Жук золотой - Александр Иванович Куприянов
Второй пацан в тройке осуществлял непосредственный контакт с курьером, отдавая товар и получая взамен японское барахло: платки, галстуки, трехцветные карандаши, зажигалки, рубашки и даже, иногда, туфли-корочки.
Третий всегда стоял на вассоре. То есть на стреме. Он обеспечивал прикрытие операции. В принципе известная структура боевых отрядов подпольщиков была взята нами на вооружение.
Нас повязали именно на ней. На системе. Пограничники и кагэбэшники, осуществляющие контроль за контактами местного населения с моряками, гражданами иностранного государства, очень быстро высчитали: действует система. Постепенно мы захватили всю поляну Магинской фарцовки, вытеснив случайных одиночек с поллитровыми банками икры. На крыше интерната был оборудован штаб. Вожди нового движения, а высчитать – кто они были такие, совсем не трудно, заседали там по вечерам, деля, чуть не написал награбленное. Деля полученное в результате грамотно организованного товарообмена. Старались по справедливости: в первую очередь товар доставался боевым тройкам. Газовые косынки и кофточки – девчонкам-симпатиям. Отдельной кучкой складывалась доля Лупейкина, идейного вдохновителя интернатовского общака. Себя, конечно, вожди тоже не обижали. Еще не было в мире вождей, которые при дележе добычи забыли бы про себя. Одним словом, здесь пряников хватало на всех. Любимым учителям, кстати, тоже перепадало. И ручки трехцветные, абсолютное новшество в мире убогой отечественной индустрии канцелярских товаров, и косынки на шею. Помню, географичка, не стесняясь, щеголяла. А педагогам-мужикам дарили зажигалки и душистые сигареты с фильтром. Тогда, кроме болгарского «Опала» и русских «Столичных», с фильтром сигарет вообще не было. В штабе мы выпивали. Очень любили советское полусладкое шампанское. Про водку разговора не заходило. Закусывали, понятно, «Ласточкой» и зеленым горошком в двухлитровых стеклянных банках. В интернатовском рейтинге деликатесов зеленый горошек занимал почетное третье место после киселя в брикетах и оранжевых мандаринов.
Кстати замечу, что настоящие фрукты – виноград, бананы и арбуз – я впервые попробовал в 9-м классе, весной. Дегустация произошла как раз на японском корабле-лесовозе. Мы были посланцами Клуба интернациональной дружбы и объезжали на катерке все суда с официальным приглашением моряков на какой-то особенный вечер. В одной из кают-компаний нас, двух пионеров, и меня, секретаря комитета комсомола средней школы-интерната № 5, угостили сочным арбузом… Пионерки продержались. А у меня через полчаса не только рвануло днище. Я громко позвал Ихтиандра. То есть, скажу яснее, метнул харч. И дело не в том, что коварные японцы подсунули мне гниловатый арбуз. Он был отличным, красновато-розовый ломоть райского овоща! Арбуз, что бы вы знали, не фрукт, а овощ из семейства тыквенных. Просто до 16 лет я ел квашеную капусту, соленые и зеленые помидоры – красные у нас не вызревали, соленые грузди. Я даже застал то время, когда в темном коридоре интерната стояла бочка с настоем из хвои. Против цинги. У северных пацанов от нехватки витаминов зубы начинают крошиться с семи лет.
Короче говоря, мой желудок не понял и не принял неизвестного лакомства. Надеюсь, читатель заметил еще один оксюморон, обещанный автором в начале. Оксюморон, напомню, соединение, казалось бы, несоединимых вещей и понятий. Секретарь комсомольского комитета школы и один из лидеров группы малолетних фарцовщиков, заедающий сладкое шампанское зеленым горошком… Я решил, что мы тогда стали первыми комсомольцами-оборотнями, ведущими двойную жизнь. Гордиться, понятно, нечем.
А тогда все мы не очень-то и парились из-за своих тайных игрищ и забав. Нам хотелось, как любым мальчишкам, тайны и настоящей игры. Явки, пороли, конспирация, рисковое дело. Штабы и боевые тройки. Новое время порождало новых Тимуров и формировало другие команды. А книги про революционеров-подпольщиков, индейцев и пиратов были всегда нашими любимыми книгами.
Не говоря уже про «Молодую гвардию» Фадеева.
Разумеется, мы начали чуть-чуть приторговывать. Наша вторая ошибка. Роковая. Надо было покупать у местных рыбаков икру. Хлеб и масло, целыми партиями, тоже стоили не 17 копеек, как за пачку вожделенного киселя. Тара из-под пюре регулярно закупалась в Николаевске-на-Амуре. Да! Еще одно новшество в управлении системой фарцовки. Тройки рекрутировали новых агентов. Привел в цепочку приятеля – получай дополнительную пачку чуин-гама. Или шикарный цветной галстук. Ни о каком сетевом маркетинге мы тогда и слыхом не слыхивали. Причем вождей движения в лицо могли знать только старшины троек.
В нашем позорном разоблачении главную роль сыграли пресловутые баночки Лупейкина. Оказывается, в практике зорких пограничников такая тара всплывала несколько лет назад…
Короче говоря, Забелин поставил меня между колен, влепил в лоб звонкого щелбана и сказал: «Залет, краснофлотец! Тебе надо срочно отдавать швартовые. Можете на время спрятаться в своей Кентёвке». Кентёвкой все городские и магинские иронично называли нашу деревню Иннокентьевку. Мы так и сделали. Под благовидным предлогом откосили от ремонта интерната – уже начинались летние каникулы. И на теплоходике «ОМ-5» отбыли в родные пенаты. Ловить чебаков с баржи «Страна Советов», купаться и слушать байки сансэя Лупейкина.
Не тут-то было! К «Стране Советов» подвалил маленький, но юркий катерок, с которого сошли по трапу какой-то неприметный человек в сером костюме и с папочкой под мышкой, офицер-пограничник в зеленой фуражке и странная черноволосая женщина в модном плаще и с абсолютно белым лицом. Она была похожа на японку. Очень высокую и странную японку. Позже, ни в Японии, ни в других странах мира, я никогда не встречал японских девушек такого роста.
Лупейкин, чаливший катерок, мгновенно, как мы тогда говорили, сбледнул с лица. Неприметный человек в сером костюме извлек из кармана маленькую баночку из-под фруктового пюре и строго спросил Лупейкина: «Ну, что, Артист? Опять за старое?! Сколько волка не корми…» Вот тут-то Лупейкин и проявил не свойственное его натуре дробление копытами. О, как засуетился сансэй, замельтешил, открывая запасную каюту на дебаркадере! Именно туда нас и стали вызывать по одному следователи. Следаки, как шепотом оповестил Лупейкин.
Они нас профилактировали.
То есть фактически допрашивали, выясняя подробности теневой деятельности на Рейде морской сплотки. Первым в каюту пригласили Лупейкина. Что интересно, он успел переодеться в чистую рубашку и хромовые сапоги. Шею его украшало знаменитое кашне. Для нас был дан знак. Адольф Лупейкин на бреющем – он так шепнул: «Пошел на бреющем!» – заходил на цель. Или на жертву? Лупейкин в своей речи все время смешивал морские и летные термины. Мы никак не могли взять в толк: кем он был в прошлой жизни. Летчиком или моряком? Туманно намекал на свои опасные приключения. Но оказалось, что ни пилотом, ни капитаном Лупейкин в прошлой жизни не был. А был он обыкновенным прощелыгой. Но о некоторых пикантных подробностях его биографии мы узнали позже. А пока Лупейкин первым нырнул в каюту к приехавшим
