Кигель Советского Союза - Юлия Александровна Волкодав
– Не наша тут аудитория, – тихо проговорил Волк.
Андрей только пожал плечами. Мол, какая есть, перед такой и работай.
Дружно грянули «Валенки», как вчера и договаривались. Старались, чтобы вышло пободрее, с улыбками, с пританцовыванием. Каждый из них знал, как разогреть зал, ну и старались кто во что горазд. Но чем ближе был финал песни, тем большими идиотами они себя чувствовали. Зал взирал на них с недоумением. Три старых дурака с выкопанной откуда-то из Средневековья песней, ага. Валенки у них не подшиты. Ещё пара таких лет, и они точно начнут в дырявых валенках ходить. Пешком, потому что машину заправить не на что будет.
– А сейчас мы исполним для вас наши старые добрые песни! – объявил Андрей, всё ещё изображая улыбку. – Начнёт Народный артист России Леонид Волк, встречайте!
Встречайте, как же! Три с половиной вялых хлопка. Зато разговоры в зале стали громче: официанты стали приносить горячее, люди за столиками окончательно потеряли интерес к происходящему на сцене. Тем не менее Лёнька затянул свой нетленный хит про берёзки. Его сменил Марат с весёлой итальянской песенкой.
А когда к микрофону вышел Андрей, на сцену вдруг выкатился вчерашний мордоворот. Андрей с недоумением глянул на него, мол, мешаешь работать. А тот вдруг хлопнул Кигеля по плечу.
– Слышь, братан, кончай базар.
– Что, простите?
И всё же в микрофон, всё на весь зал.
– Закругляйся, говорю. Люди общаются, вопросы решают, а вы своими песнями мешаете. Свободны.
Прежний Кигель выкинул бы хама со сцены, если надо, то и с помощью кулаков. Но он глянул в зал: на сцену не смотрел никто. Иван Савельевич хмурил брови и что-то втолковывал бритоголовому собеседнику. Кто-то налегал на горячее, кто-то – на коньяк. Многие от столиков переместились к игровым автоматам и рулеткам. На этом торжестве новой эпохи три голоса эпохи ушедшей были явно не к месту. И Андрей просто кивнул. Спокойно, как будто под гром аплодисментов, ушёл в кулисы, где уже стояли ошеломлённые Волк и Агдавлетов.
– Что вы на меня так смотрите? Ну согласен, плохая была идея. Поехали отсюда. Сейчас вызову Петровича, может, ещё успеем к жёнам до боя курантов.
Андрею было неловко – он всё это затеял, подвёл ребят. Теперь ни праздника с семьёй, ни заработка. Ясно же, что не успеют они до полуночи, даже если Петрович примчится сюда на санях Деда Мороза.
– Да нормальная была идея, – протянул Лёнька. – Меня лично всё устраивает.
И только сейчас Андрей заметил, что Волк держит в руках три конверта. Явно не с поздравительными открытками.
– Считал?
– Конечно. Обижаешь.
Андрей хмыкнул. Ну да, чтобы Лёнька и не пересчитал. Марат шумно вздохнул. Вот кто не терпел разговоров о деньгах и всевозможных подсчётов.
– Однако…
В конвертах лежали доллары. Гонорар за всю новогоднюю ночь, тогда как спели они в общей сложности три песни.
– Всегда бы так работать, – добавил Лёнька, когда они уже шли в гримёрку.
– Да тьфу на тебя! – не выдержал Марат. – Позорище.
– Позорище или не позорище, а мы свободны и при деньгах. А как мы в Мадриде на улице пели, на прокорм собирали, забыл? Тогда не позорище было? Профессия у нас такая. Клоунов изображать.
– Так, прекратите оба. – Андрей решительно открыл дверь гримёрки. – Быстро переодеваемся и по домам, Петрович уже едет, он нас всех развезёт.
– Вот, ещё и Петровичу Новый год сорвали, – добавил Волк. – И признаться, не очень мне домой хочется.
– Тогда поехали ко мне, – пожал плечами Андрей. – Зейнаб будет рада, она там наготовила на роту солдат.
– О, тогда Лёнька, может, и наестся, – усмехнулся Марик. – А если что, я ему помогу. Маша же работает сегодня, так что меня тоже дома никто не ждёт.
– Отлично! – Андрей снова полез за мобильным телефоном – огромным, неуклюжим, с гигантской антенной, но невероятно дорогим и пока недоступным большинству простых смертных, включая Лёньку и Марата. – Да, куколка, это я. Всё ещё сердишься? Ну даже если сердишься, оставь, пожалуйста, пару ложек «оливье» для меня, Марата и Лёни. Мы будем через полчаса.
– Через час вы будете в лучшем случае, – припечатал знакомый голос в трубке. – Снег опять пошёл. Но «оливье», так и быть, оставим, да, дети? Антон, положи мандарин обратно, тебя уже обсыпало! Оставь немножко дяде Лёне.
Андрей убрал телефон в карман пиджака, отчего тот изрядно оттопырился. Посмотрел, как Лёнька прыгает на одной ноге, пытаясь второй попасть в штанину. Как Марат насвистывает под нос всю ту же итальянскую песенку, собирая принадлежности для грима со столика. И пошёл к начатой ими бутылке коньяка – разливать новогоднее настроение по классическим пузатым бокалам.
***
– Мне сегодня министр культуры звонил, – вдруг сообщает Марат. – Поздравил. Твоих рук дело, Андрей?
Они уже выпили по первой, уже попробовали фирменные рулетики Маши из баклажанов с брынзой и чесноком. В семье Агдавлетовых всегда накрывались роскошные столы, с шашлыками, люля-кебабами и острыми, пряными закусками, которые можно было попробовать только у них и названия которых запомнить было так же сложно, как и повторить рецепт. Сегодня стол выглядел скромнее: мясо явно доставили из какого-то ресторана, а кроме рулетиков Машиных сил хватило только на маринованную селёдку с нарезанной ломтиками холодной отваренной картошкой, щедро посыпанную луком, любимую еду Андрея, и сырные шарики в орехах, которые очень уважал Лёнька. Маша молодец всё-таки, помнила предпочтения каждого из гостей.
– Почему сразу моих? – Андрей невозмутимо тянется к бутылке, чтобы разлить по новой.
– Ну а кто у нас полпред артистов в коридорах власти? Я сомневаюсь, чтобы он сам вспомнил о моём существовании.
– Зря сомневаешься. И никакой я не полпред. Лёня, подставляй бокал. Марик, ты либо преувеличиваешь мои связи, либо недооцениваешь собственный вклад в искусство. Ты – легенда. Твой день рождения вообще должен быть национальным праздником.
– Такая же, как и ты, – фыркает Марик. – Как и Лёнька. И не надо кокетничать. Из нас троих ты всегда был государственным певцом.
– Здравствуйте, приехали! А вы оба не пели про партию и комсомол, да?
– Я про комсомол пел, – отзывается Волк, меланхолично жуя рулетик. – А про партию – никогда. Мне сколько раз пытались подсунуть какие-нибудь агитки, я всегда
