Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет
Раза три он пытался обойти меня, петляя в городском, все еще не погасшем полуночном движении, но я подставляла бока и оттесняла его к самым стенам домов, и он каждый раз уходил назад, резко, почти не использовав расстояния. Один раз я все же зажмурилась, не закрыла глаза, но зажмурилась. Я думала, что все, я подставила его под встречный грузовик, он вырос гигантом по сравнению с преследующей меня наперстковой машинкой. Их отделяли всего лишь метры, и я зажмурилась, я уже почти слышала грохот вывороченного железа и пронзительный звон разлетающегося стекла, я видела обезображенный каркас автомобиля и влипнувшего в него человека. Но когда я все же скосила глаза, моя машина по-прежнему маячила слева, чуть позади, и я не поняла, куда делся грузовик, не мог же он почудиться мне.
– Что он, перелетел через грузовик, что ли? – подумала я вслух и услышала в своем голосе непривычную злость.
Я зря подумала, вроде бы пустяк, но не следовало. Я уже давно почти не смотрела вперед, только назад, чтобы не пропустить его очередного рывка, но я зря отвлеклась, когда взглянула, сзади его не оказалось. Я даже успела оглянуться: его не было и слева. Но больше я ничего не успела, потому что сразу увидела его лицо справа от себя, немыслимо близко, отделенное лишь сантиметрами, другое, незнакомое, воспаленное даже в профиль.
Как это он, там ведь тротуар! – успела подумать я и вдавила газ, и всему телу стало больно. Я почти отсекла его, но не повезло, дорога скользнула вправо, его левый бок почти царапнул по моей правой передней фаре, я могла еще раздавить его и не дать уйти окончательно, я так и должна была сделать, но нога уже отпустила газ, пусть лишь слегка, но этого оказалось достаточно. Машина передо мной, брызжа выхлопом, плюясь и шатаясь, еще раз мелькнула под световым потоком моих фар, я видела затылок ее водителя, в самой посадке его головы я прочла приговор, и поняла, что мне уже его не догнать.
Он сидел на брусчатой мостовой, подогнув под себя ноги. Сидя, он показался мне маленьким, даже щуплым, наверное от изнуренного, потерявшего плоскость, потемневшего лица, я не узнала бы его, если бы не моя машина. Я тоже устала, я едва не упала, когда выходила из машины, ноги, привыкнув быстро нажимать на педали, отвыкли держать и предательски подло подгибались, отказываясь идти. Я была в платье, но плевать, и я села на камни рядом с ним, выставив коленки вверх.
– Если бы дорога не ушла вправо, ты бы не обошел меня, – сказала я. – Почему ты взял вправо? Ты знал, что она поворачивает?
Он пожал плечами.
– Это все не имеет значения – Его замороженный голос лишь начинал отходить, только освобождаясь, но еще не освободившись.
– Почему? – спросила я.
– У тебя не было шансов. Я так или иначе обошел бы тебя. – Он снова пожал плечами.
– Почему? – снова спросила я.
– Я профессионал. – Он снова замолчал. Мы так и сидели, и молчали. У меня отваливались не только ноги, но и руки тоже, и шея.
– Ты устал? – Я сама не заметила, когда стала говорить ему «ты», но, в конце концов, я проиграла.
– Нет, – поморщился он.
– А выглядишь усталым.
– Напряжение сходит. Мне надо минут двадцать и все будет в порядке. А ты?
Он, наконец, взглянул на меня. Глаза его были точкой. «Как тогда, у Стива, – вдруг вспомнила я, – когда я его рисовала».
– Я устала, – призналась я. Зачем лукавить? – Не чувствую ни ног, ни рук.
Он кивнул, понимая.
– Это с непривычки. Пройдет. Ну что, пойдем пить? – сказал он через минуту.
– Пойдем, – согласилась я и, как бы делясь с ним сомнением, добавила:
– Все равно больше ничего не остается.
Он поднялся, я удивилась, без помощи рук, просто взял и встал, как со стула, и протянул мне руку. Она была спокойная, его рука, не такая сильная, как у Дино, а, скорее, хваткая, цепкая, я сразу почувствовала: возьмет и не отпустит. От Дино я могла вырваться, я знала, что его пальцы в конце концов разожмутся, а здесь сразу поняла – бесполезно. И вздрогнула от мысли и еще от прикосновения. «Удивительно, – подумала я,
– я давно не волновалась, даже приятно».
– Кстати, меня зовут Рене, – сказал он, когда мы сели, и я удивилась, мне казалось, что я знаю его очень давно.
– Странно, – улыбнулась я, – я даже забыла, что не знаю твоего имени. Эта гонка и прочее, – я махнула рукой. Он молчал, я тоже помолчала. – Странно, да?
– Да, – сказал он и посмотрел на меня. – Я тоже не знаю твоего имени.
Я назвалась.
– Джеки, – повторил он за мной, – это Жаклин? Вам подходит это имя.
