Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина
– Это правильно. И с чего он словил краш?
– Ты о чем?
– Мой папаша. Ты же в курсе, что он по тебе с ума сходит?
– Это когда было! – возмутилась Ася. – Все давно позади. Мы не виделись уже чуть ли не год… Да и не было ничего, никакого безумия, не придумывай.
Швырнув окурок, Вика с силой раздавила его пяткой и опять неприятно дыхнула Асе в лицо:
– Ага, рассказывай! С чего бы тогда он дом тебе оставил? Я его законная дочь, а дом – тебе.
Второй кулак тоже сжался в кармане, Ася отступила:
– В смысле – оставил? Что с ним?
– Помер мой батя…
– Что?!
– А ты не знала, что у него мотор ни к черту? Ну, сердце.
Ася зажмурилась, чтобы не видеть того, как разом померкли осенние краски:
– О нет…
– О да! Лет пять назад первый инфаркт был. Как это? Обширный. А вот недавно второй. Теперь уж последний.
Внезапно Асе увиделась нескончаемая лестница, выводящая туристов из Сулакского каньона. Она сама почти бежала по ней вверх, Антон же то и дело останавливался, пытался отдышаться, пару раз даже присаживался на скамейки. Потом виновато бормотал:
– Прости, Асенька… Что-то я подустал.
Надо было идти спокойно с ним рядом, а ей не терпелось посмотреть сувениры – рога, папахи. Все равно ведь ничего не купила… Не Воскресенскому же рога дарить!
Открыв глаза, она с мольбой оглядела мир, где больше никто не любил ее. Ни один человек. В подкравшихся сумерках он выглядел хмурым, безликим… Асе так захотелось выкрикнуть на весь свет: «Верни мне его!» – что она сжала зубы. Вика следила за ней, ловила любые изменения ее лица.
«Потом», – велела себе Ася и потянула девочку за рукав куртки:
– Пойдем. Чаем тебя напою.
– Наконец-то, – проворчала Вика, пристраиваясь рядом. – Я уж думала, сама дуба дам…
– Значит, у него было больное сердце?
– Ты не знала?
– Да я вообще ничего о нем толком не знала!
– То есть мой папочка по своей инициативе кринжа навалил?
– Выходит, так. – Открыв дверь, Ася пропустила ее внутрь. – Разувайся, я тебе тапки дам.
– Блин, розовые!
– Специально для гостей.
– Да ты умеешь подколоть!
Быстро шмыгнув из одной комнаты в другую, Вика вернулась в кухню, когда Ася уже заварила чай, и пробубнила:
– Ну понятно, с чего он вдруг решил тебя осчастливить.
– Что понятно?
– Ты же как крепостная девка живешь! Только что окна не бычьим пузырем затянуты… Я думала, таких хибар уже не бывает.
– Нормальный у нас дом! – Ася стукнула бокалом о стол. – Грейся.
Уже усевшаяся на табурет Вика сделала стойку, как гончая:
– У кого это – у вас?
– Я с бабушкой тут жила, это ее дом…
– Она тоже? Того…
– Тоже. Прошлой зимой.
Шумно отхлебнув чая, Вика медленно осмотрелась, и на ее лице отразилось отвращение:
– Ой, блин! Как ты тут одна справляешься? Ну ясно, хрена лысого ты от папочкиного дома откажешься…
– Ты не шутишь? Он действительно завещал мне свой дом?
– Ну! Только мы с мамой считаем, что это охренительно несправедливо. Тем более если у вас с ним и не было ничего. Ты ж не врешь?
– Не вру.
– Печеньки есть?
Достав из нижнего шкафчика, Ася высыпала печенье в вазочку:
– Угощайся. Если хочешь знать, я даже не была у Антона дома и понятия не имею, где он.
Растянув губы в умоляющей гримасе, Вика протянула:
– Тогда, может, ты…
– Конечно.
– Что?! – В темных глазах влет сменили друг друга надежда, недоверие, ужас. – Ты прикалываешься?
– Нет. Ты его дочь, и ты должна там жить. Я тут вообще ни при чем.
– Вот блин! – вырвалось у Вики. – Я и не надеялась, что так просто окажется… Подпишешь документы?
Ася только кивнула, ей было все равно.
– Они у нотариуса. Придешь? Слушай, у нас под ногами еще одна тетка крутится. Елизавета как-то там… Знаешь ее?
– Лиза Воскресенская?
– Вроде… Она папе кто?
– Просто знакомая. Хотя не знаю, может, они подружились? Я почти год никого из них не видела. Ей он тоже что-то оставил?
– Ага. Книжки. Все это старое барахло. Там и твоя есть.
– Тоже барахло?
– Думаешь, я читала? Это папочка был книжным червем. Твоя прям у кровати лежит на тумбочке, зачитанная вся. Блин, как можно перечитывать одно и то же?!
– Неужели он умер?
Только сейчас Асю ощутила сосущую пустоту под сердцем. Значит, этой зимой Дед Мороз уже не придет и гусь-обнимусь стал его последним подарком… Детство кончилось.
Почему-то ей казалось, что Антон, как невидимый домовой, всегда будет рядом и станет заботиться о ней, больше ведь некому… Его незримое присутствие всегда отзывалось в душе теплом: конфетный букет, заправленный в дверную ручку, пакеты с продуктами на крыльце, последний дар – коробка с яблоками, явно из своего сада, не магазинными… Почему она ни разу не позвонила ему, не написала сообщение? Позволяла себе надеяться, что все это делает для нее Роман? Могла хотя бы на снегу написать «Спасибо!», выложить это слово камешками… Чего так боялась? Знала же, что благороднее Антона нет человека в ее мире – он даже ни разу не постучал в ее дверь, когда они жили в соседних номерах.
«А Ром сразу впечатал мне клеймо на лоб, даже не разобрался…»
Ася не жалела, что прогнала Воскресенского, хотя он продолжал сниться ей, и ночами она испытывала тоже ни с чем не сравнимое наслаждение, которое лишь Роман и мог ей подарить. Но сейчас ее жгло изнутри вовсе не то, что она больше никогда не испытает этого… Боль возникала от другого: никто больше тайком не расчистит дорожки на ее участке, не собьет сосульки с крыши во время оттепели, а весной тайком не посадит цветы, которые стали уже летним сюрпризом… Антон так изысканно подобрал цветовую гамму – настоящий художник.
«Я не успела узнать его по-настоящему…»
Неожиданно присутствие девочки стало тяготить, хотя Ася давно никого не угощала чаем. Но она не знала, как выставить этого нахального подростка за порог, и терпеливо ждала, когда Вика сама сообразит, что пора и честь знать. Рядом с ней Ася внезапно ощутила себя взрослой, чуть ли не старой – даже сленг понимала не весь.
«Хотя я и в школе так не говорила», – вспомнила она и тут же забыла об этом.
Ей хотелось остаться в тишине и хоть немного подумать об Антоне – разве он не заслужил этого? Даже если неуклюже растоптал
