Один день что три осени - Лю Чжэньюнь
Цинь Вэйвэй кивнула.
– Мама хочет поселить тебя в той же комнате, где у нас с тобой была детская.
– Я лучше поселюсь где-нибудь рядом с больницей, – ответил Минлян и добавил, – во-первых, так будет удобнее присматривать за отцом, а во-вторых, проще в бытовом плане.
– Хорошо, – откликнулась Цинь Вэйвэй, – как скажешь.
– Вы с мамой сегодня отдыхайте, а я останусь в больнице на дежурстве.
В тот вечер Цинь Цзяин и Цинь Вэйвэй уехали домой, а Минлян остался в палате присматривать за отцом. Всего в палате находилось пять больных, вечером зашла сестра, раздала лекарства, кому нужно поставила капельницу; после ее ухода родственники больных принялись ухаживать каждый за своим подопечным: водили их в туалет, помогали умыться и почистить зубы, укладывали в постель. Минлян тоже, поддерживая Чэнь Чжанцзе под руку, сводил его в туалет, помог умыться и почистить зубы. Чэнь Чжанцзе страдал сердечно-легочной недостаточностью, поэтому при ходьбе начинал задыхаться; вернувшись к своей койке, он, переводя дух, сказал:
– Минлян, со мной все в порядке, езжай домой отдыхай.
Говоря про дом, Чэнь Чжанцзе, разумеется, имел в виду их с Цинь Цзяин квартиру. Ему было невдомек, что сразу после обеда Минлян снял номер в ближайшей к больнице гостинице. Минлян решил остановиться в гостинице не только потому, что так было проще в бытовом плане, гораздо важнее было то, что сорок с лишним лет назад в той квартире откуда ни возьмись появилась его мама, Интао, которую чуть позже он обнаружил в соломенной хижине в западной части района Ханькоу, там на доске крепилось ее фото, сверху донизу утыканное иглами; поэтому в ту квартиру Минляну возвращаться не хотелось. Но Минлян не мог рассказать обо всем этом Чэнь Чжанцзе, с Цинь Вэйвэй за обедом он об этом тоже не распространялся; поэтому он просто сказал:
– Па, ты главное засыпай, обо мне не беспокойся… Мы так долго не виделись, дай мне хоть побыть с тобой.
Чэнь Чжанцзе больше отговаривать его не стал.
Всю ночь они промолчали. На следующее утро в палату с обходом пришла медсестра. Минлян, поддерживая Чэнь Чжанцзе, сводил его в туалет, в умывальную комнату, потом они вернулись в палату и Минлян довел задыхающегося Чэнь Чжанцзе до кровати. Вскоре из коридора послышался голос нянечки, разносившей завтрак, Минлян вышел к тележке и взял две порции. После завтрака Минлян понес тарелки в умывальную комнату, помыл их, вернулся в палату, вскоре к ним снова зашла медсестра и раздала лекарства, затем последовал обход врача. Погода за окном стояла ясная, поэтому Минлян спросил у медсестры разрешения сводить Чэнь Чжанцзе на улицу погреться на солнышке. Медсестра это дело одобрила, наказав лишь следить за тем, чтобы больного не продуло. Минлян пообещал, что все будет хорошо и повел Чэнь Чжанцзе на улицу. При больнице был небольшой дворик, в нем стояло несколько скамеек. Поддерживая Чэнь Чжанцзе, Минлян подвел его к одной из них и усадил. Он привел сюда Чэнь Чжанцзе, предложив якобы погреться на солнышке, на самом деле Минляну просто хотелось найти укромный уголок, чтобы поговорить с отцом с глазу на глаз. Когда же им удалось уединиться, они какое-то время не могли начать разговор, а просто сидели и молчали. Затянувшееся молчание неожиданно нарушил сам Чэнь Чжанцзе:
– Они рассказали тебе о моих долгах?
Под «они» он имел в виду Цинь Цзяин и Цинь Вэйвэй. Минлян кивнул.
– Я так и знал, – произнес Чэнь Чжанцзе и добавил, – ну, сказали так сказали, мне теперь уже никакой позор не страшен, – вздохнул он, – и винить в произошедшем мне некого… всю свою жизнь твой отец провел под одним знаком – бедность. День и ночь горбатился кочегаром, пахал сверхурочно и прожил хуже осла, что вращает жернова. Пришла наконец старость, казалось бы, ну смирись ты уже со своей нищетой, так нет же, потянуло в бизнес, захотелось разбогатеть, в итоге вот до чего докатился.
Сделав паузу, он подытожил:
– Твой отец провалился по всем фронтам, всю свою жизнь превратил в анекдот.
– Па, не говори так, – произнес Минлян.
– Я же знаю, что они вызвали тебя сюда, чтобы ты оплатил лечение. Мы сорок с лишним лет не виделись, и тут на тебе, плати деньги.
– Па, с шести и до шестнадцати лет, пока я учился в Яньцзине, ты за спиной у моей мачехи тоже десять лет оплачивал мои расходы; теперь пришел мой черед возвратить деньги.
– Лучше бы молчал, мне бы следовало устыдиться, что не смог тогда тебя доучить, – вздохнул Чэнь Чжанцзе, – иногда мне хочется увидеться с Ли Яньшэном.
Минлян вынул мобильник и предложил:
– Хочешь, я ему позвоню и попрошу приехать в Ухань?
Чэнь Чжанцзе тут же остановил Минляна.
– Ну, увижу я его, и что скажу? В свое время я просил его позаботиться о тебе, но стоило мне прекратить высылать деньги, как он тут же отправил тебя варить свиные лытки.
– В то время и ты, и он были сами себе не хозяева, – откликнулся Минлян.
– Это да, и встречаться нам сейчас неудобно, – ответил Чэнь Чжанцзе и заключил, – тут как не суди, но я сам виноват.
После этого Чэнь Чжанцзе принялся расспрашивать Минляна о его жене, Минлян все обстоятельно ему рассказал.
– А тебе самому не придется скрывать от жены, что ты оплачиваешь мое лечение? – поинтересовался Чэнь Чжанцзе.
– Нет, мое слово в семье – закон.
– Ты тверже меня, – вздохнул Чэнь Чжанцзе.
Минлян про себя подумал, что твердость, которая позволяла ему оплачивать лечение Чэнь Чжанцзе, появилась у него как раз благодаря тому, что в свое время он подался в ресторан «Маршал Тяньпэн», где выучился варить свиные лытки; а подтолкнуло его к этому как раз то, что Чэнь Чжанцзе перестал его спонсировать; из-за такой правды жизни, явившейся спустя сорок с лишним лет, Минлян не знал, плакать ему или смеяться. Тут Минлян вспомнил кое-что и обратился к отцу:
– Па, пока мы одни, можно я задам тебе один вопрос?
– Какой?
– Из-за чего сорок с лишним лет назад умерла моя мама? Правда, как все говорят, из-за пучка лука?
Чэнь Чжанцзе зашелся в кашле, да так, что весь покраснел. Минлян поспешил помассировать ему спину. Когда кашель унялся, Чэнь Чжанцзе, переводя дух, ответил:
– Можно сказать, что из-за пучка лука, а можно сказать, что и нет.
– Это как понимать?
– В тот день мы и правда поссорились из-за лука, но, когда я уходил из дома, я заметил что-то странное в ее взгляде; заметил и все-таки ушел. А она взяла и повесилась… Мы ведь ссорились с ней каждый
