Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
Потом показались мужчины.
Как мне узнать Ивана? По дороге я кое-что изобрел… Наверно, это выглядело очень смешно и глупо, но, как только вышли мужчины, я крикнул, глядя куда-то вверх, словно голубю или скворцу:
– Ива-ан!..
Никто не откликнулся.
Из дверей выходили группами: то женщины, то мужчины. Иногда вперемежку, но редко… Будь что будет, я быстро стал повторять:
– Иван! Иван! Иван!
Нет, так не годится: собаку я кличу, что ли?
– Ива-ан…
Я произнес имя протяжно и медленно, словно дальше должно было следовать отчество.
– Вы меня? – ткнул себя в грудь мужчина. Он сказал «вы», наверно, от неожиданности.
Нет, этот был слишком уж старый и лысый. Я помотал головой: не вас!
И снова крикнул, глядя на небо:
– Ива-ан!..
– Вы меня?
Если б он и нравился нашей Людмиле, я бы решительно выступил против: он был сестре до плеча. И то бы не дотянулся!..
– Нет, я не вас…
И снова:
– Ива-ан…
– У тебя объявился тезка, – сказал кто-то кому-то в группе мужчин.
Один из них обернулся, взглянул на меня.
– Ива-ан! – снова крикнул я. Уже, наверное, от испуга.
Тогда он пошел ко мне.
– Видишь ли… – начал он где-то на полпути.
Я прямо вздрогнул: «Видишь ли…» – так часто начинает фразы дядя Леня с нижнего этажа. Но дядя Леня произносит свое «видишь ли» неуверенно, растягивая слоги, словно бы вслух рассуждая, а этот сказал как-то насмешливо.
Пока он шел ко мне, я успел подумать: «Наверно, не ниже Людмилы… Ведь мужчина среднего роста, можно считать, равен высокой женщине!»
– Видишь ли, – повторил он все так же насмешливо, – у меня к тебе огромная просьба: называй своего приятеля просто Ваней. Чтобы не было путаницы.
Первый из трех Иванов, он понял, что не мог его звать незнакомый, а тем более мальчишка. Не стал тыкать себя в грудь и спрашивать: «Вы меня?..»
«Настоящий Иван! – думал я. – Русоголовый, светлоглазый… Родители, когда давали имя, не промахнулись! Конечно: ведь в сказках Иван если даже Иван-дурак, то все равно далеко не дурак, а сообразительный и красивый. Ну, как же могли родители назвать Иваном того вон, лысого? Или того, низкорослого? Сообразили! Хотя, когда человеку дают имя, трудно с точностью определить, будет он лысым или не будет…»
– Ну, что же, договорились? – спросил он. – Поскольку твой Иван пока еще здесь не работает…
– Работает! – неожиданно для самого себя перебил я его.
– Ну-у, брат! Создается просто безвыходное положение. И часто ты будешь его вызывать?
– У меня тут еще кое-кто работает…
– Тоже Иван?
– Людмила…
Я нарочно назвал имя сестры, чтоб посмотреть, какое это произведет на него впечатление.
Он не вздрогнул, не побледнел и не схватился за сердце, как делают, услышав имя любимой, герои в пьесах или романах. Просто исчез его насмешливый взгляд, сразу куда-то пропал. И я догадался: это тот самый. Тот!
Он глядел уже на меня абсолютно серьезно и даже чуть-чуть подозрительно, будто я мог обмануть его или разыграть.
– Какая Людмила?
Я назвал нашу фамилию.
– Ну, брат…
– Вот именно: брат! Я ее брат… И даже похож на нее немного лицом. Так говорят… Присмотритесь!
Я забыл, что можно быть похожим не только на сестру, но и на мать. Чтобы он не успел об этом подумать, я стал убеждать:
– Да брат же я, брат! Это я разговаривал с вами и пошутил… У Людмилы нет сыновей! И не было браков… Ей тысячи раз предлагали, но она не хотела!
– Тысячи раз?
– Ну, десятки… Она сама не хотела выходить замуж. И сейчас не хочет. Так мне кажется… А я просто-напросто пошутил.
Он мне поверил, потому что обернулся к друзьям и сказал:
– Не ждите меня.
Он не повысил голоса, но они услышали, потому что голос у него и так был громкий, отчетливый. «Вполне подходит для нашей семьи!» – решил я.
– Идите. – Он махнул сослуживцам рукой.
– Что, отыскал пропавшего сына? – спросил кто-то из них.
– Вот видите! – обрадовался я. – И они пошутили: назвали меня вашим сыном. А кто-нибудь может услышать и подумать, что в самом деле. Как вы подумали…
– Так ты и есть Ленька?
– Она вам рассказывала?
– Говорила, что есть младший брат. А ты, оказывается, вполне взрослый парень!
С этой минуты я его полюбил.
– Почему вы ни разу к нам не пришли? Просто так, в гости…
– Не приглашала… Пойдем-ка обсудим с тобой ситуацию.
