Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Самгин, любезно улыбаясь, слушал ее задорную болтовню и видел, что, когда эта женщина толкает пальцами, легкие слова ее тоже как будто металлически щелкают, точно маленькие ножницы, а веселая искра синих глаз вспыхивает ярче.
"Она интереснее Алины,-определял Самгин.- Характер более законченный. И - неглупа. Эта едва ли способна разыгрывать драмы. С ней необходимо держаться очень осторожно", - решил он.
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать. За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов семидесятых - восьмидесятых годов, он знавал почти всех крупных людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о людях, которые мужественно принесли себя в жертву Ваалу истории.
- Надсон пел: "Верь, погибнет Ваал", но вот - не погиб. Насилие Европы все быстрее разрушает крестьянскую нашую страну, н-да! Вы, наверное, марксист, как все теперь... Даже этот нахал... Столыпин...
- Налить еще чаю? - спрашивала Елена, она сидела обычно с книжкой в руке, не вмешиваясь в лирические речи мужа, быстро перелистывая страницы, двигая бровями. Читала она французские романы, сборники "Шиповника", "Фиорды", восхищалась скандинавской литературой. Клим Иванович Самгин не заметил, как у него с нею образовались отношения легкой дружбы, которая, не налагая никаких неприятных обязательств, не угрожала принять характер отношений более интимных и ответственных.
У Елены он отдыхал от впечатлений, которые угнетали его в квартире Дронова, куда, точно мутные ручьи дождя в яму, стекались слухи, мысли, факты, столь же неприятно разнообразные, как люди, которые приносили их. Количество людей непрерывно увеличивалось, они суетились, точно на вокзале, и очень трудно было понять, куда и зачем они едут?
Дронов вертелся, кипел, потел, он продолжал ожесточенно искать денег на издание газеты, а Тося, усмехаясь, говорила:
- Ищет сто тысяч, как иголку в стоге сена!
Но Иван был оптимистически уверен, что найдет иголку, и его оптимизм укреплял темные подозрения Самгина:
"На какие средства он живет?"
Гостеприимное жилище Ивана Самгин называл про себя "нелегальным рестораном", "бесплатным трактиром" и чувствовал, что ему не место в этом жилище. Он [видел], что все люди Ивана Дронова имеют какую-то черту, общую черту с Иваном, так же, как Иван, они встревожены чем-то и сеют тревогу. Видел, что эти люди гораздо более широко, чем он, Самгин, осведомлены о ходе событий текущей жизни, и оскорбленно убеждался, что они не слушают и даже не замечают его. Самгин привык быстро составлять для себя измерения, характеристики, оценки людей по их склонностям, насколько склонности выражались в словах, людей этих он разделил на организаторов и дезорганизаторов. Первую группу возглавлял сладкоречивый Ногайцев, возбуждаясь почти до слез, сложив пальцы правой руки щепотью, он потрясал ею пред своим лицом и убеждал:
- Пережив революцию, страна успокоилась, работает, богатеет европеизируется. Столыпин действовал круто, но благодаря его аграрной реформе мы имеем отличный урожай хлеба...
- А также повешенных революционеров и обезземеленных крестьян, густым басом, спокойно вставил Говорков.
- Правильно! - поддержал его только что изгнанный из университета Борис Депсамес, кудрявый брюнет, широкоплечий, стройный, в поношенной студенческой тужурке, металлические пуговицы на ней он заменил черными и серыми.
- Вы, Говорков, член партия, которая навсегда скомпрометировала себя моральной слепотой,-огрызнулся Ногайцев и, продолжая потрясать щепотью пальцев пред своим носом, точно нюхая их, снова лирически запел:
- Мы, народные социалисты, чистейшие демократы, не мыслим рост культуры без участия деревни. Мы - не слепы и приветствуем развитие металлургии, ибо деревне нужны сельскохозяйственные машины. Лично я приветствую разрешение правительства ввозить чугун из-за границы по тарифу пониженному, дабы преодолеть чугунный голод...
Дезорганизаторов возглавлял Тагильский, - сидя в темном углу, плохо видимый, он не торопясь и даже как будто лениво возражал:
- А может быть, чугун пойдет "Русскому обществу для изготовления снарядов" и другим фабрикам этого типа? У нас не хватает не только чугуна и железа, но также цемента, кирпича, и нам нужно очень много продать хлеба, чтоб купить все это.
Он сладострастно, с усмешечкой в глазах погружался в цифры, сдвигая миллионы рублей с десятками миллионов пудов.
- И не рано ли вы говорите об успокоении, имея налицо тысячи поджогов хуторов и прочих выступлений безземельного крестьянства против отрубников?
