Борис Казанов - Полынья
Показав себя как хороший уборщик, Трощилов не стал своим. Но если раньше за ним гонялись, отыскивали в разных углах, то теперь его как бы не замечали. Зато он мог открыть любую дверь, не боясь грубости или насмешки. А если и случалось, что оскорбляли, то кто-либо оказывался и на его стороне. Такая перемена, к которой он не привык, и радовала, и чем-то угнетала одновременно. Сегодня же состояние было особенное: они уходили из Полыньи. И не только в этом дело. С утра он получил от боцмана необычное задание: расходить па палубе шпиль, который заржавел. Провозился с ним целый день: бил кувалдой, травил кислотой, жег соляркой - и раскрутил. Теперь шпиль, смазанный тавотом, ходил, как часы. Даже боцман его похвалил. Все это вызвало какой-то прилив сил. Он не мог оставаться один. Пришел сюда, чтоб успокоиться.
Огляделся, к кому приткнуться.
Матросы были ближе ему, но из какого-то внутреннего противоречия выбрал механиков. А точнее, пристал к механику с бакенбардами, стараясь повторять движения и тем самым как бы примеряя его костюм. Желание заполучить форму с нашивками появлялось у него тоже не каждый день. А в такой, как сейчас, перед возвращением. Но механик лицо имел холодное, неприступное, и Трощилов, обхаживая его, внутренне осознавал безнадежность своей затеи. Не отходя от механика ни на шаг, Трощилов все же не мог не уловить общее настроение. Вначале оно было одно, а потом стало другое. Пережив радость, что идут домой, моряки начали задумываться, к чему это приведет.
- Теперь "Кристаллу" как спасателю крышка, - высказал мнение Сара. Будет рейдовый, портовый бот.
Андрюха, пылкий, светясь в синеве тонким лицом, прошелся по рулевой.
- Лично я на таком пароходике работать не смогу, - заявил он. - Визу откроют, пойду на лайнер, к т-торгашам.
- Душа их не выносит, - поморщился Величко. - Ходят за границу, а что видят там? Для них все достопримечательности в магазинах.
Остальные подхватили:
- В Мальте будет ноги обивать но камням, лишнего пенса не истратит на транспорт.
- Одной жене сделает гардероб, второй. А во всех гардеробах одна его майка висит.
Андрюха переменил мнение:
- Пойду к р-рыбакам, неважно. А второго спасателя у меня не будет.
- Еще не закончили с одним, - осек его Вовян.- Виза! Моли бога, если не посадят.
- Народный суд учит! - наставительно сказал Кутузов, обиженный на мотористов. - Запомните это, сосунки...
- Не учи нас жить, - ответил ему Вовян. - Лучше помоги материально.
Это была шутка, все засмеялись.
Открылась дверь, и Просеков с Диком прошли через рулевую.
- Капитан с нами пойдет? Или выходит на Хейса?
- Кто его знает? - сказал Кокорин. - С утра не говорит.
- Почему не говорит? Я к нему заходил сегодня...
Все опять посмотрели на боцмана.
- Заходил!
- Пришел, спрашиваю: "Как, Ефимыч, ваше здоровье?" - Кутузов поиграл куском цепи, которую приобрел на "Волне". - А он: "Так ты о моем здоровье беспокоишься?" Потом говорит: "Хочешь, чтоб болела моя правая рука?" Еле выскочил...
- Значит, в норме.
Было слышно, как Просеков уговаривает Дика справить нужду: сперва ласково, с нежностью, а потом распалясь, чуть не пиная ногами. Они вернулись, и Просеков при всех замахнулся на Дика. Но не ударил, присел на корточки и, взяв легавого за ухо, вытер им сгустки из собачьих глаз.
Дик повизгивал, испытывая мучения.
- Разрешите, я его уговорю? - предложил услуги радист.
- Кто у Дика хозяин? - сурово спросил Просеков.
- Вы.
Просеков помолчал.
- Веди.
Свинкин, блестя полировкой на брючках, наклонился над Диком и, положив ему руку на голову, начал подталкивать к выходу. Пес, косясь испуганным глазом в распахнутую дверь, где кроваво-синим провалом зияла Полынья, за ним пошел.
- Дик номер два...
Это замечание Андрюхи было довольно метким. Но Просекову оно не понравилось.
- Вот ты посмеялся над ним, как над ровесником, - сказал он. - А он проспал больше, чем ты прожил! Сколько, думаешь, ему лет?
Андрюха ответил, покраснев:
- Лет т-т-тридцать пять...
- Да ему уже все пятьдесят, - сказал Просеков, так улыбаясь, что улыбка эта скорее походила на страдальческую гримасу. - Он еще во время войны плавал юнгой на подлодке, А на Северном флоте всего было четыре юнги. Их потом всех сослали на учебу.
- Одни погиб, на "эске", - уточнил Кокорин.
- Ну да. После этого.
Просеков замолчал, но разговор о радисте подхватили.
- Он ведь тонул, Свинкин, как и Дюдькин.
- Это в тот год, когда было много SOS, - вспомнил Величко. - В Бискае "Умань" затонула, Леха?