Он обнял меня за плечи. Это было приятно. И мы с ним пошли по улице, не спеша, как ходят приятели.
Сперва он молчал. А я обо всем на свете забыл: мы шли как приятели!
Потом я взглянул на него и подумал, что он бы ни за что не вышел на лестницу в фартуке, как дядя Леня, с которым я почему-то его мысленно сравнивал. На нем был модный, красивый костюм и рубашка такая белая, что лицо казалось уже загорелым, хотя была еще только весна. А может, и правда успел загореть?
– Мы ведь с Людмилой в мастерской почти друг друга не замечали: она – на втором этаже, а я – на четвертом. Познакомились на теннисном корте, – сказал он. – Вот уже полторы недели, как забросил ракетку…
«Он забросил ракетку, а Людмила стала ходить на корт еще чаще, – подумал я. – Значит, он может не видеть ее, а она его, значит, не может?..»
– Людмила тоже не ходит на теннис, – сказал я. – Она ходит в театр… В кино! Почти каждый вечер…
– Вот видишь! Я так и знал. Почти каждый вечер?
Заволновался!
– Ну, в крайнем случае через день.
– В этом-то все и дело! Не в том, что ты пошутил, а я ей устроил сцену… Дело в том, что она даже не хочет мне объяснить…
– У нее есть сознание собственной правоты! – сказал я. – И потом… Должна у нее быть гордость?
– Ну-у, брат, ты меня удивил! Разве можно с этим считаться? Подошла бы и объяснила: так, мол, и так, мой брат пошутил, А то ведь даже слова не произнесла! Ничего объяснить не пожелала… И спокойно ходит в кино!
«Людмила считает, что он не имел права разволноваться и накричать, – размышлял я. – Он считает, что она обязательно должна ему все объяснить… Почему взрослые придают такое значение мелочам? И все усложняют?.. Они слишком много думают – вот в чем несчастье. А иногда надо поступать не думая, просто как хочется! Я вот, например, не могу быть в ссоре с друзьями больше чем день или два… А взрослые все усложняют! Иногда я могу им помочь. Но они не верят, что я могу. И я не могу! Хотя Иван, кажется, верит…»
– Слушай, ты сам-то влюблялся? – спросил он меня.
Сам-то? Влюблялся?.. Значит, он в Людмилу влюблен!
Я улыбнулся, хоть не хотел улыбаться.
– Вижу по твоей блаженной физиономии, что уже успел!
– Я? Нет еще…
– Ну-у, брат! Неужели ни разу?
– Точно не помню… Но, кажется, нет…
– Вспомни! Не может быть!..
– То есть однажды я испытывал кое-какие чувства… Но потом это прошло.
– Ну, конечно.
Почему же конечно? Может быть, и у него чувства всегда проходят?
Когда я ответил, что не влюблялся, я сказал Ивану неправду. Потому что не привык, чтоб взрослые задавали мне такие вопросы. А на самом-то деле почти все мальчишки у нас в кого-нибудь влюблены. Один мой друг даже остался на второй год из-за любви. Абсолютно ничего не соображал: не мог писать диктантов, контрольных по математике. Разве нормальный взрослый в это поверит? А Иван бы поверил… Я чувствовал это. И все-таки не смог ему честно ответить.
– А я, знаешь, где первый раз влюбился по-настоящему? – спросил вдруг Иван.
– По-настоящему? Должно быть, в этой самой архитектурной мастерской?..
– Знаешь где?
– Нет, я не знаю…
– В детском саду! Мы выезжали летом за город. И там одна девочка заболела. Ее звали Норой. Даже имя запомнил! Необычное такое легче запоминается. Ей было шесть лет. В нее были влюблены все поголовно. Ну, конечно, из тех, которые умели влюбляться в шесть лет! Она заболела, и я ей носил в изолятор букетики ягод. Огромное счастье, что она меня презирала!
– Почему?
– Оказалось, что я ей носил волчьи ягоды. Дикие! Они были очень красивыми. Внешне очень мне нравились!
Всю дорогу я мечтал сказать что-нибудь умное.
– Внешняя красота не всегда совпадает с внутренней, – сказал я.
– Она поняла это еще раньше, чем ты: в шестилетнем возрасте. И выбрасывала мои подарки. Иначе бы ей не выздороветь никогда! Сообразительная была девчонка… И все-таки я к ней охладел. Тогда все было просто.
«Теперь уже, значит, не просто!» – с радостью решил я. И сказал:
– Это нельзя назвать серьезной любовью. Ну, увлечение… Такое со мной бывало сколько угодно раз!
– Тогда ты должен меня понять! И помочь!..
Я читал в книжках, что ребята во время войны часто помогали взрослым. Иногда даже спасали от смерти! А так, в обычные дни, взрослые почти никогда не обращаются к нам за серьезной помощью. Сбегать за чем-нибудь, что-нибудь принести – это пожалуйста. А по серьезному делу, от которого зависит их жизнь, не обращаются. Иван обратился… И я готов был сделать для него что угодно!