Вспоминая свое пристрастие к цифрам, Тагильский перечислял не спеша и солидно: 1 декабря в университете на сходку собралось около двух тысяч студентов, полицеймейстер Гессе ввел в университет двести пятьдесят полицейских, в Зерентуе и Вологде - тюремные бунты.
- К этому прибавьте две легальные газеты меньшевиков и большевистскую "Звезду" здесь. Это - что значит?
- Желают, чтоб социалисты сожрали друг друга,- сердито крикнул Хотяинцев.
За чайным столом Орехова, часто отирая платком красное, потное лицо, восхищалась деятельностью английских "суфражисток", восторженно рассказывала о своей встрече с Панкхерст, ее молча слушали Роза Грейман и Тося, Шемякин сидел рядом с Тосей, посматривая на ее бюст, покручивая левый ус, изредка вставлял барским тоном, вполголоса:
Говорили о господе Иисусе,
О жареном гусе,
О политике, поэзии,
Затем - водку пить полезли
- это, кажется, из Чехова? Грейман сердито сказала:
- Чехов не писал стихов.
- Не писал? Напрасно.
Этот новорожденный барин особенно раздражал Самгина, и, если б Клим Иванович был способен ненавидеть, он ненавидел бы его. Раздражал он упорной и уверенной манерой ухаживать за Таисьей. Самгину было ясно, что сдобный этот мужчина достигнет желаемого. А Самгин, не сознаваясь себе в этом, посещал квартиру Дронова почти уже только для того, чтоб видеть эту спокойную, дородную, мягкую женщину. Никогда еще ни одна женщина не казалась ему такой удобной для сожительства с нею. Ему казалось, что она продолжает смотреть на него вопросительно, чего-то ожидая от него. Но каждый раз, когда он начинал говорить ей, что она ему приятна, - лицо ее становилось скучным, деревянным, и она молчала невозмутимо.
- Вам этот Шемякин нравится? - спросил он.
- Нет, - сказала она, и слово ее прозвучало правдиво.
- Что он делает?
Пожав плечами, она сказала;
- Богатый.
- А кроме этого?
- Не знаю. Да, - на скрипке играет.
- Вы слышали?
- Где же? У нас - не играл. Говорит - учился в консерватории, хотел концерты давать.
- Настойчиво ухаживает он за вами. Она снова пожала плечами.
- Богатый, - скучно. Когда все есть, - что делать? Наивные ее вопросы нравились Самгину, и почти всегда за вопросами ее он находил еще более детские мысли.
- Вам нравятся богатые люди?
- Конечно - нет.
- Почему?
- Ну - зачем они? Ведь им уж ничего не надо, все нашли, думать не о чем.
И, нахмурясь, она сказала:
- Вы всё дразните меня, как маленькую. Он стал говорить, что богачи возбуждают в бедных желание тоже разбогатеть, но Таисья, нахмурясь, остановила его:
- Перестаньте! А то я подумаю, что вам хочется сделать меня глупой.
Нет, этого он не хотел, женщина нужна ему, и не в его интересах, чтоб она была глупее, чем есть. И недавно был момент, когда он почувствовал, что Таисья играет опасную игру.
Он почти неделю не посещал Дронова и не знал, что Юрин помер, он встретил процессию на улице. Зимою похороны особенно грустны, а тут еще вспомнились похороны Варвары: день такой же враждебно холодный, шипел ветер, сеялся мелкий, колючий снег, точно так же навстречу катафалку и обгоняя его, но как бы не замечая, поспешно шагали равнодушные люди, явилась та же унылая мысль:
"Вот и меня тоже так..."
Провожали Юрина восемь человек - пятеро мужчин и три женщины: Таисья, Грейман и коротконогая старуха в толстой ватной кофте, окутанная шалью. Таисья шагала высоко подняв голову, сердито нахмурясь, и видно было, что ей неудобно идти шаг в шаг с маленькой Розой и старухой, она все порывалась вперед или, отставая, толкала мужчин. Из них только один, в каракулевой шапке, прятал бородатое лицо в поднятом воротнике мехового пальто, трое видимо, рабочие, а пятый - пожилой человек, бритый, седоусый, шел сдвинув мохнатую папаху на затылок, открыв высокий лоб, тыкая в снег суковатой палкой. Самгин на какие-то секунды остановился и этим дал возможность Таисье заметить его, - она кивнула головой. Неловко было бы не подойти к ней.
- Вот - помер, - тихо сказала она и тотчас же заговорила громко, угрюмо:
- Двадцать девять лет. Шесть просидел в тюрьме. С семнадцати лет начал. Шпионишка послали провожать, вон - ползет!