Алексей Писемский - В водовороте
- Пойдем, Севастьянушко, ко мне в кабинет.
Камердинер последовал за ним.
- Вот видишь, - начал Николя своим неречистым языком: - видишь, мне надобно послать письмо.
- Слушаю-с! - протянул Севастьян, глубокомысленно стоя перед ним.
- Перепиши мне, пожалуйста! - заключил Николя.
Камердинер посмотрел на барина с каким-то почти презрением и удивлением.
- Да что я за писарь такой! Я и писать-то настоящим манером не умею, произнес он.
- Да ничего, как-нибудь, пожалуйста!.. - упрашивал его Николя.
Камердинер опять с каким-то презрением усмехнулся.
- Да сами-то вы не умеете, что ли, писать-то? - сказал он.
- Мне нельзя, понимаешь, руку мою знают; догадаются, тогда черт знает что со мной сделают!.. Перепиши, сделай дружбу, я тебе пятьдесят целковых за это дам.
Камердинер отрицательно покачал головой.
- Коли с вами что-нибудь сделают, что же со мною будет?
- Да ничего тебе не будет, уверяю тебя! - успокоивал его Николя.
Севастьянушко и сам очень хорошо понимал, что вряд ли барин затеет что-нибудь серьезно-опасное, и если представлялся нерешительным, то желал этим набить лишь цену.
- Ну, я тебе сто рублей дам! - бухнул Николя от нетерпения сразу.
Камердинер почесал у себя при этом в затылке.
- К кому же такому письмо-то это? - продолжал он спрашивать, как бы еще недоумевая.
- К князю Григорову... безыменное!.. Никем не подписанное... О том, что княгиня его живет с другим.
- Да, вот видите-с, штука-то какая! - произнес камердинер, несколько уже и смутившись.
- Никакой штуки тут не может быть: руки твоей князь не знает.
- Нет-с, не знает.
- Люди ихние тоже не знают твоей руки?
- Нет-с, не знают; да и самих-то их я никого не знаю.
- Так чего же тебе бояться?..
Камердинер продолжал соображать.
- Только деньги-то вы мне вперед уж пожалуйте: они теперь мне очень нужны-с! - проговорил он, наконец.
- Деньги отдам вперед, - отвечал Николя, покраснев немного в лице.
Камердинер не без основания принял эту предосторожность: молодой барин часто обещал ему разные награды, а потом как будто бы случайно и позабывал о том.
Условившись таким образом с Севастьяном, Николя принялся сочинять письмо и сидел за этой работой часа два: лоб его при этом неоднократно увлажнялся потом; листов двенадцать бумаги было исписано и перервано; наконец, он изложил то, что желал, и изложение это не столько написано было по-русски, сколько переведено дурно с французского:
"Любезный князь! Незнакомые вам люди желают вас уведомить, что жена ваша вам неверна и дает рандеву господину Миклакову, с которым каждый вечер встречается в вашей гостиной; об этом знают в свете, и честь вашей фамилии обязывает вас отомстить княгине и вашему коварному ривалю".
Все сие послание камердинер в запертом кабинете тоже весьма долго переписывал, перемарал тоже очень много бумаги, и наконец, письмо было изготовлено, запечатано, надписано и положено в почтовый ящик, а вечером Николя, по случаю собравшихся у отца гостей, очень спокойно и совершенно как бы с чистой совестью болтал с разными гостями. Он, кажется, вовсе и не подозревал, до какой степени был гадок содеянный им против княгини поступок.
XI
Князь получил анонимное письмо в то время, как собирался ехать к Елене. Прочитав его, он несколько изменился в лице и вначале, кажется, хотел было идти к княгине, показать ей это письмо и попросить у нее объяснения ему; но потом он удержался от этого и остался на том же месте, на котором сидел: вся фигура его приняла какое-то мрачное выражение. Более всего возмущал его своим поступком Миклаков. Положим даже, что княгиня сама первая выразила ему свое внимание; но ему сейчас же следовало устранить себя от этого, потому что князь ввел его в свой дом, как друга, и он не должен был позволять себе быть развратителем его жены, тем более, что какого-нибудь особенно сильного увлечения со стороны Миклакова князь никак не предполагал. Самым простым и естественным делом казалось князю вызвать подобного господина на дуэль! Но он очень хорошо знал, каким образом Миклаков смотрит на дуэли этого рода, да и кроме того, что скажет об этой дуэли Елена: она ее напугает, глубоко огорчит, пойдет целый ряд сцен, объяснений!.. Словом, рассудок очень ясно говорил в князе, что для спокойствия всех близких и дорогих ему людей, для спокойствия собственного и, наконец, по чувству справедливости он должен был на любовь жены к другому взглянуть равнодушно; но в то же время, как и в истории с бароном Мингером, чувствовал, что у него при одной мысли об этом целое море злобы поднимается к сердцу. Скрыть это и носить в этом отношении маску князь видел, что на этот, по крайней мере, день в нем недостанет сил, - а потому он счел за лучшее остаться дома, просидел на прежнем своем месте весь вечер и большую часть ночи, а когда на другой день случайно увидел в зеркале свое пожелтевшее и измученное лицо, то почти не узнал себя. С княгиней он мог еще не видаться день и два, но к Елене должен был ехать.