Мы снова замолчали, но паузы не давили, они являлись всего лишь разумной передышкой.
– Ты зря меня так близко подпустила, – наконец сказал он. Я не поняла сначала, а потом поняла: это он о гонке. – Ты чересчур расслабилась.
– Я не думала, что ты догонишь.
– Я же сказал, что догоню.
– Кто знал, что моя машина умеет так быстро ехать?
– При чем тут машина? – Он говорил абсолютно серьезно. – Машина ни при чем. А вот когда я тебя догнал, тогда ты напряглась, я сразу это почувствовал. – Он все же улыбнулся. – Пару раз ты хорошо подставила меня под удар.
Это прозвучало смешно, я даже засмеялась:
– Ты забавный. Я тебя чуть не угробила, а ты радуешься.
– Что же, это правило гонки. Так всегда на трассе. Ты могла быть хорошим гонщиком. – Мне нравилось, как он говорил. – Но это я знал сразу, когда подошел к тебе в кафе.
– Разве ты подошел ко мне в кафе? – улыбнулась я, придавая лицу удивленное выражение. Я уже чувствовала себя немного пьяной. – Когда?
– Да, я подошел к тебе в кафе, забыла?
– Забыла. – Я кивнула.
Мы сидели в маленькой полуподвальной пивной, где-то на боковой улочке, за почти неотесанным, но приглаженным множеством локтей и кружек столом. Я сразу набросилась на жидкость, забыв, что она хмельная, и уже дважды перезаказывала, и теперь чувствовала глупую легкость в голове.
Рене закурил. Ни Стив, ни Дино не курили, и мне самой никогда не нравилось, когда курили рядом, но сейчас понравилось. Он был смачным, этот запах, физическим, почти сладким, соблазняющим, мне вдруг самой захотелось взять в рот сигарету, именно его, отмеченную его губами. Но я сдержалась.
– Я сразу почувствовал, что мы с тобой в заговоре. Потому и подошел. Думаешь, я часто знакомлюсь с женщинами на улице?
– Не часто? – спросила я. Я знала, что пьяна, и потому прощала себе глупость, мне хотелось говорить глупости, я очень давно их не говорила.
Он покачал головой.
– Мы с тобой в заговоре? – переспросила я. – Это как?
– Это просто, – ответил он. – Есть мир вокруг нас, а есть мы, и мы с тобой в заговоре.
– Мы уже с тобой в заговоре или мы только сговариваемся? – Видимо, я очень нуждалась сейчас в этом уточнении.
– Мы уже в заговоре.
– А я не знала. – Я, наверное, глупо хмыкнула, даже для своего все оправдывающего опьянения. А потом моя ладонь оказалась накрытой, я и не заметила, когда вложила свою руку в его. Там ей было спокойно.
– Мы с тобой в заговоре, – повторил он, – чувствуешь? Я чувствовала, и слово «заговор» удачно подходило моему чувству.
– Ну и когда мы начнем свергать правительства и прочее. Мы, вообще, кто, левые, правые? Кто?
– Мы не будем никого свергать.
– А в чем тогда цель? – Мне не надоедало дурачиться.
– Цель в том. – Рене разборчиво выговаривал слова, как будто разговаривал с ребенком. Собственно, я и была сейчас как ребенок. – Цель в том, чтобы в наш заговор никто не проник. Цель в отделении.
Мне уже было пора оставить ребячливость, не настолько я опьянела. Я попыталась посмотреть на него ясным, зрелым взглядом.
– Это цель, – согласилась я. – В книгах такой заговор называют любовью. Да?
Рене встретил мой взгляд и не отпустил. Как рука, подумала я, цепкий, как рука. С таким особенно не пошутишь. Но мне хотелось.
– Значит, мы уже как бы любим друг друга? – допытывалась я.
– Как назвать.
– То есть я тебя уже люблю? – не унималась я.
Он знал, что я издеваюсь, я видела это по его глазам, они сузились и похолодели, как будто подернулись тонкой ледяной пленкой. Интересно, какой пленкой они подергиваются, когда он занимается любовью? Я попыталась представить. Не может быть, чтобы такой же?
– Разве нет! – неожиданно произнес он, и я поняла, что он не спрашивает, а утверждает. Я была уверена, что скажу «нет».
– Не знаю, – сказала я. И тут же осеклась. – Конечно, нет. – Я даже попыталась отдернуть свою руку, но он не пускал. – Как я могу тебя любить? Мы знакомы-то всего два часа.
Теперь это выглядело как оправдание, и я замолчала. Глупо быть серьезной в таком разговоре.
– А ты считаешь, что я люблю тебя? – Вот такой, смеющийся тон подходил больше.
– Конечно. – Ему было все равно, каким тоном я говорила.
– Значит, ты меня тоже любишь? У нас ведь обоюдный заговор.
Я только сейчас догадалась, что совсем не обязательно все время говорить обо мне.
