну-ка быстренько адреса, телефоны всех вот этих, чьи имена вписаны в грамоты…
тем временем из тумбочки за спиной рабочего места Александра извлекается едва початая «Медовуха» – напиток сорокаградусный. Александэр еле заметно улыбается в бороде в мою сторону: наверняка её они тут и распивали, как бы отмечая очередной удачный месяц сотрудничества. налаженный быт, поток деньжат… «Медовуха» тоже обрабатывается дактилоскопическим порошком и грузится в ящик вещдоков. настаёт и пора компьютеров – хорошие, не в пример нашим, быстрые и в модных корпусах, их бы не в ящики, а к нам на первый этаж… но – на маленьких клейких бумажках, которыми опечатывают компьютеры, теперь рядом с печатью оперов мы ставим свои послушные подписи понятых.
я при этом всё заглядываю в свою сумку, где лежит мобильный, на его часы: в садик ещё успеваю. надо будет по пути сдуть с себя все эти впечатления и улыбаться как ни в чём не бывало… кажется, обыск завершается. подписываем протоколы, прочитав несколько внимательнее, чем ожидали опера. оба мы спешим, но всё же. паспортные данные по памяти. до
