Ничего, кроме личного - Лана Барсукова
Влада молчала. На ее лице мелькали тени от работы внутреннего калькулятора.
– Виктор, – наконец сказала она. – Это же шанс! Ты это понимаешь? Наконец-то поезд тронулся.
– Какой поезд?
– Наш! Теперь все изменится. Появится новый хозяин, а с ним и новый расклад. Карты начнут сдавать заново. Ты это понимаешь?
Виктор обескураженно молчал. Влада распалялась с каждой минутой все сильнее. Она напоминала кошку, которой до прыжка осталась доля секунды, и ее тело подрагивает от предощущений удачной охоты.
– Что ты намерен предпринять? – требовательно спросила она.
– Защищать Антона, – глухо сказал Виктор.
Он как-то резко протрезвел. Пьяные слезы высохли, отчего глаза приобрели твердый блеск стали.
– Ты с ума сошел? Виктор, ты пошутил? Он же сбитый летчик.
– Он мой друг.
– И что? Дружи, сколько хочешь. Обмывай с ним свои закаты хоть до потери пульса. Но при чем здесь дело? Тут же бизнес, ничего личного. Просто у каждого своя дорога. Ему в тюрьму, а тебе наверх.
– А вдруг и мне в тюрьму?
– Вряд ли, – легко отмахнулась Влада. – Тебя же не арестовали. Да ты и сам сказал, что дело заказное. А кому ты нужен, чтобы тебя заказывать? Сидим в этой дыре больше года, никаких подвижек. Как был помощником, так им и остался.
– И что ты предлагаешь? – Виктор с любопытством, граничащим с изумлением, смотрел на Владу.
– Твоя задача понять, кому все это нужно, и постараться быть ему полезным. Наверняка им понадобятся какие-то показания, протоколы разные, ну я не знаю. У нас же правовое государство. Просто так, без бумаг человека не могут посадить. А кто был рядом? Кто больше всех знает? Виктор, да ты сорвал джек-пот! Бинго!
Виктор молчал. Влада расценила это как молчаливую поддержку.
– Все-таки не зря мы в эту дыру приехали! Теперь закрутится! Только лови шансы, не зевай…
– У него дети маленькие. Четверо.
– И что? Плодятся, как кролики, а потом детьми прикрываются. Это их личное дело, а мы сейчас чисто за бизнес говорим…
– Он, вообще-то, мой друг. Тебя это не смущает? – перебил Виктор.
– Смущает. А еще меня смущает, что я живу с человеком, который рыдает на закаты. Смущает жить на съемной квартире. И очень смущает, что этому человеку ничего в жизни не надо. Вообще ничего. Лишь бы его не кантовали.
– Так не живи.
Влада поняла, что подошла слишком близко к обрыву. Нужно было отойти на безопасное расстояние.
Она подошла к Виктору и ласково потрепала его волосы.
– Ух, какой грозный, – смешливо сказала она. – Прямо лев! Так уж сразу и не живи. А может, я хочу? Может, считаю тебя не безнадежным?
Виктор не ответил, только слегка отстранился от ее руки. Снова склонился над разбитой вазой. Задумчиво разглядывал черепки.
– Нет, не склеить.
– К черту вазу! Новую купим.
– Я не про вазу. Я про нас с тобой.
Влада сделала вид, что не расслышала. Или не поняла.
Виктор сходил в спальню, принес себе подушку и одеяло. Не спеша начал стелить в гостиной на диване.
– Что это значит? – голос Влады задрожал от гнева.
Виктор молчал.
– Я тебя спрашиваю!
Виктор сморщился от крика.
– Иди в спальню! – скомандовала Влада, пытаясь вырвать у него подушку.
Виктор подушку не отдал.
– Знаешь, мне на хрен не нужен твой джек-пот. Короче, я не буду топить Антона. Давай спать. Я устал.
– Он устал! Да это я устала! Устала жить с человеком, который смирился с тем, что он лузер! Который никто и звать его никак! Ты… Ты… Ты – прореха на человечестве!
Виктор усмехнулся.
