Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов
В плане благополучия он был благополучный мальчик, а затем и юноша. Единственный привод в милицию в восьмом классе был скорее исключением из правил и нелепостью, нежели закономерностью. Хотя Сергей, попав туда в первый раз, почему-то был уверен, что побывает здесь снова. Может, сказывалась русская присказка о том, что лучше не зарекаться, может, еще что-то. Он словно инстинктивно знал, что на Руси зарекайся не зарекайся, а все равно во что-нибудь да вляпаешься. А кто хочет избежать своей судьбы, тот получит чужую.
Этот привод у Сергея был за хулиганство. Школа располагалась над балкой, с боков и со стороны фасада была закрыта густыми деревьями. Школьный двор окружала высокая изгородь с металлическими воротами, и он был хорошо скрыт от посторонних глаз. Ночью в школьный двор часто заезжала милицейская патрульная машина и располагалась там до утра. Патруль, понятно, всю смену дрых и никто его там и не думал разыскивать. Сергей однажды закрыл ворота на замок и позвонил в отделение милиции. Кто-то из своих же его продал, и пришлось расплачиваться за недозволенную шутку. Хорошо, подполковнику она пришлась на руку, и Сергея отпустили сразу же. Однако зуб на него, надо полагать, в райотделе имели и при случае могли показать. Так что Сергею очень не хотелось предоставлять свою судьбу на волю этому случаю. Слава богу, больше такого случая не представилось.
Учеба может даваться легко, но иметь тем не менее свинцовый привкус. Сергей же постигал все науки с моцартианским изяществом, поверяя свою гармонию математикой. Если бы не постоянное жужжание матери, что отцу надо скорей защитить докторскую, а ему кандидатскую, оно бы скорее всего так и было, и отец бы давно защитился, и он еще в институте стал кандидатом, но, по понятной причине, понукания матери только замедляли естественный ход событий, а у отца, похоже, и вовсе тормозили. Сергей заметил, что после каждой вспышки у матери творческого энтузиазма насчет отца, у того вовсе пропадал интерес к чему бы то ни было. Он собирался и шел в дерюгинский гараж.
– От твоего ледяного равнодушия скоро вновь наступит эпоха оледенения! – кричала она ему вслед.
– Ма, ну что ты пристаешь к отцу? – спрашивал Сергей у матери. – Опять придет из «харчевни» пьяный. Ну зачем тебе это надо?
Но она никогда толком не могла ответить ему, почему пристает к отцу и чего от него ждет. У нее эта привычка стала патологической. В самом начале ее блистательного взлета научной и преподавательской карьеры Сергей, понятно, отвлек ее на много лет от истинных интересов и призвания, отбросил на много лет назад, и ничем сейчас не мог искупить своего невольного греха перед ней. Впрочем, почему моего, думал Сергей. Не я же завел самого себя, в конце концов. Я же не тот старый патефон с ручкой, что валяется на антресолях. Сами завели, сами и слушайте. Ну, а отец оказался в их семейном треугольнике единственным тупым углом, который мать отстругала до острого состояния. Всю жизнь, сколько помнил себя Сергей, она пыталась доказать отцу, что он не то чтобы погубил ее талант, но не дал раскрыться, и вообще не стоит ее ногтя. Впрочем, это могло Сергею и казаться так. Так как иногда он видел родителей вполне умиротворенными друг другом. Но умиротворение завершалось вопросом:
– Как докторская? Думаешь защищаться?
– По очередному дерьму, утилизации отходов? Чьих, человечества?
– Ну, тебе меньше по штату не положено!
– От человеческого дерьма защиты нет! – отрезал отец.
– А ты когда защитишься наконец? – переключалась мать на Сергея.
– Не надо давить на меня. Не надо. Силы действия и противодействия не равны. Неужели не знаешь? Сила противодействия всегда больше.
– Особенно у таких противных, как ты!
Странно, но он давно не находил в себе ничего от отца. Собственно, с того самого момента, как сознательно захотел найти в себе черты отца, он ищет их и не находит. Это удивительно. Нет, внешне-то он похож. Но вот внутренне – ничего схожего ни в характере, ни в душе. Ведь должно же было быть хоть что-то, некий резонатор, который давал бы ту же амплитуду, частоту колебаний жизни, мыслей, чувств. Нет, все было по-другому. И отец, казалось, тоже это замечал и с годами стал к нему холоднее. И Сергею было обидно, что отец совершенно перестал интересоваться его соображениями о карьере, темой его диссертации и всем тем, что должно составлять стержень любой нормальной семьи, в которой все живут друг другом, заботятся друг о друге и видят смысл только в такой жизни и в этой заботе.
Вот и разочаровался Сергей именно в той жизни, которой от него ожидала мать. И для достижения которой готова была пожертвовать чем угодно: собой, отцом и даже им, Сергеем. Это он знал совершенно определенно. Смысл ее существования свелся к тому, чтобы Сергей как можно быстрее стал кандидатом. Ей были абсолютно безразличны (в отличие от отца) и тема работы, и практическое ее применение, и даже смысл. Для нее весь смысл сосредоточился в самой процедуре защиты и торжестве победителя. Кого – ее? С отцом Сергей на эту тему не беседовал, но предполагал, что ничего путного от него и не услышит, так как отец совершенно перестал интересоваться его судьбой, что было крайне странно и обидно…
Сергей торопился домой. Зайдя во двор, заставленный автомобилями, он решил прошмыгнуть мимо сталистого «БМВ» и белого «японца». Взвизгнул сначала «БМВ». Взвизгнул и тут же заткнулся. А потом «японец». Сергей сгоряча пнул его по колесу. Не сделал он и десяти шагов, выскочил с кулаками хозяин «японца». Сергей одним ударом сбил его с ног и, не оглядываясь, зашел в подъезд, треснув дверью. Он и хотел, и не хотел, чтобы сбитый им мужик кинулся на него сзади. Вот уж когда Сергей даст выход всей злости, накопившейся в нем за последнее время! Он даже с минуту простоял внизу, прислушиваясь к шуму во дворе.
***
Сергей вспомнил, как года три назад до смерти напугал бабушку, царствие ей небесное! Бабушка приехала ним в гости и сидела на
