Александр Куприн - Юнкера
В кругу моих близких, тех людей, которые занимались политикой, называли "красными" и говорили о них несколько таинственно. Лично я знал только одного "красного", студента Никитина, приятеля старшего брата. Другие "красные", встречавшиеся случайно на моем пути, презирали профессиональных военных и в разговор с нами не вступали.
Отношение к власти и к самому царю у юнкеров было простое, незамысловатое. Охарактеризовано оно очень метко словами горьковского персонажа Трусова ("Мои университеты") об Александре III: "Этот царь в своем деле мастер!.." Юнкера тоже так думали, да и нравился им этакий руссизм Александра III: "Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать!" Эта фраза имела у нас успех. Вот мы, мол, каковы! Никакого представления о политических и экономических вопросах у юнкеров не было, и жизнь нации, жизнь народа проходила для нас как-то незаметно, где-то в стороне.
В строевом отношении училище составляло батальон четырехротного состава. Государь был шефом училища, а потому первая рота называлась "ротой его величества" и носила на погонах царские серебряные вензеля. В нее подбирались юнкера высокого роста, которых и называли "жеребцами". Каждая рота имела свое прозвище, но самое обидное было присвоено юнкерам малорослой 4-ой роты, в которую попал мой приятель Карпов. Их называли "вшами". Впрочем, все это с полным добродушием.
Строю в училище отдавалось два часа в день. Мы, юнкера, относились к этим занятиям очень серьезно, и в строевом отношении наш батальон мог, пожалуй, выдержать сравнение с любой гвардейской частью.
Инспектор классов полковник Лачинов сумел подобрать отличный состав профессоров и преподавателей. Даже офицеры генерального штаба, читавшие лекции по тактике и военной истории, были скорее похожими на серьезных ученых, а не на штабных щелкоперов, столь ненавистных тогда строевым офицерам. Лекции, даже по таким "сухим" предметам как законоведение, слушались с интересом.
Попав после корпуса в училище, хотя и против своей воли, я тем не менее скоро почувствовал себя там как рыба в воде. Этому способствовало, прежде всего, ощущение свободы, возможность общаться с товарищами других рот, наконец, просто посмотреть в окно и увидеть людей, идущих по улице. В корпусе же двери ротных помещений запирались на ключи, в окна с одной стороны был виден внутренний плац, с другой пустынное поле, замыкавшееся черной полосой Лефортовского леса. Корпусной режим казался мне тюремным, и все шесть лет я чувствовал себя узником. В училище мне стало вольготно, словно меня выпустили из клетки: гуляй в свободные часы по всему зданию, смотри в окно сколько хочешь, читай что хочешь, занимайся или бей баклуши, - одним словом не жизнь, а масленица. К тому же училище в пяти минутах ходьбы от дома, а юнкеров отпускали в отпуск не только по субботам и на все воскресенье, но и по средам вечерами. Появилась возможность жить повседневными семейными интересами, быть в курсе всех домашних мелочей. Все это вместе взятое заставило меня как-то пересмотреть свое отношение к военной карьере. Само собой, было разумнее всего смириться с судьбой.
Без ложной скромности скажу, курс училища я прошел успешно и кончил его старшим портупей-юнкером и заведующим старшим курсом своей роты.
В те два года, что я пробыл в училище, самое большое впечатление произвели на меня два события - похороны Александра III и коронация Николая II. Первые разочарования в существовавшем порядке вещей и первое чувство протеста против самодержавной рутины связались для меня с этими событиями. Александр III умер в Крыму. По дороге в Петербург тело его целые сутки оставалось в Москве, в Архангельском соборе, в Кремле. От вокзала до Кремля вдоль улиц были выстроены войска московского гарнизона. Ближе всех к вокзалу стояло Александровское училище. Когда катафалк и сопровождавшие его "члены императорской фамилии" - мужчины пешком, с новым царем во главе, а дамы в траурных каретах - проследовали мимо строя училища, от него отделилась наша рота его величества с хором музыки и, вступив в состав процессии, двинулась за гробом. Оркестр играл всю дорогу похоронный марш.
