Человек маркизы - Ян Вайлер
И их сын Рональд тоже считался учёным яйцеголовым. Мой отец рассказывал, что он был такой робкий и неспортивный, что у него однажды выпало из рук знамя, которым он должен был размахивать, стоя в первом ряду на заключительном параде детской и юношеской спартакиады. Позднее стало считаться, что Папен слишком утончён для своих одноклассников, а ведь он просто их боялся. Единственный, кто ему всегда улыбался и никогда не внушал ему чувство отверженности, был Хейко, сын асоциального элемента, как называли Эрнста Микулла в их районе, если, конечно, речь не шла о неотложном ремонте дома.
И так Хейко и «Ронни» стали неразлучными друзьями. Один был чувствительным ребёнком из образованной семьи, другой – упёртый прагматик и тайный классовый враг, точно как и его отец. Ничто на свете не могло бы их разлучить.
– Если в голову Хейко что-то приходило, он добивался, чего хотел. И когда нам было лет по четырнадцать, он постоянно выдумывал способы побега из этого государства. На подводной лодке по Балтийскому морю, с ракетным приводом через Стену в Западный Берлин или просто прыгнуть в Гарце через гору. Фантазия Хейко не имела границ, в отличие от нашей маленькой страны. И всегда рядом с ним сидел я, взволнованный и удивлённый.
Хейко преследовал свою цель – удрать на Запад и там разбогатеть. Всё лишь для того, чтобы разозлить оставшихся в ГДР. Он изобретал одну бизнес-идею за другой и в мечтах видел себя в роскошном люксе. Можно сказать, что эта часть его юношеских мечтаний сбылась.
Когда Рональд Папен рассказывал мне о своём лучшем друге, мне стало ясно, кем или чем мой отчим Хейко Микулла, собственно, был. Несносным и заносчивым, это тоже. Но человек, который всю свою жизнь положил на то, чтобы оставить своё детство позади и расквитаться за несправедливость режима, даже если это означало торговать горошком-васаби из Индонезии под маркой The Art of Fart. И тут я увидела Хейко в другом свете, как будто его восхищение всем, что имело отношение к капитализму и потреблению, было формой сопротивления и освобождения.
– Он тогда вынашивал идеи, неосуществимые в ГДР и настолько противные этой системе, что одно лишь высказывание их вслух могло сделать его изгоем.
– Например?
– Однажды на подготовке к посвящению в юношество он предложил все деньги, которые вкладывают в телевидение ГДР, просто потратить на закупку лучшей джинсовой ткани, потому что, во-первых, гэдээровские джинсы полное дерьмо, а во-вторых, большинство людей всё равно более или менее тайно смотрит западное телевидение. За это предложение его исключили из юношеского посвящения. И хотя он именно эту цель и преследовал, ему всё же было неприятно. При этом говорил он всегда только правду. Все действительно смотрели западное телевидение. И тем самым и рекламу. Картинки западного мира потребления были для Хейко как наркотик.
Однажды он пришёл с бизнес-идеей, которую я действительно считал великолепной. Организовать в ГДР что-то вроде социалистического «МакДональдса». Причём с кубинской едой, потому что он находил её экзотической и потому что братская Куба географически находилась близко к Америке. И мы сидели на его кровати, а он расписывал сеть фастфуда. «От Ростока до Карл-Маркс-штадта и Дрездена. Всюду, куда ни приедешь, в каждом городе. Уже не эти унылые столовки, в которых всё равно ничего нет, а яркие сооружения и кубинская еда». Я думаю, он вообще не имел представления, что едят на Кубе, но название этой сети ресторанов было просто гениальным: «Фидель Кастро».
Рональд Папен мечтательно смотрел за реку. Он потерялся в воспоминаниях о своём друге юности.
– А почему вы потом рассорились?
– Ну… Потому что я не мог этого выдержать. Потому что просто наступил момент, когда я сделал то, что сделал. И может быть, потому что Хейко просто не сбежал. Он же всё время бредил тем, что убежит. Но оставался. Он же мог даже подать заявление на выезд. Я думаю, они все вздохнули бы с облегчением, если бы Микулла просто исчез с глаз долой. Но он не сделал этого. И не сбежал. И знаешь, почему?
Конечно же это был риторический вопрос. Я тихо помотала головой. Рональд Папен взял большую паузу перед тем, как ответить себе и мне на этот вопрос.
– Он не сбежал из-за меня. Когда он излагал мне какой-нибудь из своих безумных планов бегства, то всегда говорил: «Не беспокойся, я этого не сделаю. Не могу же я бросить тебя здесь одного. Ты же не сможешь отбиться». Это звучало немного свысока, но он был прав. Без Хейко я был бы предоставлен на произвол жизни. Он придавал мне сил. У него были идеи. И он был привязан ко мне. Всегда. Он был самым верным другом, о каком только можно мечтать. И у него тоже никого не было, но это неважно. Единственным, что считалось, была его лояльность. Без меня он бы никогда не ушёл. А я бы не решился. Поэтому он оставался. А потом появилась Сюзанна.
– Ты же говорил, вы познакомились на юношеском посвящении. И тут ты якобы влюбился. Это было не так?
– Так, это было так. Мы познакомились, подружились, и я влюбился в твою мать. Но я был слишком робким, чтобы признаться ей. Но у нас всё равно было хорошее время. И мы проводили его, конечно, втроём. Это было так, будто мы приняли твою маму в нашу команду. И впредь мы всё устраивали втроём. Сюзанна любила водиться с нами, плохими мальчишками. У нас была дурная слава. Асоциальный тип и мальчик из приличной семьи. Я думаю, её это увлекало.
– Значит, мама познакомилась с Хейко не после того, как я родилась.
– Нет. А она так говорила?
– Не напрямую. Она только однажды рассказывала, что рассталась с тобой и потом была уже с Хейко.
– Это она тебя берегла. Не хотела говорить тебе правду о том, как было на самом деле.
– Почему не хотела?
– Потому что ты не была желанным ребёнком реальных отношений. Я думаю, она не хотела, чтобы тебе из-за этого было неприятно.
Я никогда не чувствовала себя желанным ребёнком в союзе Микулла, поэтому честность отца меня не задела. Она скорее вызвала моё любопытство.
– Рассказывай дальше.
Итак, Ронни, Хейко и Сьюзи образовали трио заговорщиков, и Рональд Папен очень хотел,
