Кухонный бог и его жена - Эми Тан
Однажды мой муж вскочил из-за стола в такой ярости, что все вокруг насторожились. Он кричал на юношу, сидевшего напротив, тыкал пальцем в его карты, уже выложенные на стол, и повторял:
— Ты что, трюки мне показывать вздумал? Это что, действительно твои карты?.
Юноша, как и все за столом, застыл на месте. Но вдруг Вэнь Фу, все еще опираясь обеими руками о стол, улыбнулся:
— Ну и хорошо. — И он открыл свои карты, в которых был чистый выигрыш. — Опа!
Мужчины в недоумении переглянулись, потом зашлись хохотом, наперебой стали поздравлять моего мужа с удачной шуткой и хлопать по спине юношу, на которого он обрушился с обвинениями.
Хулань, Цзяго и все остальные считали Вэнь Фу умным, веселым, обаятельным. Я тоже смеялась вместе со всеми, правда, немного нервно. Пугающие забавы, в которые муж втягивал, кроме меня, и своих друзей, казались мне несмешными и жестокими. Но, похоже, так казалось мне одной.
Возможно, я не была совсем уж несведущей в жизни. Курсанты — умные и славные парни — не замечали того, что замечала я. Мой муж обвинял и мучил, кричал и угрожал. И в тот момент, когда его жертва терялась и не понимала, что делать дальше, он прекращал угрозы и становился добрым и прощающим, смеющимся и счастливым. Эта игра напоминала качели.
Все мы находились под властью странного убеждения, будто должны ему угождать, будто хотим этого сами. И когда нам не удавалось умилостивить Вэнь Фу, мы изо всех сил старались вернуть его расположение, словно боялись остаться без него и пропасть.
Летом после полудня небеса часто темнели и громыхал гром. Стоило нам с Хулань его услышать, как мы, прихватив наспех собранную корзинку с едой и рукоделие, пускались навстречу приключению. Мы быстро шли по тропинке, вьющейся позади монастыря, до маленькой открытой беседки, стоявшей на возвышении. Покрытый сочной зеленью склон был позади нас, озеро — перед нами, шумный город — далеко внизу. И в этом крохотном укрытии, почти на небесах, мы наблюдали за омовением мира до тех пор, пока город или вершины холмов не исчезали, и видимой оставалась только серая завеса дождя.
Беседка напоминала мне оранжерею на острове, и я понимала, что скучаю. Но только не по дому, где жили дядюшка и Старая и Новая тетушки. Мне хотелось вернуться в место, где я могла спрятаться, представить себе, что потерялась и скоро меня найдут. В памяти я перебирала свои никому не нужные сокровища: портрет мамы, крылья бабочки, рассыпавшиеся в пыль, высохшую луковицу цветка, который раньше поливала каждый день, думая, что он вырастет, превратится в волшебную девушку, и она станет мне другом.
Нет, конечно же, я не рассказывала Хулань о своих детских мечтах. Мы тихо сидели в беседке, как и полагается двум замужним женщинам. Вот только мне кажется, что тогда мы обе обращались к воспоминаниям, пытаясь понять, как могли так быстро расстаться с детством.
Мне запомнился один из дней, когда мы находились в беседке, в своем маленьком мире. Полыхнула молния, и пошел дождь, который с каждой минутой становился все сильнее, будто вообще не собирался заканчиваться. Нас поражало, что этот ливень настолько мощен и идет так долго. Когда прошло два часа, мы занервничали, хотя старались друг другу этого не показывать.
— Скоро пора будет возвращаться, — сказала Хулань, — даже если дождь не прекратится.
— Ну, что же делать, — отозвалась я. — Своей тревогой мы его не остановим.
— А кто говорил, что надо тревожиться? Ты сейчас смотришь на человека, который всю жизнь прожил среди наводнений. И пока вода не доходила мне до пояса, я даже чашек со стола не убирала.
Дожидаясь, пока закончится дождь, я просматривала старую шанхайскую газету, которую накануне нашла в столовой. Там было много интересных статей. Известная актриса попала в скандальную историю. Певец из русских евреев только что приехал из Маньчжурии, чтобы петь в благотворительном концерте. На банк, ограбленный две недели назад, снова совершили нападение. Британская лошадь по имени Еще Одну Милю выиграла скачки на прошлой неделе.
Реклама утверждала, что лекарство под названием «Желтый» способно излечить от спутанности мыслей, тревожности и медлительности. Старая тетушка как-то покупала его для дядюшки.
О боях почти не писали, я нашла только декларацию Чан Кайши[9] о том, что Китай больше ничего не отдаст Японии ни дюйма земли.
Читая, я то и дело заглядывала в сверток с едой, который в начале наших посиделок был довольно внушительным. Возможно, тревога из-за войны что-то сделала с моим аппетитом: я не могла предсказать, что стану есть, до момента, пока не проголодаюсь. Сначала мне хотелось одного, но потом оказывалось, что я не в силах проглотить ни кусочка этого кушанья и хочу совершенно другого! Поэтому дома я положила в корзинку понемногу всего, что оказалось под рукой. Ела я тоже по чуть-чуть, соответственно своим желаниям и состоянию желудка. Я взяла с собой соленую вяленую рыбу, сладкую вяленую говядину, маринованные овощи и даже острую капусту, вызывавшую жжение во рту и слезы. Вы тут называете такое «перекусом».
Когда выяснилось, что моих припасов недостаточно, я спросила Хулань, что есть у нее. Не найдется ли чего-нибудь соленого и хрустящего? И вот тогда она сказала, что я ношу под сердцем ребенка.
— Я точно знаю, — заявила Хулань так, словно уже приветствовала сотню младенцев в этом мире. — Когда что-то внутри тебя становится жадным до всех вкусов мира — это верный признак. И судя по тому, на что тебя тянет, это мальчик.
Сначала я ей не поверила. Я и сама еще оставалась ребенком, мне было всего девятнадцать, а Ху-лань — и того меньше. Что она могла знать? Я вскочила и прижала платье к бедрам, чтобы посмотреть на живот. Там ничего не было, и головка ребенка не пыталась выбраться наружу через мой пупок. Тем не менее я чувствовала что-то новое — столь сильную жажду жизни, что она могла поглотить меня целиком.
Но я подумала, что это кипит моя несчастливая натура, вечно неудовлетворенная тем, что имеет, и стремящаяся к чему-то большему. Старая тетушка рассказала, что такой же была моя мама. «Слишком сильная внутри! — тетушка указала на живот. — И никогда не бывала довольной. Положи перед ней десять слив, и она станет искать грушу».
— У меня просто не в порядке желудок, — сказала я Хулань. — Это все из-за постоянного ожидания бед.
— Говорю тебе, ты беременна.
Я покачала головой.
— Беременна, — кивнула она.
