Мирза Ибрагимов - Наступит день
Теперь, когда она находилась под крышей и грелась у кюрси, положение матери, братьев и сестры казались ей еще более ужасным.
После целого часа - часа, который показался ей годом, - она услышала стук копыт и выбежала во двор.
Наконец-то несчастная семья была в безопасности. Хозяйка усадила детей на коврик вокруг кюрси и принялась угощать их чаем. Вместо сахара она подала на блюдце изюм.
- Это все, что у нас есть, - сказала она грустно. - Пейте. Все же согреетесь. Больше в убогой нашей хижине ничего нет.
- С нас достаточно и того, что в этакую глухую ночь вы пустили нас в дом, - прошептала Сария, до слез тронутая лаской этих совершенно незнакомых людей.
На утро они собрались было в путь, но хозяйка их не пустила: маленькая Алмас горела в жару.
- Побудь у нас денек-другой, сестра, - сказала старая крестьянка Сарии. - Ребенок простужен. Пусть поправится, тогда и пойдете дальше.
Сария приложила руку к голове Алмас. Нести ее в таком состоянии было немыслимо.
День проходил, а в состоянии девочки не наступало никакого улучшения. Точно сорванный цветок, она увядала и блекла. К вечеру Алмас стало еще хуже. Сария молча сидела у ее изголовья, сломленная пережитыми страданиями.
Только на третий день девочке стало лучше. Она открыла глаза и печально смотрела на окружающих.
Утром, когда семья собралась в путь, хозяйка, о чем-то пошептавшись со своим стариком, сказала Сарии:
- Куда ты берешь больную девочку в этакий холод? Не выдержит она, и грех падет на твою голову. Оставь ее у нас и иди себе спокойно, - я буду смотреть за ней, как за родной дочерью. Уж как-нибудь прокормимся.
Посмотрев в потухшие глаза Алмас, Сария решила согласиться.
- Да благословит вас аллах, да осветит он ваш дом, сестрица! - только и могла проговорить глубоко тронутая Сария.
И в холодное зимнее утро она с Гюльназ и двумя мальчиками опять пошла навстречу темному и страшному будущему.
Рассчитывая каждую крошку хлеба, они безостановочно шли вперед и вперед, минуя полуразрушенные деревни с их голодным, одетым в жалкое тряпье населением.
На пятый день, не вынесши тягот пути, захворал и Нияз. Но бедная мать никому не хотела его отдавать.
- Если суждено ему умереть, пусть умрет на моих руках, - твердо сказала она.
С той минуты, как злые люди согнали семью с насиженного места, точно вихрь подхватил их и закружил в пучине болезней и страданий.
После месячного пути наши путники добрались наконец до Тегерана. С первого же дня они почувствовали себя крошечными пылинками, попавшими в какой-то невообразимый водоворот.
До прибытия в Тегеран и Гюльназ и Сария лелеяли надежду, что непременно найдут Мусу и Фридуна, и эта надежда была последней нитью, которая привязывала их к жизни. Город заставил их отказаться от этой надежды.
Бесконечное множество перекрестков, нагромождение высоких многоэтажных и маленьких приземистых домов, снующие и обгоняющие друг друга машины и фаэтоны - все это совершенно их парализовало; они не могли опомниться, оглядеться, дать себе отчет, где они находятся, чего хотят, чего ищут.
Единственный инстинкт - инстинкт самосохранения - всецело владел ими, заставляя тесно жаться друг к другу. Крепко держась за руки, они шли, пугливо посматривая на проходивших мимо незнакомых людей. Иногда они пытались спросить, где им найти своих близких, но все куда-то спешили и не обращали на них никакого внимания.
На одном из перекрестков они очутились в шумной толпе. Это был рынок, где сновали мелкие спекулянты, бездельники, карманники. Они стали пробиваться через толпу бесновавшихся людей; вдруг человеческая волна подхватила Аяза и понесла в сторону.
- Аяз, сынок, где ты? - раздался душераздирающий вопль Сарии.
Люди на мгновение обернулись в сторону вопившей женщины, но тут же снова принялись за свое обычное дело.
Все же какой-то юноша, вырвав из толпы Аяза и подняв его над головами, понес его к отчаянно кричавшей женщине. Поставив мальчика на землю рядом с Сарией, он сказал что-то по персидски и ушел, не дожидаясь ответа.
Выбравшись из толпы, Сария и Гюльназ кинулись прочь от этого людского водоворота. Несколько раз они снова пытались остановить прохожих, чтобы спросить их о Мусе и Фридуне, но безуспешно. Наконец они натолкнулись на старика, чинившего в будочке на перекрестке обувь, который знал по-азербайджански.
- Братец, укажи, где нам найти Мусу из Ардебиля или Фридуна. Мы ищем их.
Отложив в сторону башмак и шило, старик уставился на них.
