В открытое небо - Антонио Итурбе
– Пошли, пройдемся по маршруту.
Тони идет вслед за Гийоме в маленькую невзрачную комнатку ангара. Да он за ним куда угодно, хоть до центра Земли пойдет! Гийоме зажигает лампочку, что свешивается с потолка, и в ее блеклом свете разворачивает на столе огромную карту. Вот они: Франция и Испания, море, горные цепи.
– Смотри…
Пальцы безукоризненно чистых рук Гийоме бегают по бумаге, словно читая на ощупь. Они ищут то, чего нет в условных обозначениях карты, указывающих на большие и малые города, мысы и проливы. Кончиком пальца он ведет по Пиренейскому полуострову, пересекает Сьерра-Неваду и доходит до белого пятна возле городка Гуадикс.
– Вот здесь – чудное поле, можно сесть в случае необходимости. Вот только оно опаснее, чем кажется на первый взгляд. Опасайся трех апельсиновых деревьев на краю поля. Ты их увидишь не раньше, чем апельсины свалятся тебе на голову.
– Три апельсиновых дерева…
– Отметь их на своей карте.
Тони послушно, как прилежный ученик, наносит обозначения на свою карту. Гийоме продолжает свой путь по карте, и теперь его палец останавливается возле Малаги.
– Место приземления?
– Нет, здесь тебе садиться никак нельзя. Сверху это выглядит как чудная зеленая травка, на которую очень хочется присесть. Кажется, что как будто на перину спускаешься. Но в этой траве прячется ручей, и он петляет по всему полю. Если ты туда направишь самолет, то точно перевернешься.
Склонив головы над картой, они так погрузились в свое занятие, что не замечают некий силуэт, неслышно движущийся в темноте ангара. Дора наблюдает, не сводя с летчиков своих глаз-булавок. Внимательно прислушивается к голосу Гийоме. А еще – в усердное молчание Сент-Экса. Дора кивает и уходит так же тихо, как пришел. Он знает, что из этой помеси аристократа и поэта пилот получится.
Когда Тони падает на постель в «Большом балконе», заснуть он не может. Прокручивает в памяти слова Гийоме, когда тот рассказывал ему о горной долине совершенно идиллического вида, как в сказке, где можно в случае необходимости совершить посадку, но следует держать ухо востро, потому что обычно там пасется три десятка овец и они могут броситься тебе под шасси в самый неожиданный момент. И, напротив, показал ему другие места, совсем не на виду, но гораздо более удобные для приземления, и даже поставил кружочек посреди поля – ферма, где можно рассчитывать на помощь. А еще поле с тремя апельсиновыми деревьями. И эти три дерева – самое важное!
Лучший урок по географии, который ему когда-либо приходилось слышать.
Думает о предательском ручье, что прячется в поле, о котором говорил Гийоме, и его пробирает дрожь. Ручей, извивающийся в густой траве, видится ему змеей.
И ему вспоминается книга о дикой сельве, которую много лет назад он читал на чердаке дома в Сен-Морисе, книга называлась «Истории из жизни». Была там одна картинка, вызывавшая в нем сильное беспокойство, но в то же время влекущая к себе с такой силой, что невозможно было отвести взгляд. На ней была изображена огромная кобра: она нависла над трепещущим от ужаса зверем, приготовившись бедолагу заглотить. В книге было написано, что кобры заглатывают свои жертвы целиком, не разжевывая, после чего не могут двигаться и спят целых полгода, переваривая пищу. От одной этой мысли он начинает беспокойно ворочаться в постели. Как это может быть, что тонкая, с руку, змея заглатывает животное, в десять раз превышающее ее по величине? Какой величины может быть животное, чтобы его заглотила-таки кобра? Заснуть не выходит, так что он зажигает ночник, берет с тумбочки один из целой стопки скопившихся там листочков, карандаш и начинает рисовать змею, уже заглотившую огромных размеров животное.
Слон…
Не так просто нарисовать портрет змеи, проглотившей такой обед. Первые лучи солнца, заглядывающие в его окно, застают его за рисованием змей и слонов. Так начинается первый день Тони – пилота авиапочты.
Глава 31. Дакар, 1927 год
Последние месяцы оказались для Тони временем очень напряженных перелетов через Испанию. Барселона, Аликанте, Малага… Особенно ему понравилось в Аликанте: жаркие ночи, смуглые женщины и морская набережная с пальмами переносят его в сказку «Тысячи и одной ночи». Барселона, напротив, кажется ему городом серым, индустриальным. От его внимания не ускользает, что городской оперный театр, такой великолепный и такой буржуазный, находится не где-нибудь, а в самом сердце квартала красных фонарей, облюбованном и обжитом, среди прочих, разного рода преступниками, что днями напролет снуют вверх и вниз по бульвару Рамбла, доходящему до самого моря с причалами.
Две недели назад в Малаге, передавая почту, он пересекся с Мермозом. Друг кинулся навстречу ему, горестно воздевая руки и опуская их на голову:
– Гийоме потерпел катастрофу!
– А что случилось? – спросил Тони, встревожившись. – Авария?
– Гораздо хуже! Он женится!
Во время их последней встречи на аэродроме Барселоны Гийоме упоминал о некой швейцарской девушке, но в детали не вдавался.
– Ну, Жан, в таком случае нужно, наверное, сделать ему подарок.
– Ага, смирительную рубашку!
Стоило ему привыкнуть к климату Испании и к ее кухне, изобилующей оливковым маслом и чесноком, как его перевели в Дакар, второй по значимости город Сенегала, в самом сердце Африки.
В сравнении с пеклом Сенегала Испания показалась ему Финляндией. Но самым худшим оказалась не жара, не мухи, не запахи людей, готовящих пищу на свежем воздухе, не улицы, которым неведом асфальт, так что пешеход живет в облаках пыли. Хуже всего то, что он так и не может приноровиться
