Господин Моцарт пробуждается - Ева Баронски
В подвале пахло пыльными ящиками, вялыми яблоками, одинокая лампочка свисала на проводе, борясь с темнотой. Анджу открыла дощатую загородку, протянула руку, достала мешок и отдала ему. Он почувствовал облегчение, но еще больше — неловкость, встал на колени и потрогал набитый пакет, потянул за тряпки, содержимое вывалилось.
В кармане голубых панталон он нащупал твердую карточку. Шумно перевел дух, незаметно переложил ее в карман, а все остальное сунул обратно в мешок.
— Спасибо тебе, — тихо сказал он и схватил дверную ручку.
— За что?
Он протянул ей диск.
— Я тоже принес тебе музыку, чудесную, она подходит тебе и порадует вместо меня, затем что я, видно, этого сделать не в силах. — Он чувствовал, как изнутри его раздирает боль, понимал, что пора уходить, и больше всего на свете хотел еще раз прикоснуться к Анджу. — Когда-нибудь я тоже ее послушаю и вспомню тебя. И… может быть, однажды и ты припомнишь меня, истинного друга, всегда расположенного к тебе, навечно. Прощай, — и он повернулся к выходу.
— Вольфганг. — У нее дрогнули губы. — Может… Я хотела сказать, жаль, что мы не послушаем ее вместе, — она перешла на шепот. — Просто, я же не знала, что…
Бесконечно долго поднимал он правую руку, вернее, она поднималась сама собой, мягко, едва заметно кончики пальцев легли ей на щеку, он почувствовал ее тепло, всего на миг.
— Что?
Она тянула с ответом, и было видно, как глубоко она дышит.
— Я видела вас вчера вечером, тебя с подругой…
— С моей подругой? — Он догадывался, но не был вполне уверен и еще не уточнил у Петра: похоже, теперь это слово означало «любовница»; как бы то ни было, ничего дурного в нем не видели. — Кто бы могла быть эта дама? Что ж, ежели она хороша собой и воспитанна, представишь мне ее как-нибудь, чтобы и я мог найти в ней приятность?
— Такая высокая, в мини-юбке, вчера в Blue Notes, разве это не твоя…
— Ну разумеется, моя повариха! Это же моя дорогая подруга Терезочка, моя добрейшая. Она готовит лучшие в мире кнедлики и старается-хлопочет, чтобы я не исхудал как щепка. И ежели я ее чмокнул, так это по дружбе и за ее поварскую заботу, могу всецело тебя уверить. А ты не смей огорчаться, а то придется мне впредь обходиться без единой Терезочки на свете и умереть с голоду.
Ее тихий смех полился свободно, она смотрела глазами птицы, и он не помнил, что хотел сказать, положил ей руки на плечи, склонился, боязливо, ближе, с колотящимся сердцем, в полной тишине. Как можно мягче он тронул ее губы, закрыл глаза и почувствовал, как она целует его в ответ. Душа ликовала. Губы открылись, сперва осторожно, потом вполне свободно. Он почувствовал ее ладонь на затылке — и забыл обо всем на свете. Притянул Анджу к себе, погладил по спине, вздрогнул и отпрянул, чтобы не испугать ее. Но она взяла его за руку и повела к лестнице, и они молча поднялись вместе.
За окном шумел дождь, шквалами налетая на стекло, несколько часов он задавал ритм колыханию свечей, оплывающих на тарелке. Наступал вечер, и Вольфганг кончиками пальцев обводил тени на спине Анджу, разглядывал ее нежное лицо птицы в мягком сиянии восковой свечки. Все переплелось. Потрескиванье свечей, их свет, крошечные, различимые лишь на ощупь волоски вдоль ее позвоночника — все находило в нем отзвук, рождало новую мелодию, но ему казалось, что он слышал ее давным-давно.
Она развернулась и положила ладонь под голову.
— Ты опять мычишь.
— Я мычу? Что-о-о? Едва ли это возможно! — Он откинул одеяло, оглядел себя и шлепнул между ног. — Это муха жужжала, претолстая.
Он продолжал напевать, а она улыбалась, потом он наклонился над ней и поцеловал. Она была такая вкусная, теплая и мягкая, и захотелось забраться поглубже, укрыться в ней, в ее темное, спасительное тепло, в лоно, ненадолго дающее утешение. Он снова любил ее, бережно прикасаясь, плавными, медленными движениями, что казались ему сильнее горячих клятв и необузданного, головокружительного борения тех любовников, которые в любви жадно хватали жизнь.
Потом она взяла маленький аппарат с кнопками, направила его, как волшебную палочку, в сторону механизма на полочке и уютно свернулась под рукой Вольфганга. Аллегро заиграло с начала, и Вольфганг взял посмотреть аппаратик и улыбнулся: само собой вспомнилось слово «сименс».
— А можно с его помощью… позвонить?
— С пульта? Нет, у меня все не так модно, это древняя штука, ей уже лет шесть или семь. Зато у моих знакомых можно пультом включать свет.
— Каких только безумств не изобретают люди, но устроить так, чтобы мужчина и женщина были вместе — додумался один Господь Бог.
Он обнял ее крепче, прижал к себе, ощущал под рукой ее кожу, на щеке — дыхание, тихое биение сердца — рядом со своим сердцем. И успокоился, потому что желать больше нечего. Все в нем напоено и сыто, но он знал, что хватило бы одного касания, чтобы пробудить новый голод.
— Щекотно! — Анджу пошевелилась, и тут только он заметил, что правой рукой подыгрывает концерт, который они слушают.
— Сейчас будет адажио, оно помедленнее, подожди, мой клавирчик, вот, послушай… — Нежными движениями, почти поглаживая, он поднялся по руке, перекатил через плечо, добрался до маленькой, мягкой груди, спустился к животу и вдруг ущипнул ее.
— Ты что! — Она, смеясь, повернулась, тоже щипнула его и откинулась в его руку. — А ты мог бы сыграть это по-настоящему? Ну, на пианино? Так же красиво?
— Разумеется, — он пробежал за коротким быстрым проигрышем вокруг ее лобка, — я могу сыграть все что хочешь. Нужен только подходящий инструмент.
— Все что хочешь. Ну-ну, — ее взгляд заставил его прерваться на полтакта. — Хотела бы я послушать, как ты это сыграешь. Прямо как на диске? Ты играешь где-нибудь такую музыку?
— Там да-да-да-м-м та-дам, трам-м та-та-там лялям, дим, ди-ри-дим, дим… — Тут врезалось громкое бурчание из живота. — Ну и ну, что от меня надо этому дружку… — Вольфганг простучал стаккато на одеяле, а потом сунул под него голову как можно глубже и прислушался. — А-а-а. Ругается, что голодный, свинья. И жадина! Молчать!
— Я тоже голодная, я даже не завтракала. Вообще, сколько времени?.. — Она потянулась за будильником, стоявшим на полу у кровати. — Если пойдешь в душ, накинь что-нибудь, скоро уже соседи заявятся.
— И Йост?
Она кивнула.
— Ты с ним не очень-то ладишь, да? Из-за того случая? Как вы вообще познакомились?
— Ну, я… некогда мы с