- Откуда вы, сестрица? - обратился он к Сарии,
- Из Ардебильского магала, братец. Уже месяц, как муж ушел в этот проклятый город и не вернулся. А помещичий приказчик Мамед и старший жандарм Али выгнали нас из деревни и отобрали все, что мы имели. Может быть, ты что-нибудь знаешь? Мужа звать Муса, а Фридун его племянник.
- Как тут узнаешь, сестрица? - покачал головой старик. - Здесь тысячи людей по имени Муса и столько же Фридунов. Разве всех можно знать? А у вас нет адреса или хотя бы улицы или района?
- Нет, братец, ничего у нас нет. И никого мы здесь не знаем. Помоги нам!.. - молила Сария.
- Да, трудно вам будет... - промычал старик. - Женщины с двумя малышами. Трудно будет...
- Как бы трудно ни было, нам надо найти себе какой-нибудь приют.
- А у тебя что-нибудь есть? Деньги имеешь?
Сария насторожилась. У нее оставалось всего лишь двадцать туманов, которые она бережно хранила про черный день, но которых никому не хотела говорить.
- Все, что у нас есть, на виду, - ответила Сария.
Старик бросил взгляд на Гюльназ и задумался. Потом поднялся и. отряхнул грязный фартук.
- Идите за мной, - сказал он, открывая заднюю дверь своей будки.
Он ввел их в небольшой грязный дворик, спустился на несколько ступеней вниз и открыл ключом дверь в каморку.
- Входите. Тут у меня две комнаты. В одной будете жить вы, а в другой я, - сказал он и указал им комнату направо.
Сария с детьми вошла в темную комнату, пахнувшую плесенью.
- Сколько будем платить? - спросила она.
- Да что ты, матушка, заводишь такие разговоры, - возразил старик. Будешь платить, сколько сможешь.
- А все-таки?
- После договоримся. Пока вы устраивайтесь, а я пойду в будку, она осталась открытой...
У старого сапожника они прожили с неделю. Уже на второй день старик осмотрел Аяза и пощупал его руку, чуть пониже плеча.
- Хороший подмастерье получится! - проговорил он и взял его с собой в будку.
Оставляя Нияза дома, Гюльназ с матерью каждый день выходили в город и, не смея отходить далеко от будки сапожника, часами стояли на улице и оглядывали прохожих, надеясь увидеть среди них Мусу или Фридуна.
Вечером они съедали по куску хлеба и, засыпая, с нетерпением думали о наступлении нового дня.
Так прошло семь дней.
Восьмой день прошел так же, как и предыдущие, не принеся ничего нового. Вечером они по обыкновению сидели в сырой комнате. Аяз, весь день помогавший сапожнику и порядком уставший, уже спал. Рядом с ним дремал и Нияз.
Сария и Гюльназ сидели молча, отдавшись своим безрадостным думам.
- Сестрица, - послышался вдруг голос сапожника, - выйди на минутку. Поговорить надо.
Сария вернулась через час и, не выдержав, горько заплакала. С сильно бьющимся сердцем Гюльназ прижалась к ней.
- Что случилось, мама? Может быть, узнала что-нибудь об отце?
- Нет, дитя мое. Об отце твоем никаких сведений нет, - ответила женщина сквозь слезы. - Опять несчастье вокруг тебя.
- Скажи же, мама, в чем дело?
Сария обняла Гюльназ и прижала к груди ее голову.
- Сапожник хочет жениться на тебе... Что ты скажешь на это, дочка?
- Что же ты ответила, мама? - глухо спросила та.
- А что бы ответила ты на моем месте, дочка? - в свою очередь спросила мать. - Он предупредил, что, если мы не согласимся, выгонит нас на улицу. Что нам делать? Каким пеплом посыпать голову?
- Убей меня, мама, задуши своими же руками, - проговорила Гюльназ хриплым голосом, - но не говори мне об этом старике.
Всю ночь они не сомкнули глаз, то плача, то утешая друг друга. Но утешения не было. Не было и никаких надежд на избавление.
Наутро, получив от девушки решительный отказ, сапожник заявил:
- Целую неделю вы занимаете мою комнату. В гостинице с вас бы взяли за это пятьдесят туманов. Но я с вас столько не потребую. Заплатите тридцать туманов и уходите.
Услышав о тридцати туманах, Сария обомлела, голова у нее пошла кругом.
- Пожалей нас, братец! - взмолилась она. - Где я возьму тридцать туманов? Сжалься над нами. Возьми одно из одеял и отпусти нас.
Сапожник, ворча и бранясь, выбрал из одеял наиболее крепкое и отложил в сторону. Остальные их вещи он выбросил во двор, и, заперев дверь на замок, ушел в свою будку.
Три дня Сария с детьми провела на улице под дождем. Нияз простудился и стал кашлять. Сария не выпускала его из объятий и все плакала, боясь, что болезнь унесет сына.
