Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев
Выезжая из Москвы, я взял с собой жерлицы, крючки, лески, поплавки. Даже кастрюлю и соль. Ловить – так надо было в Десне под Трубчевском, но эти замыслы как-то не оправдали себя. У каждого путешествия есть свой ритм и окраска – долгие бдения с удочкой и возвышающие душу сидения у костра нарушили бы очарование динамики, ритмичной смены впечатлений. Вот на плотах или байдарках – другое дело. Даже на автомобиле. Я в свое время еще скажу все, что думаю о путешествии на автомобиле, – разумеется, с точки зрения убежденного велосипедиста. Но уже сейчас могу заявить, что такой отвечающей духу времени и существу человека ритмики, как в путешествии на велосипеде, вы не найдете нигде – разве что, как я пока лишь подозреваю и как уже говорил, в неторопливых полетах с портативными реактивными двигателями на спине. Но это – в будущем…
Кстати, велосипед – единственное средство передвижения, рабом которого вы не становитесь.
И доказательством этого как раз и было мое непоследовательное отчасти – только отчасти! – поведение на дороге от Витемли до Новгорода-Северского.
Так с угрызениями совести было покончено, и я мужественно стоял, широко расставив ноги, вязнущие в дорожном песке, и навострив уши. Любая из моих рук была готова незамедлительно взметнуться вверх при приближении подходящего транспорта.
Однако транспорт не приближался.
Все-таки я рекомендовал бы людям, страдающим неуверенностью в себе (одна из самых распространенных болезней двадцатого века), закатиться вот так на велосипеде в какую-нибудь глушь. Да еще никаких палаток с собой не брать – разве что небольшой продуктовый «н.з.». Странный парадокс получается здесь: чем хуже – тем лучше. Чем хуже ваше положение объективно, тем лучше чувствуете вы себя, так сказать, субъективно.
То, что машин на дороге не было, меня, в общем, как-то и не очень трогало. Я стоял и спокойно наблюдал, как опускается солнце. Наш дом там, где мы находимся. Говорил кто-нибудь из великих эти слова? Я лично не знаю, но настоящий, уверенный в себе путешественник может это сказать! Зато определенно говорили другое: человек носит счастье в себе самом. Задача – помочь ему расцвести…
Но чу! Вроде бы и тихо было – и вдруг сразу близко зарокотало: грузовик! Я на всякий случай подвинулся к обочине и чуть помахал руками – для разминки.
Отчаянно, хрипло уже и даже как-то жалобно завывая, показалось это медленно ползущее доисторическое животное, и фары его словно помутнели от напряжения. Несчастный. Однако, не медля, я вскинул правую руку вверх и помахал ею, изобразив на своем лице на всякий случай еще и просящее выражение. Черта с два. Грузовик, как-то неловко вильнув, не сбавляя отчаянного, из последних сил, напряжения, прополз мимо, скрылся чуть повыше за поворотом. И из сочувствия к его адскому труду, долго еще слыша, как он мучается, бедняга, я даже и не обиделся на шофера, хотя кузов грузовика был пуст.
Когда видишь, что другим, может быть, даже еще тяжелее, чем тебе, становится как-то легче. У меня-то вон Пушкари под боком, а ему, голубчику, еще невесть куда добираться.
Тем временем медленно, но неотвратимо все изменялось. Солнца уже не было видно из-за придорожных кустов, а небо над ними стало мутным и розовым, как разбавленный кисель из клюквенного концентрата. Попрохладнело. Однако внизу дорога и весь обширный пейзаж еще были залиты теплыми золотисто-розовыми лучами, придающими окрестностям уютный, приветливый вид.
Проехал второй грузовик – и опять ни ответа, ни привета. Они словно одурели от усталости. Но мне-то что? Я спокойно стоял и ждал третьего.
У каждого клада стоит дракон, и, чтобы овладеть кладом, надо победить дракона. Это уже совершенно точно говорил один из великих людей. Мое спокойствие было вознаграждено: третий грузовик, уже миновав меня, жалобно хмыкнул и остановился. Опрометью, потащив за собой свой дребезжащий транспорт, я бросился к нему. Высунувшийся из приоткрытой двери кабины шофер был, кажется, жутко рассержен – проклинал, наверное, в душе свою неумеренную мягкотелость.
– Куда тебе? – совсем не вежливо спросил он.
– В Новгород-Северский, – униженно пролепетал я.
– А чего ж сам не едешь? – кивнул он на мою бедную машину и, кажется, слегка усмехнулся – чуть-чуть все-таки отвел душу.
– Да дороги… – начал я, чувствуя, что теперь-то уж точно посадит.
– Давай лезь! – оборвал он меня. – По-быстрому!
А из кузова уже высовывался тот самый чернявый татарин из беседки…
Смеркалось, садилось солнце, шофер, наплевав на рессоры, гнал быстро, тряска была сумасшедшая, казалось, глаза вот-вот выскочат из глазниц, прыгала в кузове на боку бедная моя машина, жалеючи, я придерживал ее всю дорогу, чуть ли не на руках держал, а проезжали мы перелески, поля, расцвеченные закатом, деревеньки – ближе к городу они становились зажиточнее, – чистенькие, беленькие хатки, соломенные крыши – настоящая Украина. Одно село уж и совсем производило впечатление богатого: искусственный пруд, честно отражающий небо, деревья на берегах, сады. Природа была та же вокруг – тот же пейзаж, – но вот приложил человек руку – и по всему видно, что жить здесь много легче, сытнее, спокойнее, да, в сущности, и к природе ближе, как бы заодно с ней. Значит, можно все-таки. Только вот дорога…
На полпути шофер вдруг резко затормозил. Мы высунулись из кузова. У маленького запыленного пикапчика, который стоял внизу, кончился бензин. Как ни торопился наш шофер, но он принялся откачивать бензин из своего бака, а потом еще носил и масло. И все это злясь, чертыхаясь, покрикивая. Потом еще помог завести весьма строптивый мотор пикапчика – и только тогда сел в кабину, сердито рванул сцепление и помчался еще быстрей, что есть мочи…
Новгород-Северский – совсем древний город, старше Москвы, когда-то был одним из больших – центр обширного княжества. «Слово о полку Игореве» – это слово о полку новгород-северском, потому что знаменитый Игорь и был как раз князем новгород-северским. Составляя маршрут, как же мог я обойти стороной историю своей родины?
И вот теперь даже в этой невероятной тряске начал уже звучать в голове моей мотив древнего города, к которому мы приближались, с которым предстоит мне встреча через каких-нибудь полчаса. Загадочный, неопределенный пока мотив, навеянный школьной историей, славянской речью «Слова о полку Игореве» и тем мощным, огромным пластом моего сознания, которым, независимо от своей смертной воли, связан я со всем необозримым путем, который уже
