Младшая сестра Смерти - Елена Станиславская
Мама не отвечает.
— Тетя Рита, думаю, она вас не слышит, — произносит Ти и пытается объяснить: — Ваша связь с потусторонним миром была утрачена после инициации дочери. Так что…
— Попробуй сама, Ти, — перебивает Миранда. — Поговори с ней. Изложи свою теорию.
Дама черв откашливается и кидает на меня робкий взгляд, будто спрашивает разрешения. Я легонько киваю.
— Лилия…
— Евгеньевна, — подсказывает Маргарита Леопольдовна.
Боже, я даже не знала маминого отчества! Получается, дедушку звали Евгением? А бабушка, насколько помню, была Евгенией. Какое интересное совпадение.
— Лилия Евгеньевна, — начинает Ти. — Я дама черв, и у меня есть гипотеза по поводу вашей дочери. Мне кажется, Агриппина не войдет ни в одну из существующих мастей. Она станет своего рода джокером в колоде. Займет вышестоящую позицию и будет нас контролировать. Решать разногласия, направлять, а в чем-то и сдерживать.
Слова Ти ошарашивают меня. И Хосе тоже. Он громко шепчет: «Ну ни фига себе!» — и теперь уже Ли шикает на него.
Дама черв пророчит мне пост большой начальницы — вроде должно быть лестно, но меня охватывает оторопь. Вот уж что я не готова делать, так это «решать разногласия» и кого-то «сдерживать». У меня точно не получится!
— Вот почему Агриппине угрожает не только нарушенная Гармония, — продолжает Ти, — но и масти. Мы сами. Никто из нас не привык к контролю извне. Бубны так и вовсе потеряли голову от власти и безнаказанности. А поскольку Смерть не хочет или не может прямо вмешиваться в наши дела, она решила найти помощницу. Агриппину.
Ох, как я надеюсь, что она ошибается!
— Мы, червы, — она смотрит на Миранду и Ли, — не против, чтобы появился джокер, но остальные вряд ли согласятся на это. Вот для чего мы призвали вас, Лилия Евгеньевна. Чтобы заручиться вашей поддержкой. Если бубны или пи… или другая масть захочет избавиться от Агриппины, вы сможете защитить ее.
— Ну с-спасибо! — сипит Хосе, догадавшись, кого чуть было не назвала Ти.
— Я знаю, что духи, как и сама Смерть, не вмешиваются в дела людей. Но сейчас тот редкий случай, когда стоит вмешаться, — заканчивает дама черв.
Мама по-прежнему молчит. Пока Ти говорила, Венечка смотрел на нее, но теперь снова переводит взгляд на меня. На губах — грустная улыбка.
Неужели дама черв права? Мне хочется убедить всех, что она ошибается, но нужные слова не приходят в голову. Ти так складно все изложила! Боюсь, мои «эм-м» и «ну-у-у» не помогут доказать, что ее теорема неверна. А главное, я и сама готова поверить в нее, пусть мне этого и не хочется. Кто знает, чего ждать от Смерти?
— Агриппина, — окликает Миранда. — Может, сама попробуешь? — Она выразительно косится на Венечку.
Я киваю, набираю воздуха в грудь и… выдыхаю. Что говорить? Сказать, как мне ее не хватает? Еще раз признаться в любви? Или рассказать случай из детства: а помнишь, как я наматывала твои волосы на руку — делала «бласлетик». В голове, разрастаясь с каждой секундой, катится ком из слов, но в нем нет тех самых.
Да, в нем нет. Потому что они стоят в сторонке и ждут. Ждут, когда я вспомню о них.
И я вспоминаю.
— Бабушка велела передать, что простила тебя, — говорю я. — Наверное, она очень рассердилась, когда ты сбежала. И расстроилась. А еще она попросила у тебя прощения. Сказала: «Пусть простит, если сможет». Ты сможешь?
— Да.
Все замирают и, кажется, даже не дышат. Первое мамино слово звенит и вибрирует в воздухе — я не только слышу его, но и ощущаю кожей.
Из правого глаза Венечки медленно вытекает слеза, и я чувствую, что сама сейчас расплачусь. Надо говорить, спрашивать, а дурацкие слова опять застревают в горле. Пиковая дама напрягается. Вздуваются вены на шее. Звенят булавки. Кажется, мама силится продолжить разговор, но ей что-то мешает.
— Хос-с-се. С-с-сними, — сипит Венечка, занимая собственное тело.
Мы все оборачиваемся к пиковому валету. Он ерзает на стуле и прячет глаза.
— Зайка? — Ли хмурится. — О чем просит Булавка?
— О булавках, — нехотя признается Хосе. — Они сдерживают духов. Не дают им окончательно захватить Венечку. Если снять защиту, дух сможет говорить, но это слишком рискованно. Я не могу ставить на карту жизнь друга.
— А как же Лидия Романовна? — вспоминаю я. — Она говорила, несмотря на булавки.
— Тут все сложно. Запрет не действует на всякую шелупонь. Только на тех, кто может своими словами повлиять на судьбы живых.
Венечка хрипит и вздрагивает. По детскому лицу катится пот. Я не могу оторвать взгляда от его вен, — кажется, они сейчас взорвутся.
— Зайка! Ему плохо, не видишь? — Ли вскакивает, опрокидывая стул, и кидается к пиковой даме. — Он хочет, чтобы мама Грипп поговорила с ней! Если ты не сделаешь этого, я сама! — И она вцепляется в Венечкину кольчугу.
Хосе взвивается на ноги, но Миранда и Ти бросаются к нему и хватают с двух сторон. Повиснув на пиковом валете, словно фанатки на рок-звезде, червы не дают ему кинуться к Венечке.
Ли кое-как стаскивает булавочную одежку и бросает на пол. Дзынь!
Хватанув воздух ртом, Венечка уступает место маме.
— Это мне нужно просить прощения. У всех вас. У тебя, — торопливо произносит она, не сводя с меня глаз. — Я не могу долго занимать чужое тело, поэтому скажу главное. Я нарушила Гармонию, да. Но не это стало причиной всех бед. Не само нарушение, а то, что было до него. Побуждение. Твой отец грозился бросить меня, если я пройду инициацию. Он говорил ужасные вещи о моей… о нашей семье. А я терпела, потому что любила его. С этого все началось. Вот почему все беды концентрируются вокруг одного человека. Тянутся к нему. Принудив меня бросить масть и семью, твой отец навлек на себя тьму. Это он проклят. Не ты.
Меня пригвождает к месту: ни рукой не шевельнуть, ни головой. Даже глаза не моргают — застыли, остекленели, словно у мертвеца. Только-только я решила, что проклятие возникло как побочный эффект от действий мамы и ее подруги, а теперь оказывается, что всю эту жуть запустил отец!
Не в той комнате он заколачивал окна. Не в том человеке видел причину несчастий.
Отчасти я понимаю его. Очень трудно посмотреть на себя со стороны и признать: да, это я во всем виноват.
— Мама все эти годы сдерживала его. Если бы не она, жертв было бы гораздо больше.
Мне сразу вспоминается берегиня на отцовской груди. Так
