Федор Достоевский - Письма (1876)
Твой папа Ф. Достоевский.
806. Ф. Ф. ДОСТОЕВСКОМУ
7 (19) августа 1879. Эмс
Эмс. 7/19 августа/79 года.
Милый и дорогой мой Федя, целую тебя и благословляю, об тебе часто думаю. Чем-то ты занимаешься, во что играешь? Если поедете к Нилу Столбенскому, то слушайтесь в дороге маму. Теперь же, голубчик Федечка, прошу тебя, учись и слушайся маму. Не ссорься с Лилечкой и любите друг друга, как я вас люблю. Поцелуй за меня Лилю и маму. Учись читать. Здесь много мальчиков, ходят в школу, каждый день даже встречаю, иным лет по пяти всего, а уже учатся. Здесь тоже мальчики в реке ловят рыбу. Поймал ли ты что-нибудь, Федя? Целую и обнимаю тебя и благословляю.
Твой папа Ф. Достоевский.
807. H. A. ЛЮБИМОВУ
7 (19) августа 1879. Эмс
Эмс. 7/19 августа/79.
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Спешу выслать Вам при сем книгу шестую "Карамазовых", всю, для напечатания в 8-й (августовской) книге "Русского вестника". Назвал эту 6-ю книгу: "Русский инок" - название дерзкое и вызывающее, ибо закричат все не любящие нас критики: "Таков ли русский инок, как сметь ставить его на такой пьедестал?". Но тем лучше, если закричат, не правда ли? (А уж я знаю, что не утерпят.) Я же считаю, что против действительности не погрешил: не только как идеал справедливо, но и как действительность справедливо.
Не знаю только, удалось ли мне. Сам считаю, что и 1/10-й доли не удалось того выразить, что хотел. Смотрю, однако же, на эту книгу шестую как на кульминационную точку романа. - Само собою, что многие из поучений моего старца Зосимы (или, лучше сказать, способ их выражения) принадлежат лицу его, то есть художественному изображению его. Я же хоть и вполне тех же мыслей, какие и он выражает, но если б лично от себя выражал их, то выразил бы их в другой форме и другим языком. Он же не мог ни другим языком, ни в другом духе выразиться, как в том, который я придал ему. Иначе не создалось бы художественного лица. Таковы, например, рассуждения старца о том: что есть инок, или о слугах и господах, или о том, можно ли быть судьею другого человека, и проч. Взял я лицо и фигуру из древле-русских иноков и святителей: при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении. Св. Сергий, Петр и Алексей митрополиты разве не имели всегда, в этом смысле, Россию в виду?
Чрезвычайно прошу Вас (умоляю), многоуважаемый Николай Алексеевич, поручить корректуру надежному корректору, так как сам эту книгу, за отсутствием, не могу корректировать. Особенно прошу обратить внимание на корректуру от 10 до 17-го полулистка включительно (главка под рубрикой: "О священном писании в жизни отца Зосимы"). Эта глава восторженная и поэтическая, прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения - из книги странствований инока Парфения. Просмотрите сами, многоуважаемый Николай Алексеевич, будьте отцом родным! - Когда корректуры всей книги будут отсмотрены, то сообщите Михаилу Никифоровичу. Мне бы хотелось, чтоб он прочел и сказал свое мнение, ибо очень дорожу его мнением.
В этой книге, надеюсь, ничего не найдете вычеркнуть или поправить как редактор, ни словечка, за это ручаюсь.
Очень еще прошу сохранить все разделения на главы и подглавы, как есть у меня. Тут вводится в роман как бы чужая рукопись (Записка Алексея Карамазова), и само собою, что эта рукопись разграфирована Алексеем Карамазовым по-своему. Здесь вставлю ропщущее NBеne: в июньской книге, в главе "Великий Инквизитор", не только нарушены мои рубрики, но даже всё напечатано сплошь, страниц 10 сряду, без перенесения на другую строчку даже. Это очень меня огорчило, и на это приношу Вам мою сердечную жалобу.
Следующую, 7-ю книгу, под названием: "Грушенька", которою закончится в этом году 2-я часть "Карамазовых", вышлю неуклонно примерно к 10-му сентября и уже из Старой Руссы. Эта 7-я книга предназначена мною на 2 книги "Русского вестника", сентябрьскую и октябрьскую. Будет всего в книге 7-й листа 4, так что на сентябрь придется всего лишь листа 2, не более, но что делать: в этой 7-й книге два отдельные эпизода, как бы две отдельные повести. Зато с окончанием этой 2-й части восполнится совершенно дух и смысл романа. Если не удастся, то моя вина как художника. 3-ю же часть романа (не более числом листов 1-й части) отлагаю, как уже и писал Вам, до следующего года. Здоровье, здоровье помешало! 2-я часть выйдет, таким образом, как бы несоразмерно длинна. Но что было делать, так пришлось.