"Э, черт возьми! Могу же я быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!" - подумал он; но, поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой и передать ей всю эту историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо знала князя, так что, едва только он вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом:
- Что такое у тебя за вид сегодня?
- А что? - спросил князь, как бы не понимая ее.
- Ты зеленый какой-то...
- Так, нездоровится что-то сегодня.
Елена продолжала на него смотреть, не спуская глаз.
Князь после нескольких минут молчания постарался даже усмехнуться.
- Я вчера получил анонимное письмо, которым извещают меня, что между княгиней и Миклаковым существует любовь... - проговорил он, продолжая усмехаться; но этим, однако, ему не удалось замаскироваться перед Еленой.
- И тебя это, видно, очень встревожило? - спросила она его.
- Да, отчасти, - отвечал князь: - главное, в том отношении, что этим соблазнителем моей супруги является Миклаков, человек, которого я все-таки любил искренно!..
- А, вот что!.. - произнесла Елена, и князь по одному тону голоса ее догадался, какая буря у ней начинается в душе.
- Ты, разумеется, - заговорил он, опять усмехаясь немного и как бы желая в этом случае предупредить Елену, - не преминешь сочинить мне за то сцену, но что же делать: чувствовать иначе, как я чувствую, я не могу...
- Это с чего ты взял, что я сочиню тебе сцену? - воскликнула Елена, гордо поднимая перед ним свою голову. - Слишком ошибаешься!.. Прошла та пора: теперь я тебя очень хорошо понимаю, и если бы ты даже стал притворяться передо мною, так я бы это сейчас увидела, и ты к теперешним своим качествам прибавил бы в глазах моих еще новое, весьма некрасивое.
- Какое же это такое? - спросил князь.
- Качество лжеца! - отвечала Елена.
- Качество нехорошее! - произнес князь. - А какие же мои теперешние качества, - любопытно было бы знать? - присовокупил он.
- Качества весьма обыкновенные... Весьма! - отвечала Елена почти с презрительной гримасой. - Ты имеешь любовницу и жену; обеих их понемножку любишь и очень не желаешь, чтобы которая-нибудь из них изменила тебе!.. Словом, себя считаешь в праве делать все, что тебе угодно, и крайне бываешь недоволен, когда другие вздумают поступать тоже по своему усмотрению.
Князь при такого рода определении ему самого себя, покраснел даже в лице.
- Очень странно, что ты такого человека позволила себе полюбить, сказал он.
- Ошиблась, больше ничего! - пояснила ему Елена. - Никак не ожидала, чтобы люди, опутанные самыми мелкими чувствами и предрассудками, вздумали прикидываться людьми свободными от всего этого!.. Свободными людьми - легко сказать! - воскликнула она. - А надобно спросить вообще: много ли на свете свободных людей?.. Их нужно считать единицами посреди сотней тысяч, - это герои: они не только что не боятся измен жен, но даже каторг и гильотин, и мы с вами, ваше сиятельство, никак уж в этот сорт людей не годимся.
- Совершенно согласен! - сказал князь. - Но опять тебе повторяю, что мне странно, как ты полюбила человека, подобного мне, а не избрала кого-либо, более подходящего к воображаемому тобою герою.
- Вначале я тебя считала подходящим к такому герою.
- Что же такое потом тебя разочаровало во мне?.. Это мое некоторое внимание к поведению жены?
- Нет, не это только, а многое, многое! - отвечала Елена с ударением.
Князь хотя и полагал, что она говорит таким образом под влиянием ревности, а потому, может быть, высказывает то, чего и не чувствует, но, как бы то ни было, он рассердился на нее и решился, в свою очередь, тоже высказать ей несколько горьких истин.
- Вот видишь ли что! - начал он с дрожащими немного от досады губами. Согласен, что я имею предрассудки, мелкие чувства; но когда мы кого любим, то не только что такие недостатки, но даже пороки прощаем!.. Значит, любви в тебе ко мне нисколько нет!.. Мало этого, в тебе даже нет простого чувства сожаления ко мне, которое мы имеем ко всем почти людям!.. Ты очень хорошо знала, что я пришел к тебе с большой моей раной; но ты вместо того, чтобы успокоить меня, посоветовать мне что-нибудь, говоришь мне только дерзости.