– Пусть так. Но даже такой человек хочет спать.
Во взгляде Влады блеснула ненависть. Настоящая, которую ни с чем не спутать. Виктор лег на диван и закрыл глаза.
Сквозь марево света через сомкнутые веки он видел, как колыхнулась фигура Влады, как она стремительно вышла из комнаты. Раздался оглушительный хлопок двери.
Виктор слышал красноречивые звуки рушившейся жизни. Хлопали дверцы шкафов. Скрипел стул, подставленный, чтобы достать чемодан с антресолей. Постукивали плечики, с которых сдирали платья.
Виктор не разжимал век.
И когда мимо него прошла Влада под аккомпанемент чемоданных колес, он не раскрыл ни рта, ни глаз.
Ему не хотелось видеть спину женщины, которую любил.
Хлопнула дверь. Наступила тишина.
Виктор лежал и прислушивался к тому, что происходило у него внутри. Сквозь боль маячили всполохи какого-то облегчения. Как у двоечника, которого наконец-то отчислили из школы.
Тишина напоминала огромное пуховое одеяло, которым он укрыт с головой. Под ним можно было и согреться, и задохнуться. Одиночество страшило, но и утешало.
Виктор почему-то вспомнил свою съемную квартиру в Коммунарке. Бункер, куда он заполз после развода с первой женой. Все повторяется, но в новых декорациях. Опять развод, хоть они и жили гражданским браком. Снова съемная квартира, чужие вещи вокруг. Почему судьба водит его по замкнутому кругу?
Он хотел поразмышлять об этом, но мысли стали путаться. В голове разлился туман, сквозь который прорывались отдельные образы. Гневное лицо Влады. Закат за окном бара. Пустые полки после обыска. Черные буквы поверх белого фона, собирающиеся в слово «мошенничество».
Виктор стремительно проваливался в сон. Завтра у него будет шанс найти и вернуть Владу. Завтра у него будет шанс не делать этого. Он подумает об этом завтра.
Но пробежавшая по щеке слеза мокрым росчерком отсекла варианты.
Он слабак, ему не по силам предать Антона. Прощай, Влада.
Встреча на Патриарших
Новость об аресте генерального директора элеватора молнией облетела родные просторы. Люди рассудили ситуацию со свойственной русскому человеку мудростью: самого Петухова, конечно, жаль, мужик он вроде неплохой, но в целом давить таких, как он, надо. Страну разворовали. И далее по списку.
Для Москвы эта новость была мелковата. Все-таки на список Форбса Петухов не тянул, да и по происхождению был из разночинцев. Будь он сыном министра или внебрачным ребенком Пугачевой, тогда его арест имел бы медийную ценность.
Словом, новостные каналы не уделили судьбе Петухова никакого внимания.
Однако не все москвичи равнодушны к арестам в провинции. Некоторые живо интересуются этой темой.
Тихон Ерофеевич вел машину, когда раздался телефонный звонок. Водитель приблизил к глазам дребезжащий телефон. Имя на дисплее вызвало безотчетное волнение и малодушное желание сбросить звонок. Но он взял себя в руки и ответил довольно бодро:
– Приветствую!
– Взаимно, – сухо ответил Адольф Абрамович.
– Есть новости?
В голосе Тихона Ерофеевича таилась жалкая надежда на ответ: «Нет, ничего нового». Адольф Абрамович это уловил и усмехнулся с оттенком презрения.
– Да, – безжалостно ответил он, – есть новости.
– Хорошие?
– Смотря для кого.
– Заинтриговали. Хоть намекните.
– Не по телефону.
– Разумеется! Встретимся, где скажете, – суетливо согласился Тихон Ерофеевич.
Он изображал радость, но Адольф Абрамович сразу понял, что клиент скис.
– На Патриарших, в семь, – распорядился он и отключился.
Адольф Абрамович не случайно выбрал Патриаршие пруды. Ему льстило сравнение себя с Воландом, облюбовавшим этот район. Имея за спиной долгие годы адвокатской практики, он готов был вслед за Воландом изречь простую истину: справедливости нет, но есть закономерность.
