Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
— Наверное… Наверное, надо выбираться…
Мы направились за «шестеркой».
— У тебя чего-нибудь ценное в номере есть? — спросил Роман.
— Ценное?
— Деньги, часы, документы?
— Да не, вряд ли… В том смысле, что ноутбук и сканер, но… Но вряд ли Хазин вор… В том смысле, что обычный.
От ноутбука, кстати, Хазин не отказался бы.
— Люди порой немало удивляют, — сказал Роман. — А в целом… Все это похоже на попытку выманить тебя из гостиницы, Витя…
— Меня и так всю ночь не было в гостинице. И все утро. Смысл куда-то выманивать?
— Да, действительно. Ну, тогда он просто урод, этот Хазин.
— А вот это правда, урод.
— Если урод, что с ним работаешь?
Я несколько растерялся.
— Фотограф хороший, — ответил я. — Взгляд цепкий.
— По-моему, он тупой.
— Тем ценнее. Если человек умный, он видимый мир невольно фильтрует, мозг как бы автоматически отсекает лишнее.
А у тупарей все мимо головы пролетает, поэтому они лучше видят. Все великие художники идиоты…
— Вряд ли Хазин великий.
— Это точно. Но он и не идиот.
— А он раньше тебя кидал?
— По мелочи… Не так, чтобы очень… Короче, в пределах разумного.
Начали болеть ноги. Долгое хождение по песку развивает камбаловидные мышцы. Все-таки зачем? Если не шутка? Хазин свихнулся? Такое нельзя исключать совершенно… Но вряд ли. Такие, как Хазин, легко с ума не сходят, значит, интерес. Версия Романа не очень убедительна, ничего интересного для него у меня нет. Значит…
— Это всегда так? — перебил Роман мои мысли.
— Что?
— Работа над документальными книгами?
— Да, — сказал я. — Примерно так. Документальная проза… Имеет свои особенности. Я, кстати, ей из-за психотерапии занялся. Меня бросила…
Я быстро придумал историю про то, как меня бросила любимая девушка и от горя я занялся литературой, сочинил «Пчелиный хлеб», а после того как меня бросила литература, занялся локфиком и сочинил «Вежск. Город труда и славы». Надо признать, дрянная история, но на хорошую историю я был сегодня не способен; впрочем, я давно не способен даже придумать, зачем Хазин бросил нас на дороге в Заингирь. Мы увидели Хазина.
Обратно всегда короче, особенно когда по чешуе.
«Шестерка» сидела в луже. Хазин, заметив наше приближение, попытался завестись, бесполезно.
— Глушак залило, — с удовольствием заключил Роман. — Попался, сволочь, застрял…
Роман поднял камень. Хазин, завидев нас, выбрался из машины.
— Пацаны, это шутка! — объявил он. — Хотел вас немного разыграть…
Роман кинул в Хазина камень.
Я подумал, что это неплохая идея. Хазина стоит проучить. Некоторое время мы не без удовольствия швыряли в него камнями.
— Идиоты! — орал Хазин. — Здесь же аппаратура!
Он отбежал в сторону от машины, но мы все равно в него швырялись, я два раза попал, а Роман вообще в ухо, Хазин завизжал. Ухо распухло.
Я потребовал ключи, Хазин отдал, подкинул с безопасного расстояния. Мы с Романом забрались в машину, завести не удалось.
— Нужен трактор, — сказал Роман. — Или грузовик. Я предупреждал.
— Пусть Ромик сбегает, — согласился издали Хазин. — Он молодой и спортсмен…
— Пошел на хрен, — сказал я.
Хазин отодвинулся подальше, а мы остались в «шестерке». Отдохнуть, ноги должны отдохнуть, я снял обувь. Роман крутил тюнер, пытаясь поймать хоть какую-нибудь волну, но ловил только шорох.
Я размышлял о том, что еще один день потрачен бессмысленно. Зачем-то мы отправились в Заингирь, но не доехали до него, потому что застряли в песке, а потом в луже. Я мог бы потратить этот день с большим толком, мог бы написать главу про развитие среднего образования после войны, «От ФЗУ к ПТУ-6», осветить успехи и сложности на этом нелегком пути, перечислить имена отличников народного просвещения и отличников народного образования и кавалеров ордена «Знак Почета». Но, если честно, особой досады от пропавшего дня я не ощущал.
Роману надоел шорох, он достал из кармана хлебную корку и кинул в лужу вокруг нас. За корку тут же взялись мелкие поверхностные рыбехи.
— Снетки, — предположил Роман.
Я склонялся к гольянам, у них синие спинки. Мы слегка поспорили на эту тему, потом молча смотрели, как рыбы клюют корку, это успокаивало нервы. Однажды Федька наловил в бочаге мальков карасей и посадил в трехлитровую банку, а бабка его потом вылила, чтоб не воняло.
— Как-то раз в детстве я ожегся, — сказал вдруг Роман. — Осенью как раз. Вернулся с улицы, носки промочил, сел у печи. Такие печки раньше были железные везде, я взял ноги на нее и поставил.
— С тех пор и пляшешь? — спросил Хазин издали.
У Хазина очень хороший слух.
— Больно было, — сказал Роман.
— А я лбом так приложился. Случайно.
Это правда. Я ожегся, и у меня полгода был неприятно гладкий лоб.
— А я вот о печку не ожигался, — с вызовом сказал Хазин.
Он постепенно подбирался, по шагу.
Мы с Романом немного поговорили о печках и ожогах, Роман вспомнил несколько случаев, и я вспомнил, потом обсудили сложившуюся ситуацию.
— Надо уходить, — сказал Роман. — Скоро четыре, если сейчас выйдем, то часам к семи доберемся до асфальта.
Разумно. Но идти пешком…
— Лучше подождать, — возразил Хазин. — Кто-нибудь поедет — и дернет…
— Вот и жди. А мы с Ромой пойдем.
Мы выбрались из салона в лужу. Рыбки набросились и стали кусать меня за ноги, приятно и расслабляет, я подумал, не побыть ли здесь еще немного…
— Как я машину оставлю? — спросил Хазин. — Ее тут разберут…
— Надо думать о людях лучше, — сказал Роман.
— Завтра я кого-нибудь пришлю, — пообещал я. — Тебя вытащат.
Я почти не сомневался, что Хазин не останется.
— Ладно! — крикнул Хазин. — Пойдемте! Тут, может, два дня никто не поедет.
А Шмуле сегодня плясать, между прочим.
— У меня выходной, — сказал Роман.
— А у Паши Воркутэна нет. А ты ему понравился, он сам говорил. Хочет совершить с тобой ангажемент, он про расческу станет петь, а ты плясать красиво. Соглашайся, Ромик, ха-рошее дело!
Я поборол искушение выкинуть ключи от машины в воду и оставил их на сиденье.
— У меня выходной, — повторил Роман. — И завтра.
Мы с Романом пошагали в сторону города. Хазин, обвешавшись кофрами, закрывал «шестерку».
— Я предлагаю и нам, Витя, сделать выходной, — приговаривал Хазин. — А что? Отдохнем, не все же нам пахать? А то, что получается? Ромик вчера весь день плясал, булки натер — ему выходной, а мы что, не люди?
Необыкновенно мучительный день. Слишком много хождений. Слишком много Хазина.
Роман нарочно шагал быстрее, нагруженный фотоаппаратурой. Хазин отстал, волочился метрах в десяти.
— Зря вы на меня обижаетесь, мужики, — болтал Хазин. — Это же шутка. Вы угрюмые
