Алексей Писемский - В водовороте
- Поедемте, если уж вы так желаете этого, - отвечала она ему грустным тоном.
Николя был в восторге и предложил сейчас же уехать из маскарада.
- Хорошо, - отвечала Петицкая и на это грустным тоном.
Через несколько минут они в карете Николя уже неслись в скромный проулок жилища г-жи Петицкой. Вскоре за ними, этим же путем, проехала и ухарская извозчичья тройка с несколькими седоками.
По возвращении домой, Петицкая не позволила Николя войти прямо за собой в спальню и объявила ему, что она еще переодеться хочет, потому что ей будто бы страшно неловко было в маскарадном платье, и когда, наконец, он был допущен, то увидел ее сидящею в восхитительной блузе.
Николя даже совестно сделалось, что сам он одет был трубочистом. Он тяжело опустился в кресло и начал глядеть на свою собеседницу. От выпитого шампанского и от волновавшей его страсти у него глаза даже выперло вперед.
- Подите сюда, я вас поцелую! - произнес он каким-то задыхающимся голосом.
- Нет!.. Нельзя! - отвечала на это г-жа Петицкая, отрицательно качнув головой и не трогаясь с своего места.
- Отчего же нельзя? - спросил Николя уже с испугом и удивлением.
- Оттого же!.. - отвечала протяжно Петицкая. - Что посидите еще у меня немного, и adieu навсегда.
- Не может быть, вы шутите?.. - говорил Николя: у него на глазах почти были слезы.
- Нисколько!.. Я долго себе позволяла безрассудно увлекаться; пора же и опомниться!
- Но почему же безрассудно? - бормотал Николя.
- Почему безрассудно?.. Странный вопрос! - отвечала г-жа Петицкая грустно-насмешливым голосом. - Словом, - присовокупила она решительным тоном, - любовницей я ничьей больше быть не желаю, но женой вашей с величайшим восторгом буду!
Николя опять выпучил глаза, и неизвестно, что бы он отвечал, но в это время раздался сильный звонок.
Петицкая вздрогнула и не успела крикнуть горничной, чтобы та не отворяла дверей, как услыхала, что та уж прибежала и отворила их.
В переднюю вошли несколько замаскированных людей; это были знакомые нам разбойник, кучер и капуцины. Горничная как бы от испугу вскрикнула и затем, убежав в кухню, спряталась там. Разбойник повел своих товарищей хорошо, как видно, знакомым ему путем. Они вошли сначала в залу, а потом через маленькую дверь прямо очутились в спальной.
- А, вот они! - вскрикнул разбойник, вынув свой кинжал и махнув им.
- Боже мой! - вскрикнула Петицкая. Она, кажется, узнала вошедших, или, по крайней мере, одного из них.
Николя с испуганным и удивленным лицом хлопал пока только глазами.
- Распоряжайтесь с этим барином хорошенько! - крикнул разбойник, показывая на него товарищам.
Те сейчас же бросились на Николя, и, как тот ни отбивался, они повергли его на пол и принялись его хлестать - кучер плетью, а капуцины четками.
- Боже мой! Боже мой! - стонала между тем Петицкая, ломая руки.
Перед ней стоял разбойник с поднятым кинжалом. Николя первоначально продолжал, ругаясь, отбиваться и старался высвободиться; наконец, начал орать во все горло и кричать:
- Караул!
- О, не кричите так!.. Вы меня совсем погубите! - упрашивала его Петицкая.
Николя начал уж восклицать:
- Умираю! Умираю!
- Ну, бросьте его! - разрешил, наконец, разбойник.
Капуцины поотпустили Николя, который мгновенно же поднялся на ноги и бросился бежать. В передней он едва успел схватить шубу и, держа ее в руках, вскочил в свою карету и велел, что есть духу, везти себя домой.
- Ну, теперь вас, madame, - обратился разбойник к Петицкой.
- Серж, умоляю тебя, я невинна! - взмолилась к нему она.
- Знаю я вас, как вы невинны! - воскликнул разбойник.
Здесь, впрочем, автор находит более удобным накинуть завесу на последовавшую затем грустную и возмутительную картину и воскликнуть только:
О, родина моя!
Когда смягчишься в нравах ты!
X
На другой день после описанного нами горестного события княгиня получила от Петицкой записку, которую та прислала к ней со своей горничной, очень безобразной из себя. Горничную эту г-жа Петицкая тоже считала весьма недалекою, но в сущности вряд ли это было так: горничная действительно имела рожу наподобие пряничной формы и при этом какой-то огромный, глупый нос, которым она вдобавок еще постоянно храпела и сопела; но в то же время она очень искусно успела уверить барыню, что во вчерашнем происшествии будто бы сама очень испугалась и поэтому ничего не слыхала, что происходило в спальне. В записке своей, написанной, по обыкновению, очень правильным французским языком, г-жа Петицкая умоляла княгиню приехать к ней, так как она очень больна и, что хуже всего, находится совершенно без денег; но идти и достать их где-нибудь у ней совершенно не хватает сил. Г-жа Петицкая не упускала ни одного случая, чтобы занять у княгини хоть маленькую сумму, которую она, разумеется, никогда и не возвращала. Добрая княгиня очень встревожилась этим известием и сама вышла к горничной.
