Библиотекарист - Патрик де Витт
Боб собрал свои деньги и спрятал их в ботинок. Под уличной одеждой на нем так и была все еще пижама; он снял уличную одежду, выключил свет и забрался в постель. На тумбочке у кровати стояло портативное радио, и он несколько минут слушал военные новости; когда это надоело, он выключил радио и попытался уснуть, но луна, почти полная, светила ярко, как уличный фонарь в окне, и Боб встал с кровати, чтобы опустить штору. Глянув наружу, он увидел Элис, та стояла перед кинотеатром через дорогу. Она была одна и в свете козырька над входом казалась совсем маленькой. Она оглядела улицу, раз и другой. Развернулась, купила билет и сама по себе вошла в кинотеатр.
* * *
Утром Боб был разбужен стуком в дверь, и за дверью снова была Элис, но теперь не игривая девчонка, как давеча ночью, а тот самый угрюмый работник, который нашел его спрятавшимся за горой багажа.
– Завтракать будешь? Если да, с тебя пятьдесят центов. – Она держала руку под подбородком, как будто хотела поймать собственную слюну. – Это овсянка и кофе. Сливок нет, вышли.
Боб не любил овсянку и не употреблял кофе.
– А можно яичницу?
– Нет, у нас яиц нет. Если хочешь яичницу, тебе нужно в закусочную. Туда и пошли как раз твои интересные друзья.
– Когда?
– Только что.
Боб сказал, что тоже пойдет в закусочную, и Элис ушла. Он быстро оделся и вышел из своей комнаты. Мистер Уитселл сидел в кресле в конце коридора, положив руки на колени, ботинки стояли чуть в стороне от его ступней, одетых в носки. Как зачарованный, он смотрел на льющийся в окно свет, но ожил, приметив Боба.
– Доброе утро! Ты уходишь уже? С какой целью?
Боб сказал, что идет в закусочную, и мистер Уитселл спросил:
– Не любишь овсянку? Ну, между нами, жителями второго этажа, я и сам ее не очень люблю. Мистер Мор прекрасно готовит, но разнообразием он не балует. Представь, сам я ни разу не был в этой закусочной за все время, что тут живу. И знаешь почему? Я тебе скажу: потому что боюсь. Боюсь людей! Каково? Видел когда-нибудь такое? – Сам себе поражаясь, он закатил глаза, а потом достал из жилетного кармана десятицентовую монету и попросил: – Будь другом, принеси мне сегодняшнюю газету и сигару за пять центов. И то, и другое можно купить в закусочной.
Боб согласился, что так он и сделает, и, получив монету, развернулся и рванул по коридору к лестнице, мимо стойки администратора, через оранжерею и в яркое утро, тихое и безоблачное. При виде океана, который в дневном свете занимал большую часть окоема и выглядел дружелюбным, ленивым и бесконечным, у Боба сбилось дыхание. Он постоял, посмотрел, а потом пошел прочь от берега, вдоль дороги к закусочной.
Джун и Ида сидели в кабинке у окна, по собачке на коленях у каждой, и Джун махнула Бобу, чтобы он к ним примкнул.
– Я тут думала, стоит нам тебя будить или нет, – сказала она. – Ида решила, что нет. Ты хорошо выспался? Номер удобный? Мистер Мор не самый распорядительный из владельцев отелей, но дух у него самый благородный, и это, в конце концов, чего-то да стоит.
– Расскажи ему про свой сон, Джун, – сказала Ида.
– Стоит ли? – усомнилась Джун. – Нет, не стоит.
Ида сказала Бобу:
– Ей приснилось, что на тебя напали бродяги.
Джун хмуро посмотрела на Иду.
– Знаешь, Боб, – сказала она, – я всячески поддерживаю твой прожект. Но мне не по себе при мысли о том, что юное создание вроде тебя может оказаться одно-одинешенько в этом мире. Потому что тут порой бывает очень непросто.
– То и дело слышишь про то, как бродяги растлевают детей, – сказала Ида.
– Ида, Ида! – остановила ее Джун.
– Что “Ида”? Слухи ведь ходят. Остережен – значит вооружен.
Джун похлопала Боба по руке.
– Никто тебя не растлит, Боб.
– Но если растлят, – вступила Ида, – не говори, что мы тебя не предупреждали.
– В любом случае, сон был неприятный, и я долго потом не могла заснуть, и теперь Ида сердится на меня, потому что я не давала ей спать, а все о тебе говорила.
– Снова, снова и снова, – кивнула Ида.
– Мы обсуждали тебя, Боб. Мы действительно подробно тебя обсуждали, и хочешь знать, к чему мы пришли? А вот к чему: мы подумали, не найдем ли тебе меж нас места. Ну, ты меня понимаешь. Это я про работу, Боб.
– Но на время, – добавила Ида.
– Но в своем роде это будет важная должность, – сказала Джун.
– Но бесплатно, – сказала Ида.
– Как же бесплатно? Без какой-то оплаты нельзя.
– Я-то считала, что платой будет стол и дом.
– А на что же тогда мальчику покупать всякие стеклянные шарики, и агатики, и что там еще? Вот что я предлагаю: мы обеспечиваем жилье и питание и выдаем юному работнику целый доллар в начале каждого дня.
– Чудесно, Джун, но кто заплатит нам, чтобы мы заплатили ему?
– Доллар – это всего лишь сто пенни, Ида. Я верю, мы справимся. Ну, Боб, что ты на это скажешь?
– Да, – сказал Боб.
– “Да” – то есть ты согласен с нами работать?
– Да.
– Так, теперь ты, Ида.
– Что?
– Все ли тебя устраивает и согласна ли ты с тем, что, как подсказывает мне мое внутреннее чутье, Боб не просто какой-то прохожий бездельник, а один из нас?
Ида одарила Боба долгим и пристальным взглядом.
– Вообще-то, – сказала она, – я, по сути, согласна. Вы приняты, если вам этого хочется, молодой человек, и да будет к вам Господь милосерден.
При этих словах Джун и Боб пожали друг другу руки, и Ида застучала по столу пустой кофейной чашкой, отмечая и празднуя принятие Боба. Почти сразу подошла официантка, молодая жизнерадостного облика женщина:
– Да?
– Что “да”, дорогая? – спросила ее Джун.
– Разве вы стучите не для меня?
– Нет, не для вас. Просто стучим, и все.
– А, – сказала официантка.
– Выделяем момент во времени, – пояснила Ида.
– Ну, тогда, я думаю, все в порядке, – сказала официантка и ушла, а Ида сказала Бобу:
– Этот сценарий приводит на ум другой вопрос, а именно: умеешь ли ты играть на малом барабане с жильной струной?
– Нет.
– А был у тебя хоть какой-то опыт работы с музыкальными инструментами?
Боб покачал головой, а Джун сказала:
– Возможно, разумней поставить вопрос не о том, умеешь ты то или это, а скорее о том, располагаешь ли ты склонностью к приобретению знаний, чтобы пройти обучение и стать докой в этом и том?
– Располагаешь ли ты склонностью к тому, чтобы пройти инструктаж и стать докой в том, как
