Марк Поповский - Русские мужики рассказывают
"В иных руках учение Маркса может стать и пустошью и прямым сорняком. Возьмите хотя бы опирающийся на насилие казарменный коммунизм Мао Дзедуна, вызывающий возмущение и страх во всем мире. Но это зависит не от Маркса, а от того, как он применяется..." Вот так...
Другая тема, к которой толстовцы постоянно обращаются в своей переписке с властями, - судьба философских произведений Льва Толстого. Ничтожный тираж, которым всего лишь один раз были изданы эти произведения, полностью заставляет единомышленников философа снова и снова писать в издательства, в партийные и советские организации. В письме, адресованном членам ЦК КПСС, Андрей Григорьевич Мозговой из села Короп (Украина) взывает:
"Я обращаюсь к вам как к людям, находящимся в исключительном положении для полной возможности напечатания и распространения Юбилейного издания произведений Льва Николаевича Толстого не в пяти или десяти тысячах экземпляров, как оно напечатано, а в количестве, достаточном, чтобы книги эти стали доступными для чтения всем желающим. Сделав это дело, Вы сделаете величайшее добро людям и найдете величайшее удовлетворение в своей душе". (Мозговой А.Г. "Членам Центрального комитета (партии)". Письмо от 23 мая 1971 года.)
Из Москвы письмо крестьянина переслали в Черниговский обком партии, оттуда в Коропский райком партии. Старика призвали в кабинет, но поскольку времена нынче либеральные, то не кричали, не грозили, а наоборот, сказали, что Толстой действительно великий писатель, с этим и Ленин соглашался, что в стране нашей Толстого любят и читают. Но из-за возросших культурных потребностей населения издательства не успевают выпускать на душу населения достаточного количества книг. Что же касается того, когда российский читатель получит всего Толстого, то об этом в райкоме ничего не слыхали и ничего объяснить просителю не смогли.
...Скажу также несколько слов о, так сказать, "международных" связях моих героев. В отличие от современных диссидентов, толстовцы никогда не искали общественной поддержки ни в Советском Союзе, ни за его пределами. В конфликте с советскими чиновниками они брали ответственность за все на самих себя, мнение третьей стороны их не интересовало. Тщеславие тоже не мучило. Более того, когда началась пора хрущевского "реабилитанса", в 1956-1958 годах, они не пожелали оповестить мир о своих прошлых страданиях. У них был на этот счет свой собственный принципиальный подход: если начать искать и наказывать виноватых, это внесет в мир только лишнее зло.
Нельзя сказать, чтобы толстовцев вовсе не интересовала жизнь Запада. Среди прочего, очень хотелось им узнать, что говорят и пишут в Европе и Америке об их учителе, как живут эмигрировавшие в Канаду их духовные братья духоборы и т.д. Но глухой железный занавес полностью отрезал их, как и остальных подданных сталинской империи, от внешнего мира. Доктор Альберт Опульский недавно рассказал:
"Помню, однажды в музей пришли трое стариков, одетых почти так, как одевались крестьяне в конце прошлого века, но с некоторой модернизацией: онучи были заправлены не в лапти, а в ботинки на толстой подошве, вместо поярковых шляп на головах сидели кепочки-осьмиклинки, за спинами не котомки, а рюкзаки. Оказалось, что это были толстовцы из Сибири, решившиеся на трудное многодневное путешествие, чтобы "пожаловаться советскому президен-ту на гонения иркутских властей", которым подвергалась их община... В канцелярии "советско-го президента" ходокам в приеме отказали, и они пришли в музей Толстого искать правды у его дочери Александры Львовны. Сколько им ни твердили, что Александры Львовны в Москве нет, они никак не могли уразуметь, как ее может не быть во главе дела ее отца, если она жива". (Альберт Опульский. "Вокруг имени Льва Толстого". "Грани" №110, 1978, Франкфурт-на-Майне. А.Опульский запамятовал: речь шла о гонениях не от иркутских, а от новосибирских властей.)
