Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892
Альбову М. Н., 14 августа 1891*
996. М. Н. АЛЬБОВУ
14 августа 1891 г. Богимово.
14 августа, г. Алексин Тульск. г.
Многоуважаемый Михаил Нилович!
Я непременно пришлю Вам рассказ* или небольшую повесть, но не раньше осени, когда вернусь в Москву.
Благодарю за приглашение и память.
Будьте добры, передайте мой поклон и сердечный привет Казимиру Станиславовичу*.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
Августину Врзалу, 14 августа 1891*
997. АВГУСТИНУ ВРЗАЛУ
14 августа 1891 г. Богимово.
Г. Алексин Тульской губернии. 14 августа.
Милостивый государь!
Согласно Вашему желанию*, переданному мне через книжный магазин «Нового времени», сообщаю Вам свои биографические данные.
Родился я в 1860 году, в городе Таганроге (на берегу Азовского моря). Дед мой был малоросс, крепостной; до освобождения крестьян он выкупил на волю всю свою семью, в том числе и моего отца. Отец занимался торговлей.
Образование я получил в Таганрогской гимназии, потом в Московском университете по медицинскому факультету, откуда был выпущен со степенью врача. Литературою стал я заниматься в 1879 году*. Работал я в очень многих повременных изданиях, печатая по преимуществу небольшие рассказы, которые с течением времени и послужили материалом для сборников: «Пестрые рассказы», «В сумерках», «Рассказы», «Хмурые люди». Писал я и пьесы, которые ставил на казенных и частных сценах.
В 1888 г. императорская Академия наук присудила мне Пушкинскую премию.
В 1890 г. я совершил путешествие через Сибирь на остров Сахалин для знакомства с каторжными работами и ссыльной колонией. Когда выйдет в свет моя книга о Сахалине, я пришлю ее Вам, а Вы мне за это пришлите Ваш перевод моих рассказов.
Зовут меня Антоном Павловичем (Anton Pavlovitsch).
С истинным почтением имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
А. Чехов.
Суворину А. С., 18 августа 1891 («Наконец кончил свой длинный утомительный рассказ…»)*
998. А. С. СУВОРИНУ
18 августа 1891 г. Богимово.
18 авг.
Наконец кончил свой длинный утомительный рассказ и посылаю Вам его заказною бандеролью в Феодосию. Прочтите, пожалуйста. Для газеты он слишком длинен, а по содержанию не годится на то, чтобы его можно было делить на части*. Впрочем, как знаете.
Если отложите печатание его до осени, то я в Москве прочту корректуру — от этого рассказ не потеряет, а касса «Нового времени» только выиграет, так как моя корректура всегда убавляет число строк.
Так как сей рассказ пока составляет мой единственный текущий ресурс, то для успокоения телеграфируйте мне, что Вы его получили.
В рассказе больше 4 печатных листов. Это ужасно. Я утомился, и конец тащил я точно обоз в осеннюю грязную ночь: шагом, с остановками — оттого и опоздал. Половина гонорара, если не забракуете рассказа, пойдет на уплату долга по газете, а другая половина в мою утробу. Если отложите печатание рассказа до осени, то телеграфируйте почтенной конторе, чтобы она поскорее выслала мне в счет сего рассказа 300 рублев, а то у меня свистит в карманах и не с чем выехать. Высылка денег, конечно, должна состояться только при условии, если рассказ удобен и проч.
Увы! К Вам я не приеду. Говорю это гробовым голосом. Мне не с чем выехать, а новых долгов делать не хочу.
Очень много грибов. Погода жаркая.
Напишите: до какого числа Вы будете жить в Феодосии? Я, быть может, вырвусь как-нибудь.
Кланяйтесь Анне Ивановне, Насте и Боре.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 18 августа 1891 («Сегодня вместе с рассказом…»)*
999. А. С. СУВОРИНУ
18 августа 1891 г. Богимово.
18 авг.