Траурное шествие ошеломило всех нас как своей торжественностью, так и тем напряженным вниманием, с каким московский люд следил за похоронами. С какими мыслями? Что переживали эти люди, стоявшие толпами на улицах? В Архангельском соборе прощание с телом государя. Нашему Александровскому училищу очередь пришла в полночь. Гроб стоял на высоком, в несколько ступеней, катафалке. Мерцающий свет восковых свечей поблескивал на золоте придворных мундиров дежурства, свиты и гвардейских часовых. Я и прежде видел однажды Александра III, когда был кадетом. В моей памяти сохранился густой голос царя, говорившего октавой, и вся его грузная фигура. А в гробу я увидел ссохшегося генерала, показавшегося мне совсем жалким. "И сказать, что это самодержец всероссийский!" - промелькнуло у меня в голове...
Поколебались мои верноподданнические чувства и в коронационные торжества. Москва приняла необычайный вид и пришла в движение, какого никогда не знала. Лед был сколот раньше, нежели начал таять снег. Со всей России нагнали в Москву артели мостовщиков и перемостили все улицы, по которым ожидался проезд царя или высоких иностранных гостей. Императоры и короли Европы и Азии должны были прислать на торжества своих наследников, а мелкие владетельные принцы, вроде хана Хивинского или эмира Бухарского, ожидались лично. Разместить всю эту ораву гостей было нелегко. Представители иностранных коммерческих фирм, проживавшие в Москве, отдали придворному ведомству свои особняки для знатных гостей. Купец Перлов, один из трех китов, на которых держалась чайная торговля с Китаем, отвел свой особняк для мандарина Ли Хунчанга, игравшего важную роль в китайской политике в конце прошлого века. На Красной площади выросла электрическая станция, построенная специально для иллюминации Кремля. Москва спервоначалу обрадовалась грядущей коронации и обновлению "первопрестольной" столицы, но вскоре начала роптать. Пока красились заново фасады домов, полиция проверяла благонадежность их обитателей. Рассказывали возмутительные истории о массовых высылках "политически неблагонадежных".
На этот раз речь шла не о "бунтовщиках" студентах или мещанской "мелкоте", а о людях, считавшихся солидными и занимавшими иногда довольно высокое общественное и даже служебное положение.
Недовольство в той или иной мере проявляли все, начиная... с московской полиции, отстраненной на задний план дворцовой охраной. Жаловались семьи ни за что ни про что высланных. Роптал гарнизон, выгнанный в лагеря, в парусиновые палатки, на холод и снег: казармы ремонтировались для гвардии. Уличное движение было стеснено до чрезвычайности разобранными мостовыми и производившимися повсюду ремонтами домов.
С виду спокойная, сонная московская жизнь была нарушена.
Да и в нашем училище поднялся переполох. Накануне коронации батальон училища должен был занять все внешние и внутренние караулы в Кремле. Рота его величества выставляла почетный караул во Владимирском зале Кремлевского дворца. Был составлен полный расчет караулов, назначены командиры каждого из них, и - началось... Ежедневные репетиции развода, смены и вызова караула, отдания чести часовыми. Это уже было муштрой.
В числе караулов был внутренний дворцовый караул, от которого выставлялось несколько парных почетных унтер-офицерских постов. На один из них назначили меня. В пару мне дали некоего портупей-юнкера Соколова. Каптенармусу было приказано... уравнять наши фигуры, что и было с успехом выполнено сапожниками и портными.
Ежедневные упражнения довели нас до такой виртуозности, скажем, во владении винтовкой, что мы могли бы показывать номера в цирке...
Настал знаменательный день. Наше училище, по расписанию, стояло внутри Кремля, примыкая левым флангом к Спасским воротам. Против него, лицом к лицу, стал первый батальон лейб-гвардии Семеновского полка. Вдали послышались громовые раскаты "ура!". Все ближе, ближе... Глаза юнкеров впились в Спасские ворота - на рысях прошла мимо голова процессии и верхом на коне показался царь в мундире Семеновского полка. У меня, признаюсь, невольно забилось сердце: до того мне захотелось попасть в полк, мундир которого в такой торжественный день надевает сам царь.
Мог ли я подумать в тот момент, что через несколько лет скину с себя этот мундир, как надоевшую и ненужную ветошь?! Внутренний дворцовый караул, в состав которого входили мы с Соколовым, размещался в одной из аванзал дворца. Это был самый тяжелый из всех кремлевских караулов. Люди стояли на своих постах по два часа, а затем по четыре часа отдыхали, сидя на кожаной скамье в аванзале и держа винтовки меж колен, - и так круглые сутки. Обедать и ужинать ходили посменно в помещение главного караула. За дверями аванзалы дежурили придворные скороходы в ливреях и головных уборах времен Елизаветы Петровны. Они предупреждали караульного начальника о приближении лиц, которым надо было отдавать честь.
