Сто лет Ленни и Марго - Мэриэнн Кронин
– Ленни, ну пожалуйста…
– Ладно! – крикнула я громче, чем следовало, и сцепила руки на груди, потому что вознамерилась злиться.
Новенькая Медсестра наклонилась ко мне и прошептала:
– Мне впервые доверили принимать такое решение.
– Ладно, – повторила я и расцепила руки, ведь, может статься, горничная найдет мишку и пришлет по почте.
А потом Новенькая Медсестра ушла.
И никто не пришел.
Ни отец Артур, ни Марго, ни Пиппа.
Даже приветливой улыбки Уборщика Пола я не увидела.
На худой конец и злобный взгляд Джеки сгодился бы.
Но никто не пришел. В конце концов я заснула. И проспала не один день.
Когда сближаются планеты
– Привет, котенок.
Из-за шторки выглянула Марго.
Я попробовала ей улыбнуться, но не знаю, получилось ли.
Она вошла, поцеловала меня в макушку.
– Если Ленни не идет в Розовую комнату, Розовая комната идет к Ленни.
Марго поставила на тумбочку пластиковый стаканчик с фломастерами, коробку с углем, пучок карандашей, положила чистый холст на подрамнике мне на колени и свой разместила на коленях, заняв стул для посетителей.
Взяв черный карандаш, сделала незатейливый рисунок – звездное небо, а на нем планеты выстроились в ряд.
Уэст-Мидлендс, 16 августа 1987 года
Марго Джеймс 56 лет
Этот день мы заранее пометили в календаре – за три года: 16 августа 1987-го. Для Хамфри он был равнозначен Рождеству. Точнее, всем рождествам в его жизни и дню рождения в придачу. Гармоническая конвергенция. День, когда Солнце, Луна и шесть планет нашей Солнечной системы выстроятся в ряд.
Во всякую “чепуху” насчет того, что он положит начало новой эпохе Просвещения (сторонники этого убеждения устраивали празднества по всему миру), Хамфри, конечно, не верил, но хотел насладиться “редчайшим астрономическим событием”. Я сказала, что такое у нас уже было, а он в ответ приподнял бровь.
Меня гораздо больше интересовали две планеты, которые не присоединятся к остальным. Мне нравилось, что они отказываются делать то же, что и все. Их влечет иная сила, ими управляет иной закон.
И я, подобно двум этим заблудшим планетам, получив приглашение на вечеринку, отклонила его. Вечеринку устраивали друзья Хамфри в Лондонской обсерватории. Сначала они собирались несколько часов смотреть на небо и фиксировать, что увидят, а потом есть, пить и танцевать. Все это доставляло сотрудникам обсерватории не меньшее наслаждение, чем астрономические события.
Я не могла объяснить Хамфри, почему не хочу на вечеринку, просто не хотела и все. И предложила посидеть с девочками – не придется отправлять их на ферму к другу. После того как Бетт и Мэрилин улетели в большой небесный курятник, мы взяли двух дамочек постарше – Дорис и Одри. В том году им исполнялось одиннадцать. “Неплохой результат для куриц”, – вот что сказал Хамфри.
Итак, мы с Дорис и Одри остались и наблюдали, как Хамфри, упаковав свой лучший телескоп и облачившись в “праздничное”, отправился в путь.
Ванная была самым холодным помещением в доме Хамфри, и принять ванну получалось только летом. Воспользовавшись теплой погодой, я так и сделала, а заодно побрила ноги и почитала книгу – главу-другую. Потом вышла и собиралась уже посмотреть кино (мы недавно купили видеомагнитофон).
Но тут увидела кое-что на коврике у двери. Появившееся там после ухода Хамфри. И адресованное миссис Джеймс. Мне частенько требовалось время, чтобы вспомнить: так меня зовут. Я сразу поняла, что это от нее.
Она всегда называла меня “миссис Джеймс”. Напоминая таким образом о неизменности принятых мной решений, о том, что она никогда не поменяла бы фамилию ради мужчины. Но фамилию Хамфри я взяла бездумно. Нечаянно, можно сказать.
Я подняла конверт, положила на диванную подушку. Села рядом. В нем могло быть что-нибудь хорошее, а могло быть и плохое, но раз это от нее, тогда, скорей всего, и то и другое.
Час или два я не решалась открыть конверт. Рассуждая тем временем, что Хамфри уже, наверное, съезжает с автострады и направляется к обсерватории. И может, даже успел пролить кофе из термоса на свои праздничные брюки. Солнце описало дугу по ковру, лучик света упал мне на ногу и грел пальцы. Дорис ушла на кухню и постукивала клювом по полу в надежде отыскать зерно в зазорах между каменными плитами.
Я должна была сразу все понять, еще когда потянула за треугольный краешек и он легко отстал, потому что клей не успел засохнуть.
Из открытого конверта выглянули Мина и Джереми. Ему скоро исполнялось восемь, но на фотографии он был еще малышом, стоял в одной только полосатой майке и подгузнике, радостно вскинув руки. А Мина смеялась, обхватив его поперек животика.
В последний раз я видела ее точно такой, как на этом снимке.
Мина и малыш Джереми жили в Эктоне, делили дом с пожилой парой – музыкантами Лондонского оркестра. Джереми тогда еще двух не было. Стоял июль, солнце пекло беспощадно уже которую неделю. Я ехала по автостраде и, минуя указатели на Лондон, чувствовала, что ладони вспотели. Ехала как в бреду, словно и не в машине вовсе, а в одном из часто повторявшихся снов с одним сюжетом: пытаюсь добраться до Мины, но сбиваюсь с пути, или машина ломается, или приезжаю и не нахожу ее там. Я будто наблюдала со стороны, как мой автомобиль движется по загруженной автостраде, а не сидела за рулем. И думала “не погибнуть бы по пути к ней”, в то же время понимая с беспокойством, что такая перспектива меня совсем не тревожит, раз я еду к Мине.
Остановившись у дома со светло-зеленой дверью, я попыталась заглушить двигатель, не включив нейтральную передачу, а потом не могла вспомнить, как поставить машину на ручник.
Я вся вспотела. Не только там, где потеют обычно, – везде: взмок лоб у кромки волос, и бедра, и щеки. Мои ладони оставили влажные отпечатки на руле. На полосатом платье, в подмышках, образовались темные пятна. Я открыла бардачок. Сгодились бы и бумажные платки, и влажные салфетки, и даже карта, чтобы вытереться или хотя бы попробовать. Но в бардачке лежала только десертная ложечка. Черт меня дернул дать Хамфри свою машину.
Я так долго думала, в чем поехать на встречу с Джереми и Миной, новоявленной матерью. Уложила волосы – лишь для того, чтобы, обливаясь потом, проехать по М25 и выглядеть теперь как неизвестно кто. Хотела ей понравиться, черт бы меня побрал.
Но если и дальше
