Отель «Нантакет» - Элин Хильдебранд
Из дома вышел мужчина в соломенной шляпе и бежевом льняном костюме. Он пожал руку мисс Инглиш, открыл дверь и пригласил ее внутрь.
Чад застыл, обдумывая увиденное. Наверное, мисс Инглиш проходила собеседование на должность уборщицы в этом доме. Так, дополнительная подработка.
Чад поехал дальше, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. А ведь худшее было еще впереди!
* * *
Подъехав к дому, Чад увидел «ягуар» своего отца.
Пол Мейжор сидел на плетеном стуле на террасе позади дома. Его глаза были закрыты, на лысой голове красовались солнцезащитные очки, а на столе рядом стоял джин-тоник. Мужчина был одет в шорты, рубашку поло и мокасины — так он ходил все лето, кроме вечеров, когда нужно было пойти в ресторан. Тогда Пол вместо шорт надевал брюки с рисунком в виде китов, лобстеров или фламинго. Чад мог понять отца — тот постоянно варился в котле своей венчурной фирмы и в шесть недель отпуска позволял себе расслабиться. Если брюки с фламинго помогали ему лучше отдыхать — что ж, почему бы и нет. Отец заслуживал порадоваться тому, что купил на собственные деньги: бассейну, личному пляжу, виду на залив Нантакет Саунд.
Судя по всему, дома больше никого не было. Чад только сейчас заметил, что «лексуса» матери нет на обычном месте. Он сделал шаг назад, и в этот момент Пол открыл глаза.
— О-о-о, это же мой сын! — сказал он, вставая со стула и протягивая Чаду руку, словно приветствуя очередного клиента. — Я тебя как раз ждал. Где ты был?
— Привет, пап, — ответил Чад, чувствуя себя словно пойманная на крючок рыба. Как же ему хотелось ускользнуть из этой ситуации! — А где мама и Лейт?
— Ушли в салон красоты, прихорашиваться перед ужином.
«Ужин!» — подумал Чад. Конечно, имелся в виду ужин в саду ресторана «Шонтиклер» — они каждый год ходили туда в тот вечер, когда Пол приезжал на остров. Чад совершенно забыл об этой традиции. Он поверить не мог, что в их семье все впервые со случая в мае стало по-прежнему. Может, прошло уже достаточно времени и они решили оставить то происшествие позади и спокойно жить дальше — по крайней мере, родители Чада. Лейт точно будет ненавидеть брата до конца своей жизни.
— Я был на работе, — объяснил Чад. — Я устроился в отель «Нантакет», убираюсь в номерах.
Отец не выглядел удивленным — видимо, мать Чада его предупредила. Пол сел обратно на стул и указал рукой на соседний, приглашая Чада сделать то же самое.
— Давай-ка поговорим об этом.
Отец заговорил с ним наставническим тоном, и у Чада не осталось выбора, кроме как сесть рядом.
— Хочешь пива, сынок? — спросил Пол.
— Нет, спасибо.
Пол коротко рассмеялся.
— Только не говори, что стал трезвенником. Если бы мы с матерью сочли, что у тебя алкоголизм, мы бы отправили тебя в реабилитационный центр.
Чад не сделал ни глотка спиртного с того самого майского дня.
— Спасибо, я все равно не хочу.
Пол принял позу человека, погруженного в раздумья: наклонился вперед, уперся локтями в колени, сложил пальцы домиком, опустил голову.
— Значит, если я правильно все понял, ты устроился на работу.
— Да, так и есть, — ответил Чад. — Я убираюсь в номерах отеля «Нантакет». Моя начальница — мисс Инглиш, заведующая хозяйством, и она очень классная. Со мной работают еще три девчонки — я хотел сказать, девушки. Они живут на мысе и каждое утро приплывают на остров на пароме, а вечером уплывают обратно. Сегодня утром паромы не ходили, и мы с мисс Инглиш работали вдвоем. Поэтому я и опоздал — обычно я освобождаюсь около пяти.
Пол кивал, показывая, что слушает.
— Я только что заключил сделку на пять миллиардов долларов. Чадвик, ты знаешь, почему я так усердно работаю?
Чад не знал, что ему ответить. Его отец не боролся за мир на Ближнем Востоке, не лечил больных раком детей и не преподавал американскую литературу. Он делал ставки на успешность идей, технологий и природных ресурсов. Время от времени это приносило миру пользу: например, фирма отца могла приобрести фармацевтическую компанию, которая разрабатывает ценные лекарства, или поддержать молодой бизнес, улучшающий жизни людей. Однако, судя по всему, по большей части работа отца напоминала игру на особом поле, которая приносила частые выигрыши и много денег.
— Потому что тебе нравится этим заниматься? — сказал наконец Чад.
В ответ отец рассмеялся, словно над словами несмышленого ребенка.
— Потому что я хочу обеспечивать тебя, твою сестру и твою мать. — Пол театрально поднял руку. — В моем детстве ничего этого не было.
Да, об этом Чад знал. Его отец был из самой обычной семьи, хоть и не такой бедной, как можно было судить по его рассказам. Он вырос в двухэтажном доме в городе Фениксвилл, штат Пенсильвания, — недалеко от самого престижного района, но все же не в нем. Привилегии в детстве были не у него, а у матери Чада, Уитни: она жила в Сент-Дэвисе, училась в частной школе «Болдуин», а ее отец был управляющим партнером в «Роул энд Хендерсон», ведущей юридической фирме Филадельфии. Уитни и Пол познакомились в баре «Смоки Джо» на шоссе номер тридцать — она училась в колледже Брин-Мор, а он получил грант на поступление в Хаверфорд. Позже отец Уитни помог Полу поступить в высшую школу бизнеса Вартон, а затем представил его людям из фирмы «Брендивайн Груп».
— Я знаю, — сказал Чад.
— Тебе еще целую жизнь работать, — заметил Пол. — Мы, кажется, договорились, что этим летом ты будешь веселиться и отдыхать.
Чад почувствовал комок в горле.
— Я не заслуживаю веселиться.
— Я думал, что мы, как семья, согласились забыть про тот случай.
— Я не могу просто забыть про него, папа, — ответил Чад.
Он постарался встретиться с отцом взглядом. Пол в душе был человеком порядочным и знал, как следует поступать, а как — нет. Хранить случившееся в тайне было инициативой матери: ей нужно было заботиться о своей репутации. Уитни хватало того, что об инциденте многие знали в их городе в Пенсильвании. Она не хотела, чтобы ее знакомые и друзья на Нантакете тоже обсуждали его.
— С тобой связывались адвокаты? — Чад сглотнул. — Или семья Падди?
— Да, — ответил Пол и выдохнул так, словно собирался поднять сотню килограммов. — Операция прошла неуспешно. Патрик навсегда ослеп на один глаз.
Падди О’Коннор, лучший друг Чада в университете, а может, и во всей жизни, ослеп на левый глаз. Навсегда. Чад словно ослеп сам. Он согнулся, опершись