- Что такое с твоей барыней? - спросила она.
- Оне нездоровы очень-с! - отвечала с храпом горничная и вместе с тем улыбаясь всем своим ртом.
- Но чем именно?
- Спинка, должно быть, болит-с! - произнесла горничная и вместе с тем, как бы не утерпев, фыркнула на всю комнату.
- Но чему же ты смеешься, моя милая? - спросила княгиня, несколько уже рассердившись на нее.
- Да я всегда такая-с! - отвечала горничная, втягивая в себя с храпом воздух: ей главным образом смешно было вспомнить, что именно болит у ее госпожи.
Сама княгиня не поехала к своей подруге, так как она ждала к себе Миклакова, но денег ей, конечно, сейчас же послала и, кроме того, отправила нарочного к Елпидифору Мартынычу с строгим приказанием, чтобы он сейчас же ехал и оказал помощь г-же Петицкой. Тот, конечно, не смел ослушаться и приехал к больной прежде даже, чем возвратилась ее горничная.
Дверь с крыльца в переднюю оставалась еще со вчерашнего вечера незапертою. Елпидифор Мартыныч вошел в нее, прошел потом залу, гостиную и затем очутился в спальне г-жи Петицкой. Та в это время лежала в постели и плакала.
- Это что, о чем такие слезы? - воскликнул Елпидифор Мартыныч.
Он видал Петицкую еще прежде того несколько раз у княгини.
- Ах, боже мой, Елпидифор Мартыныч! - воскликнула она, в свою очередь, стараясь поправить несколько свое неглиже.
- Я-с, я-с это - к-ха! - отвечал ей доктор, садясь около ее кровати. Княгиня прислала меня к вам и велела мне непременна вас вылечить!
- Merci! - проговорила больная, почему-то вся вспыхнувши в лице.
- Что же у вас такое болит-с? - спрашивал Елпидифор Мартыныч, несколько наклоняясь к ней.
- Все болит! - отвечала Петицкая.
- Как все? Что-нибудь да не болит же ведь!.. - возразил Елпидифор Мартыныч.
- Все! - повторила г-жа Петицкая настойчиво.
Елпидифор Мартыныч поставлен был в большое недоумение; он взял ее руку и пощупал пульс.
- Пульс нервный только, - произнес он. - Видно, только раздражение нервное. Что вы, не рассердились ли на что-нибудь, не опечалились ли чем-нибудь, не испугались ли чего?
- Ах, я очень испугалась! - воскликнула Петицкая, как бы обрадовавшись последнему вопросу Иллионского. - Вообразите, я ехала на извозчике; он меня выпрокинул, платье и салоп мой за что-то зацепились в санях; лошадь между тем побежала и протащила меня по замерзшей улице!
- А, скверно это, скверно... Что же, переломов нет ли где в руке, в ноге?
- Переломов нет.
- Ушибы, значит, только?
- Да, ушибы.
- Г-м! - произнес глубокомысленно Елпидифор Мартыныч. - Посмотреть надобно-с, взглянуть! - присовокупил он.
- Ни за что на свете, ни за что! - воскликнула г-жа Петицкая.
- А вот это так предрассудок, совершенный предрассудок! - возразил ей Иллионский. - Стыдливость тут ни к чему-с не ведет.
- Ну, как вы там хотите, а я не могу.
- Все-таки примочку какую-нибудь прописать вам надобно.
- Пожалуй! - протянула г-жа Петицкая.
Елпидифор Мартыныч вышел прописать рецепт и только было уселся в маленькой гостиной за круглый стол, надел очки и закинул голову несколько вправо, чтобы сообразить, что собственно прописать, как вдруг поражен был неописанным удивлением: на одном из ближайших стульев он увидел стоявшую, или, лучше оказать, валявшуюся свою собственную круглую шляпенку, которую он дал Николя Оглоблину для маскарада. Первым движением Елпидифора Мартыныча было закричать г-же Петицкой несколько лукавым голосом: "Какая это такая у ней шляпа?", но многолетняя опытность жизни человека и врача инстинктивно остановила его, и он только громчайшим образом кашлянул на всю комнату: "К-ха!", так что Петицкая даже вздрогнула и невольно проговорила сама с собой:
- Господи! Как он кашляет ужасно...
Елпидифор Мартыныч после того принялся писать рецепт, продолжая искоса посматривать на свою шляпенку и соображая, каким образом она могла попасть к г-же Петицкой.