- Coy.
- Слышь, маркони, - обратился к радисту Сара. - Ты как тонул? Вот мы обсуждаем.
- Руда поплыла в трюмах: загрузили со снегом, растаял, вот и пошла ходить... - Все молчали, и Свинкин продолжал, почувствовав внимание: - Дали радио, а нам ответное: решайте сами. И тут, конечно, был виноват капитан с капитаном-наставником - не сошлись во мнении. А надо было грести в первый же порт. Об этом я могу точно сказать, потому что один остался... - Свинкин попросил у Микульчика папиросу и закурил. - Ну, привезли нас в Калининград. Меня как спасенного приодели, купили бесплатный билет. Лично присутствовал при церемонии, когда выносили гробы из ДМО*, - похвастал он. - Народу было! Сколько же было гробов?.. - Он задумался, припоминая: - Наверное, двадцать, не меньше... Старпома выловили возле Англии, боцмана - возле Франции. А я как уцелел? Кормовую шлюпку хряснуло, носовую тоже - в щепки. А еще лодочка была, ее ветром сорвало. Ну, я прыгнул в нее и поплыл потихонечку... Свинкин прямо лучился от удовольствия.
* Дом межрейсового отдыха моряков.
- Двое, кажется, в каюте остались. Не вышли.
- Капитан с капитаном-наставником, - ответил радист. - Уже пароход закачался, я к ним вхожу: "Ефи... Евгеньич, говорю, и вы, товарищ наставник, идите спасайтесь. Потом скажете, что неправильно радио принял". А капитан говорит: "Ладно, Володя, выпей вот". Потом снял с переборки спасательный жилет: "Передай привет кое-кому, если спасешься".
- А если б они сказали: "Садись"? - спросил Кокорин. - Остался б с ними?
- Конечно! Море, шлюпки разбиты, а они сидят в тепле. Почему б не остался? Остался б!
- А дом, дети? Ты про это думал?
- Нет.
- В том-то и дело...
- Я после подумал. - Свинкин, тоже разволновавшись, взял у Микульчика еще одну папиросу. - И пожалел, что выходил.
- Почему?
- Ну, после похорон, как окончилось все: побегали, побегали - и домой пошли. Пора и мне ехать. Билет был, приодели меня, только денег не было. Захожу в вагон: там жены ребятишек сидят с покупками. Думаю: а как же я? Ведь домой еду! Как без подарка? Хоть шоколадку дочери... Стал амбулаторию искать, кровь сдать. А она недалеко, за путями... Как в кино! Только подлезу под поезд - он тронется. Может, представлялось так, их там много стояло ночью... Добрался, захожу - как раз по крови приемный день. Сестра начала брать, а у нее не получается, не доколется никак. Потом говорит: "У вас крови нет". - "Как нет?" - "Не обнаруживается..."
- Захолодал, видно.
- Лезу обратно, думаю опять: как же мне ехать? Без крови, без конфетки, в чужом костюме? Разве так с рейса приходят? Ну, и отвалил поутрянке с первым пароходом. А через полгода вернулся - как все.
- Как все?
- По-другому стал ходить, - припомнил радист. - И потонел, стал меньше ростом на шесть сантиметров. Дочка не узнала, спряталась под стол.
- А жена?
- Тоже: "Кто вы?.." Они за меня страховку получили, кое-что приобрели.
- Да-а...
- Правду они тебе сказали... - Просеков погладил больную ногу. Остался ты тогда в море, не выплыл.
- Как не выплыл, Ефимыч? - Свинкин в удивлении рассмеялся. - Спасся я, перед вами стою.
- Не ты стоишь, другой... - Просеков, поднимаясь с кресла, вгляделся в него: - Ты не шакал?
- Ефимыч, вы что? - испугался он.
- Ну, ты просто такой...- И, медленно оглядев остальных, спросил: - А вы? Куда идете вы?..
17
После ухода Просекова и Свинкина в рулевой стало тихо. Трощилов видел по лицам моряков, что Просеков своим вопросом поставил их в тупик. Возможно, и рассказ радиста произвел впечатление. Трощилов тоже был им задет. Лично его в истории Свинкина потрясла причина, из-за которой утонул большой пароход. Взяли руду со снегом, поэтому. А как ее не взять со снегом, если идет снег? И потом: если все погибли на больших шлюпках, то как Свинкин спасся на какой-то лодочке? Молчание команды насторожило Трощилова, и он почувствовал знакомое сосущее нетерпение. Он уже забыл про механика с бакенбардами и ожидал, что произойдет.
- А ведь правда, ребята! Куда мы идем? - сказал Величко, сдавая Шарову руль и громко называя курс. - Домой? Но почему закоулками?
Вовян, который переживал, что улетает, подлил масла в огонь:
- Сейчас в Маресале кончается Арктика. Все будут праздновать, а мы?
- Зато с похвалой уводят.
- Кто уводит? Приказ был? - Андрюха прошелся опять. - Сами уходим, как дезертиры. Обманули нас...
Кокорин стерпел, решив, что такому сопляку не обязан отвечать. Из старших не выдержал один Кутузов.
