Записки патологоанатома - Андрей Левонович Шляхов
Ничего хорошего подобное начало не обещало. Зачем констатировать очевидное? И так всем ясно, кто платит деньги, а кто их получает. Данилов воспринимал такие слова как подготовку к нападению.
– …но я не получаю никаких гарантий!
Скандалист выдержал паузу, ожидая, что доктор начнет убеждать и оправдываться.
Данилов молча ждал.
– Мне нужно быстро вернуться в форму…
«За две недели сбросить сорок килограмм? – скептически подумал Данилов. – В полтинник с хвостиком? Помрешь, и все дела».
– Давайте я для начала осмотрю вас, – тоном, не допускающим возражений, предложил он.
Хоть и без особой охоты, клиент дал измерить себе давление и сосчитать пульс. Данилов предложил ему нанять индивидуального тренера. Узнав цену вопроса, клиент отказался и обиженно заявил:
– Я еще ничего не получил в обмен на потраченные деньги, а вы пытаетесь раскрутить меня по новой.
– Я? – изумился Данилов. – Разве? Я просто проинформировал вас о наличии подобной услуги.
– Нет, все-таки это в корне неправильно! – возмутился клиент. – Я купил ваш годовой абонемент…
– Вы были на ресепшне? – перебил его Данилов.
– Был.
– Видели там высокую платиновую блондинку?
– Ну, видел.
– Это администратор Дарья. Она решает подобные вопросы. Я всего лишь доктор. Вам лучше обратиться к ней…
Администраторы прекрасно решали подобные вопросы: в ответ на необоснованные претензии клиентов монотонно зачитывали им соответствующие пункты договора. Клиенты слушали и сникали, понимая, что своего им не добиться. В ответ на обоснованные претензии администраторы рассыпались в извинениях, ласковым щебетом успокаивали клиентов, суля виновным самые строгие кары, и мгновенно устраняли проблему. В итоге жалобы почти никогда не шли дальше стойки регистрации. Во всяком случае Данилов такого еще не видел.
«Как же все надоело!» – оставшись в одиночестве, подумал Владимир, не уточняя, какое все он имеет в виду.
Ему хотелось плюнуть на все, встать и немедленно уехать. Куда? Без разницы! Лишь бы ехать, ехать и ехать, чувствовать, как с каждой минутой, с каждой секундой все больше отдаляешься от своего прошлого. От запутанного клубка проблем, решение которых никому не нужно…
Как вариант – можно было повесить на дверь кабинета табличку «Не беспокоить», запереться изнутри и завалиться спать. Но не было под рукой таблички, да и поспать спокойно все равно бы не дали.
Глава девятнадцатая
Чужая жизнь
Сложилось все как-то странно. Жили бок о бок два человека, чувствовали, как любовь сменяется равнодушием, как угасает интерес к чужой жизни, и оттого своя тоже превращается в чужую.
Холодильник оставался единственной общей территорией, той точкой, в которой соприкасались интересы Елены и Владимира. Соприкасались и конфликтовали, потому что каждые три-четыре дня опустевшая бутылка водки в холодильнике менялась на новую. Бутылки были литровыми, с недавних пор Данилов не признавал емкостей другого объема.
Елена не упускала бутылочный оборот из виду и постоянно порицала его. До замечаний и нотаций не опускалась, обходилась взглядами и междометиями. Данилов в ответ отмалчивался, хотя хотелось ответить резкостью.
Хотелось сказать больше, чем резкость; но сильнее всего хотелось укрыться в какой-нибудь тихой гавани и неделю-другую прожить бездумно: никого не видеть, ничего не слышать и ни о чем не мечтать. Данилов, сравнивая молчаливых клиентов патологоанатомического отделения с говорунами из фитнес-центра, чуть ли не ежедневно радовался тому, насколько подходящую и полезную для психики специальность он выбрал.
Правда, за один день с говорунами платили как за полмесяца с молчунами, но ведь он только учился. Помимо прочих бонусов – чего стоит одно отсутствие ночных дежурств! – в специальности патологоанатома обнаружилась еще одна приятность. Невозможно было ежедневно вращаться среди покойников и не усвоить философского, в определенной степени фаталистического взгляда на жизнь. Даже на охранниках, дежуривших в морге, лежала некая печать возвышенного просветления. Люди любят повторять: «Все там будем», – но от частого повторения слова истираются, снашиваются и оттого теряют смысл. А в морге этот постулат передается не на словах – он логически формируется из окружающей обстановки. Зайдешь в «мертвецкую», увидишь лежащие на столах трупы и понимаешь: вот оно, будущее. Конечная станция пути под названием «жизнь». События жизни начинали восприниматься иначе; в сравнении с Самой Главной Печалью все беды и невзгоды уменьшались, а радости, наоборот, становились ярче и чувствовались острее.
«Когда-нибудь черная полоса закончится», – по нескольку раз в день повторял себе Данилов, не давая обиде захватить его. К ночи Владимиру становилось безмерно жаль себя; приходилось напиваться. В фитнес-клубе платили исправно, дважды в месяц. До премий, получаемых из начальственных рук, дело пока не доходило, но Данилов на это и не рассчитывал: дадут – хорошо, не дадут – ничего страшного.
Его ревность почти ушла, изгнанная логикой. Но что было за этим «почти»… Владимир думал так: «Если женщина предпочитает менее успешного мужчину, то есть меня, более успешному, то есть Калинину – это хорошо, не так ли? С другой стороны, вдруг Елена остается со мной из благородства? Может, она хочет убедиться, что я проживу и без нее, что не сопьюсь и не брошу медицину – и она уйдет, как только поймет, что я справлюсь?»
Из фитнес-центра Данилов приходил поздно; и Елена далеко не каждый вечер спешила домой.
Владимир все никак не мог забыть ту проклятую ручку – кому она предназначалась?.. Ему не хотелось спрашивать Елену. Это было бы и неуместно, и не по-мужски, и привело бы к новым обвинениям в том, что Данилов роется в чужих сумочках. Лучше было об этом забыть, но пока не получалось.
Где-то Данилов вычитал фразу о том, что жар постели согревает весь дом. Их дом согревать было нечем – постель они с Еленой делили целомудренно, по-товарищески, научившись избегать не только ласк, но и случайных прикосновений. Легли, пожелали друг другу спокойной ночи, заснули. Проснулись, машинально сказали: «Доброе утро!», встали и разошлись в разные стороны. Все это трудно было назвать любовью, да никто и не собирался. Дома у них обоих была чужая жизнь, своя, настоящая, начиналась за порогом.
Данилову это было отвратительно – мириться с чем-то неприятным и непонятным во имя большой и светлой цели и понимать, что напрасно он себя насилует. Он понимал, но продолжать жить так же, как и жил, ничего не меняя.
Новый год встретили отвратительно: выпили шампанского под звон курантов, обменялись подарками (духи против набора из дюжины компакт-дисков со скрипичной музыкой), а затем до половины четвертого молча смотрели телевизор, время от времени отвечая на телефонные звонки знакомых. Первого числа Елена с Никитой уехали в
