Моя простая курортная жизнь 4 - Мэри Блум
И все это — под ангельский хохоток Марианки. После чего Дана схватила меня за руку и решительно потянула в обратную сторону — как можно дальше ото всех, кто мешал нам целоваться. Ну а я охотно пошел за ней, чувствуя, что мне нравится этот настрой — пусть спасает меня от вероломных подруг, а я уж щедро отблагодарю ее за спасение.
Обычно болтаться по левым коридорам и подниматься на верхние этажи во время праздников нельзя — и помощники Катерины внимательно следят за этим. Но сегодня все силы порядка сосредоточились исключительно на одном английском вирусе, так что без особых проблем мы поднялись по лестнице и нырнули в любимый кабинет английского, где и без того провели вместе немало часов.
— Здесь нам точно никто не помешает, — переступив порог, заявила моя недотрога.
— Чему именно? — с улыбкой уточнил я, прикрывая за нами дверь.
— Потанцевать, — качнув нарядной юбочкой, которая, кстати, была гораздо короче, чем школьная униформа, Дана развернулась ко мне. — Чему же еще? — и мило вредно прищурилась. — Или, по-твоему, тут можно заниматься чем-то еще?..
Вообще-то, можно — видела бы ты, чем я тут занимался сначала с Аленой на последней парте, а потом с Гелей на первой.
— Раз потанцевать, давай потанцуем, — я обнял мою милую вредину.
Тем более и музыка, доносившаяся из зала, разлетелась отголосками по стенам. Хотя, конечно, мы не танцевали, а продолжили то, что начали еще под лестницей, ровно с того же места, где нас прервали. Ее губы пылко прижались к моим, мои руки уже по-хозяйски стиснули ее попку, немного сминая ткань пышной, как колокольчик, юбки. Удобная, кстати, форма: чтобы под такую залезть, ее не надо ни задирать, ни снимать — места и так достаточно. Задумавшись о моде, я даже не сразу сообразил, что теплая ладошка, гладившая мне шею, уехала гораздо ниже — и осторожно, робко, поначалу едва касаясь, легла мне на зад, словно желая проверить, что же мои вероломные подруги весь вечер хотят у нее отобрать. Я потискал ее попку еще вольготнее, как бы намекая, что и моя милашка в своих экспериментах может не сдерживаться — и она не стала, озорно пожамкав меня в ответ.
Однако, дав свободу своим рукам, ослабила контроль и над моими. Пока одна моя пятерня все так же наглаживала ее милую пятую точку, другая — совершила атакующий маневр и высадилась на спрятанный под блузкой упругий холмик.
— Рома… — тут же пробормотала его владелица.
Но я, конечно же, не услышал и с удовольствием продолжил изучение этой волнующей местности, мягко, аккуратно, нежно скользя пальцами по ткани, неспешно исследуя каждый изгиб.
— Рома… — пробормотали вновь, но не попросили меня остановиться.
Казалось, и нет ничего, что могло бы меня остановить — и я целый вечер могу вот так стоять и просто гладить…
— Дети, — скрипнула дверь, — ну не в моем же кабинете!
Да блин.
Сурово глядя на нас, порог переступила Геля, косплея такое праведное возмущение, что Дана мигом порозовела и сбросила мою исследовательскую клешню. О да, Ангелина Алексеевна, в вашем кабинете можно только вам.
Под этим грозным учительским взором мы смиренно направились к двери. Но стоило мне поравняться с моралисткой номер один, как по заду вдруг прилетел смачный шлепок. Я обернулся.
— Да, Рома, — Геля как ни в чем не бывало поправила очки на носу, — забыла сказать, у тебя за последнюю контрольную снова тройка.
— Да? — изумился я. — И что, много у меня там ошибок?
— Да полно, — серьезнейшим тоном отозвалась она. — Вспотеешь, пока все исправишь.
Ну что ж, придется снова заслужить пятерку. Вот так в своем твердом взрослом решении соблюдать дистанцию Геля продержалась меньше дня.
— Как у тебя может быть тройка? — удивилась Дана, когда мы вышли в коридор. — У тебя, по-английскому!
— Что поделать, — сказал я, обнимая ее, — голову от тебя теряю.
И, кстати, это правда.
— Судя по движению твоих рук, где-то в районе моей груди, — с иронией прокомментировала она.
Вредная. Но милая.
Хлоп! Хлоп! ХЛОП!.. В зал мы вернулись за пару минут до назначенного конца света — под смачные, похожие на выстрелы хлопки. Народ, не выдержавший напряжения, перелопал все шарики, словно проверяя, а не выпадет ли из них чего. Но внутри было пусто — этот массовик-затейник не настолько предсказуем, да и зачем ему повторяться?
Музыка играла, но уже больше никто не танцевал. Казалось, все вокруг стояли как в ступоре, нервно смотрели на часы на своих руках и в своих смартфонах и ждали, когда же наступит это чертово «19:00». Вот оно, время настоящего апокалипсиса, а не то, что майя предсказывали в каких-то календарях.
Наконец минуты неумолимо сменились — и… ничего не произошло. С потолка не льется ни воды, ни свиной крови, за окном не взрываются фейерверки и не падают метеориты, и нигде ничего не горит — даже дымом не тянет. Все тихо — подозрительно тихо, только музыка играет в огромном зале среди замерших молчащих людей.
— Ну вроде обошлось… — выдохнула неподалеку Инна.
Однако после таких фраз обычно и происходит какая-то херня.
Экран проектора над сценой, который весь вечер транслировал сердечки и цветочки, вдруг ярко вспыхнул — и там появилась знакомая наглая рожа. Ну е-мое. Девчонки сегодня каждый угол обшарили, однако эта английская эбола нашла-таки способ проникнуть в нашу школу. Пока одни принимали меры против вируса, кто-то другой его впустил. И я сейчас совершенно отчетливо видел кто.
— Катерина, — громко объявил вышедший на сцену Принц с огромным букетом белых роз, — нам надо поговорить!
Молодец, чувак, правильный момент выбрал, лучше некуда. И главное, букет белых роз — что само по себе уже тянуло на бунт.
— Какого хрена? — выругалась неподалеку капитанша. — Он же говорил, что выведет открытку!
Но вместо обещанной открытки от Принца — ни фига себе подстава — на экране ухмылялся Мишель, причем еще и в прямой трансляции.
— Привет, народ! — помахал он и поправил спадающую с пустой башки бумажную корону.
Хотя народ уже и так офигевши смотрел на своего токсика, абьюзера и женоненавистника — словом, кумира.
— Катерина, — пытаясь вернуть внимание на себя, повторил Принц, — нам надо поговорить!
— Да, Катерина, — кивнула огромная морда над