Можно не сомневаться, что старики-крестьяне все прекрасно бы уразумели, если бы сотрудники музея честно сказали им, что Александра Толстая бежала из СССР, поехала в 1929 году читать лекции в Японию и не пожелала вернуться в страну большевиков. Но доктора и кандидаты наук из музея Толстого попросту побоялись сказать мужикам правду. Тем не менее, правда эта до толстовцев дошла, хотя и с большим опозданием. После смерти Сталина в Москву стали наведываться духоборы (или духоборцы, как они себя называют), те самые, которым помог выехать в Канаду Лев Толстой. Это были уже очень старые люди, для которых поездка на родину окрашивалась самыми радужными красками. Они были преисполнены симпатии к советскому режиму и не желали ничего дурного слышать о своей прекрасной родине. Люди эти два или три раза встречались с толстовцами и даже описали эти встречи в своем выходящем в Канаде журнале. Но что они могли узнать и понять во время своих кратковременных визитов? Разговоры с иностранцами на Руси от веку дело опасное и запретное. Толстовцы достаточно намучились, чтобы не заводить новых неприятностей с властями. Они ничего не сообщили своим духовным братьям ни о расстрелах, ни о разгроме толстовских коммун. Соответственно и описания встреч духоборцев с толстовцами в журнале "Искра" носят чисто буколический характер. Один из московских толстовцев водил канадских гостей по парку Академии сельско-хозяйственных наук имени Тимирязева. Там гости видели большие дубы и клены. Осыпались золотые листья. По парку гуляли ученые, "но немало было и рабочего люда". Один такой рабочий сказал толстовцу: "покажи гостям место, где наш Владимир Ильич Ленин присутство-вал в 1918 году в этом парке на пробе электрического плуга". Место было показано, и гости были очень благодарны. Потом в группе толстовцев обсудили они вопрос о вегетарианстве и о таком нехорошем человеческом чувстве, как зависть. Свою статью о поездке в Советский Союз автор-духоборец завершил следующими словами: "Жаль было расставаться с Москвой, так много здесь волнующего и поучительного. Меня лишь отталкивали московские мясокомбинаты. Я видел раз целый поезд скота, который привезли к одному (комбинату - М.П.), и стадо, которое гнали к другому. Все это тревожит мыслящего человека...". (Журнал "Искра" (русск.), 1970, №№ 24-26. П.Н.Малов. "Третье путешествие за океан".) Как видим, духоборцев с советской властью разделяло только их отношение к потреблению мяса. Теперь, когда мясо в московских (и не только в московских) магазинах исчезло полностью, преодолены последние расхождения между Кремлем и канадскими духоборами...
Был, однако, на Западе человек, который действительно мог бы сообщить мировой общественности кое-что о погибающем племени российского толстовства. Это была Ольга Бирюкова, русская эмигрантка в Швейцарии. Отец ее Павел Иванович Бирюков (1860-1931) был личным другом и биографом Льва Толстого и именовался в Ясной Поляне просто Паша. Бирюков, один из основателей толстовского издательства "Посредник", подвергался преследо-ваниям в начале века и, опасаясь царской тюрьмы, уехал в Швейцарию. На Западе прожил он большую часть своей жизни. Другие его дети вернулись в СССР, но дочь Ольга, верная идеям Толстого, осталась в Швейцарии. Она знала многое о судьбе толстовцев и даже делала попытки вовлечь западную общественность в защиту своих единомышленников. Дважды она просила едущих в СССР швейцарских граждан навестить Сибирь, место, где лежала в обломках последняя толстовская коммуна, а один раз обратилась с той же просьбой к бельгийцу-художнику. Она надеялась, что граждане свободного мира возмутятся тем, что им доведется там увидеть, и напишут об этом в западных газетах. Но граждане то ли побоялись, то ли поленились, и из затеи Ольги Павловны ничего не получилось. В 1960 году она сделала новую попытку публично рассказать о толстовцах. Это было в Венеции на конгрессе, посвященном 50-летию смерти Толстого. Вот что Ольга Павловна написала по этому поводу своим друзьям в Москву:
"Конгресс этот был организован физической родней Толстого, его многочисленными внуками, племянниками и т.д. Они пригласили разных профессоров, литературоведов из белой эмиграции... и также несколько знаменитостей из разных стран с громким именем, но не имеющих никакого отношения к сущности мысли Толстого. Этих приглашенных разместили... в роскошных отелях Венеции. Они читали свои заранее написанные ученые доклады с дотошным литературным анализом стиля, разных второстепенных вещей, любовных сцен... Никого из ценивших и следовавших при жизни Толстому-учителю не пригласили... Ни словом во все 4 дня конгресса никто не обмолвился о таких друзьях и деятелях, посвятивших свою жизнь учению Толстого, как Ив. Ив. Горбунов-Посадов, ни о моем отце П. И. Бирюкове, - ни слова!.. В моем докладе я хотела сказать о всей деятельности "Посредника", о духовном облике... так называе-мых толстовцев. И о духоборах тоже хотела рассказать, как возродилось и выразилось в практическое действие их движение под влиянием Толстого... Но, увы, ничего из этого не пришлось мне сказать, хотя с самого начала я заявила, что хочу взять слово. Четыре дня я все надеялась. Наконец в последний момент перед сеансом закрытия, вдруг сказали... что осталось 7 минут и что так и быть в виде исключения... мне дают слово. Пока я дошла до конца зала, осталось уже 5 минут. Сильно взволнованная, я успела только сказать, что хотела бы передать собравшимся привет от тех, кто проливал свою кровь за идею Толстого (имея в виду духоборцев и толстовцев...). Хотела было продолжать, как меня на полуслове оборвал колокольчик председателя - сеанс закончен! Я должна была уйти, у меня были на глазах слезы... За папу моего было больно... они бойкотировали все так называемое "толстовство". (Письмо Ольги Бирюковой к толстовцу Петру Алексееву в Москву от 5.07.1960.)