Сегодня вместе с рассказом я послал Вам одно письмо*, а вот Вам другое в ответ на Ваше, только что полученное. Говоря о Николае и лечившем его докторе*, Вы упираете на то, что «всё это делается без любви, без самопожертвования даже относительно своих маленьких удобств». Вы правы, говоря это вообще о людях, но что прикажете делать врачам? Что, если в самом деле, как говорит ваша няня, «кишка лопнула», то что тут поделаешь, даже если захочешь жизнь свою отдать больному? Обыкновенно, когда домашние, родные и прислуга принимают «все меры» и из кожи лезут вон, доктор сидит и глядит дураком, опустив руки, уныло стыдясь за себя и за свою науку и стараясь сохранить наружное спокойствие… У врачей бывают отвратительные дни и часы, не дай бог никому этого. Среди врачей, правда, не редкость невежды и хамы, как и среди писателей, инженеров, вообще людей, но те отвратительные часы и дни, о которых я говорю, бывают только у врачей, и за сие, говоря по совести, многое простить должно.
А что «человека мало колотят по голове — он заслуживает плетей», я, пожалуй, готов согласиться с Вами, если Вы докажете, что человек до сих пор наслаждался блаженством и что он не забит и не заколочен до отупения судьбой.
Алексей Алексеевич* в Феодосии? Ах, хорошо бы на песочке сыграть в пикет!
Мой брат-учитель получил за усердие медаль и место в Москве*. Это упрямый человек в хорошем смысле и добьется своего. Ему нет еще и 30 лет, а он в Москве считается уже образцовым педагогом.
Я сегодня ночью просыпался и думал о своей повести*, которую послал Вам. Пока я писал ее и спешил чертовски, у меня в голове всё перепуталось и работал не мозг, а заржавленная проволока. Не следует торопиться, иначе выходит не творчество, а дерьмо. Если не забракуете рассказа, то отложите печатание до осени, когда можно будет прочесть корректуру.
Рассказ Ежова «Пытка»* груб и сплошная необразованщина, но читается с интересом. Малый заметно прогрессирует.
Нам пишут: ген<ерал> Кононович вызван в Петербург* для объяснений по поводу недочета в 400 тысяч.
Астрономка теперь в Батуме. Так как я сказал ей, что тоже приеду в Батум, то она пришлет в Феодосию свой адрес. В последнее время она еще умнее стала. Однажды я слушал ученый спор ее с зоологом Вагнером, которого Вы знаете. Мне показалось, что в сравнении с нею ученый магистр просто мальчишка. У нее логика хорошая и большой здравый смысл, но нет руля около задницы, так что она плывет, плывет и сама не знает куда.
Ну, пошли Вам господи всего хорошего. Будьте здоровы. Поклонитесь Анне Ивановне, Насте, Боре и Алексею Алексеевичу, если он еще не уехал.
Везла баба рожь и свалилась с воза вниз головой. Страшно разбилась: сотрясение мозга, вытяжение шейных позвонков, рвота, сильные боли и проч. Привезли ее ко мне. Она стонет, охает, просит у бога смерти, а сама глядит на мужика, который ее привез, и бормочет: «Ты, Кирила, брось чечевицу, после отмолотишь, а теперь овес молоти». Я ей говорю, что после об овсе, а теперь, мол, есть поговорить о чем посерьезнее, а она мне: «Овес-то у него очень хороший!» Хлопотливая, завидющая баба. Таким легко помирать.
Я уеду в Москву 5-го сентября. Надо новую квартиру искать.
Всего хорошего!
Ваш А. Чехов.
Червинскому Ф. А., 18 августа 1891*
1000. Ф. А. ЧЕРВИНСКОМУ
18 августа 1891 г. Богимово.
18 авг., г. Алексин Тульск. губ.
«Спешу» ответить на Ваше письмо. Раньше я рассчитывал в начале августа поехать в гости к Суворину в Феодосию и там поговорить с ним о Вашей книжке*. Теперь же я по домашним обстоятельствам решил не ехать, а сидеть дома, посему советую Вам сделать следующее. Сходите в типографию Суворина, Эртелев пер., и повидайтесь там с управляющим Аркадием Ильичом Неупокоевым. Он высчитает Вам, сколько будет стоить Ваша книга и проч. После этого Вы, буде найдете нужным, напишите мне, а я напишу Суворину. Этак будет яснее. Если будете мне писать, то желательно подробности: сколько и как и что. При случае узнайте, почем платят в «Ниве»*. У меня есть подходящий рассказик. Если же случая не будет, то не узнавайте. Желаю вам получить Станислава и жениться на тех таинственных голубых глазах*, о которых Вы писали мне. Хорошо тому, кто служит в Сенате.* За него всякая невеста пойдет.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 28 августа 1891*