Приношу Вам чрезвычайную благодарность мою насчет исполнения просьбы моей о порядке высылки денег жене моей в Старую Руссу, она уже меня уведомила.
Заранее спешу и еще об одной просьбе: августовскую книгу "Р<усского> вестника" не забудьте, многоуважаемый Николай Алексеевич, приказать выслать своевременно в Старую Руссу! Я именно приеду домой к ее выходу.
Примите уверение в глубочайшем и искреннем моем уважении.
Ваш всегдашний слуга
Федор Достоевский.
Всего в высылаемой книге шестой: "Русский инок" 53 почтовых полулистка.
808. К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ
9 (21) августа 1879. Эмс
Эмс. 9/21 августа/79.
Allemagne, Bad-Ems.
M-r Theodor Dostoyewsky, poste restante
Многоуважаемый Константин Петрович,
На Ваше прекрасное письмо ко мне в Старую Руссу до сих пор не ответил, но думал хоть минуту лично повидать Вас проездом в Эмс, был у Вас (в доме Финской церкви) и не застал, а швейцар сказал мне, что Вы очень часто приезжаете. Очень пожалел потому, что от Вас всегда услышишь живое и подкрепляющее слово, а я именно в подкреплении нуждался. Поехал я в Эмс совсем больной. Моя грудная болезнь (анфизема) вследствие дурной погоды за всё лето до того усилилась в Старой Руссе, что я не только телом, но и духом был расстроен. При этом тяжелая работа с "Карамазовыми", а наконец, и тяжелое впечатление от созерцания происходящего и от "Сумасшедшего дома" русской печати и интеллигенции.
Здесь я уже 3-ю неделю лечусь и не знаю, что будет, между тем при нашем курсе поездка обошлась мне в 700 руб., которые очень и очень могли бы быть сохранены для семейства. Я здесь сижу и беспрерывно думаю о том, что уже, разумеется, я скоро умру, ну через год или через два, и что же станется с тремя золотыми для меня головками после меня? Впрочем, я здесь и вообще в самом мрачном расположении духа: узкое ущелье, положим, живописное как ландшафт, но которое я уже посещаю 4-е лето и в котором каждый камень ненавижу, потому что трудно себе и представить, сколько тоски вынес я здесь в эти 4 раза приезду. Нынешний же приезд самый ужасный: многочисленная толпа всякого сброду со всей Европы (русских мало и всё какие-то неизвестные из окраин России) на самом тесном пространстве (ущелье), не с кем ни одного слова сказать, и главное - всё чужое, всё совсем чужое, - это невыносимо. И так вплоть до нашего сентября, то есть целых 5 недель. И заметьте: буквально наполовину жиды. Еще в Берлине я заметил проездом Пуцыковичу, что по моему взгляду Германия, Берлин по крайней мере, страшно жидовится. И вот здесь в "Моск<овских> ведомостях" прочел выдержку из одной только что появившейся в Германии брошюры: "Где же тут жид?". Это ответ одного жида же одному немцу, осмелившемуся написать, что Германия жидовится ужасно во всех отношениях. Нет жида, отвечает брошюра, и везде немец, но если нет жида, то везде влияние еврея. Ибо, дескать, еврейский дух и национальность выше германской, и действительно, привили к Германии "дух спекулятивного peaлизма" и проч. и проч. Таким образом, мой взгляд оказался верным: немцы и жиды сами об этом свидетельствуют. Но помимо спекулятивного реализма, который и к нам рвется, Вы не поверите, как здесь всё бесчестно, то есть в торговле по крайней мере, и проч. Теперешний немецкий купец не то что обманывает иностранца (это еще бы простительно), но его обворовывает буквально. Когда я здесь на это жаловался, то мне отвечали смеясь, что и с своими так же поступают. Ну, бог с ними.
Я как приехал сюда, тотчас же сел опять за работу и наконец-то, третьего дня, отослал в Москву требуемое на август. Выйдет 31-го августа. Это 6-я книга романа и называется "Русский инок" (NB. Биографические сведения из жизни старца Зосимы и некоторые его поучения). Жду ругательств от критиков; сам же, хоть и знаю, что 1/10 доли не выполнил из того, что хотел совершить, но всё же обратите на этот отрывок Ваше внимание, многоуважаемый и дорогой Константин Петрович, ибо очень хотелось бы знать мнение Ваше. Я писал эту книгу для немногих и считаю кульминационною точкой моей работы. Кстати, в нынешнем году не кончу романа: 3-я и последняя часть останется на будущий год. - А теперь опять сажусь здесь за работу.
В Берлине встретил Пуцыковича. Ему нет-нет, а кто-нибудь и поможет. Уверял меня богом, что через три дня выдаст обещанный номер "Гражданина" в Берлине, и до сих пор не выдает. Думаю, что и не выдаст вовсе. Заметил одну в нем черту: это лентяй и работать не в состоянии. Я, Вы знаете, до самого последнего времени брал в нем участие, но теперь он привел меня в отчаяние. И всё-то он сваливает на людей.
