Евгений Козловский - Киносценарии и повести
Отечественный Карась замялся:
- Не все так просто, мой дорогой, не все так просто. Ты - здесь, а мы все-таки - там. То есть - наоборот.
- Здесь-то как раз все сложнее! - возразил Парижанин. - И как ты думаешь: он действительно даст этому ход?
Отечественный Карась печально кивнул. Собеседники помолчали.
- Придется возвращаться в отечество, - неожиданно, но вполне убежденно изрек Карась-Эмигрант.
- Возвращаться?! - не поверил или сделал вид, что не поверил ушам, Карась-Председатель. - В наше дерьмо?.. Да он тебя здесь не достанет!..
- Нет, старик, все наоборот. Именно здесь он меня и достанет. Все, что я здесь имею: положение, уважение, дом, наконец, я получил на незапятнанной репутации диссидента-изгнанника, на авторитете моего журнала! Придется возвращаться, старик.
- Да ты ж тут!.. - захлебнулся Отечественный Карась от обиды за товарища, - да ты что?!. Журнал!.. Пять книг вышло!.. Один твой дом чего стоит!.. Ты ж вчера на пресс-конференции сам говорил, что, хотя для тебя место проживания ничего не значит и ты сердцем, так сказать, всегда с Родиной, но не возьмешь на себя право снова ломать жизнь семьи. Жизнь детей, внуков!
- Это вчера, - задумчиво провещал Карась-Эмигрант и снова помахал голубым конвертом.
- Так ведь он же у нас тем более опубликует! - все уговаривал Карася-Парижанина Карась-Москвич, хоть вроде и посланный в столицу мира с противоположной миссией: видать, в глубине души чувствовал, что, сколько ни уговаривай, конверт весомее любых уговоров. Что, как говорится, написано пером!
И действительно - Парижанин стоял на своем:
- Ну, у вас! То есть: у нас! Пусть публикует. У нас я попросту затеряюсь среди подобных себе. Никто и внимания не обратит! Восстановят гражданство, стану работать! Еще, может, почетным гражданином сделают. Возвращенцев у нас любят.
Некий Карась появился из лифта и огляделся в поисках нужной двери. Она обнаружилась не только номером, но и приколотой к обивке запискою: Входите без звонка. Так Карась и поступил и оказался в прихожей Благородного Карася. Там наличествовало еще два плакатика: один - под свисающими со шляпочницы разномастно-разноразмерными чулками: Желаете сохранить инкогнито - наденьте, другой, с рукою-стрелочкой, направленной на ближайшую дверь: Проходите сюда F. Карась помялся несколько, натянул на голову чулок и, горько-иронически улыбнувшись собственному отражению, пошел в направлении, указанном нарисованным пальцем.
В кабинете скопилось Карасей больше десятка, и все, кроме хозяина, тоже в чулках. Прения были в разгаре.
- Да что я, гэбистов от урлы не отличу? Нанял себе охрану! - добрызгивал слюною инициатор Тайного Совещания.
- Э, знаете, - произнес с изрядным сомнением Карась, одетый коричневым, в рубчик, чулком. - Они себе иной раз таких набирают!
- Нету там гэбэ никакого. Нету, - тихий, но очень уверенный обкомовский басок провещал из-под чулка черного, ажурного, с парой стыдливых дырочек в районе покатого лба.
- А хоть бы и урла! - возразил чулок розовый, с цветочком на бывшей щиколотке. - С нашим вооружением да ухватками!..
- Не перестреляют, как куропаток, - милиция заметет! - Серый В Ромбик.
- Разбой пришьют! - подтвердил Чулок Телесного Цвета Со Спущенной И Наскоро Подхваченной Петлею.
- Я всегда утверждал, - обличил хозяин, - что рабы заслуживают своей участи! Еще Карамзин писал!
- Отчего же непременно рабы? - пробасил Черно-Ажурный, прервав Благородного Карася. - Вы выражения-то, Дмитрий Никитович, выбирайте. Не рабы - хозяева. Вас милицейский захват устроит?
- Да не пойдет на это дело милиция! Я уже выяснял! - кипел Благородный.
- А это уже - моя проблема, - успокоил Ажурный.
- Браво! - закричали Караси и захлопали в ладоши. - Вот и выход! Вариант! Превосходно! - и повставали со стульев, счастливые возможностью разойтись. - По одному, по одному выходим! Конспирация!
- Стойте! стойте! - преградил дорогу хозяин. - А вы не боитесь стать жертвами командира захвата? Или вот, скажем! поверьте, я не хочу вас обидеть! нашего уважаемого коллеги? - кивнул в сторону Черно-Ажурного.
Караси несколько приумолкли.
Черно-Ажурный проворковал:
- Я могу дать честное слово, что архив будет тут же уничтожен.
- Видите! - с радостным облегчением сказал Телесный Со Спущенной Петелькою, однако, общего облегчения не произошло.
- Честное слово! - протянул со смаком фразочку Карась из-под чулка коричневого, в рубчик.
- Если вам недостаточно моего честного слова! - обиделся Черно-Ажурный, направляясь к выходу.
- Почему ж недостаточно? Очень даже достаточно! - загудели, занервничали Караси, удерживая уходящего.
- В таком случае!
Но Благородный Карась был несгибаем: выступил вперед, стал перед Черно-Ажурным:
- Требую гарантий!
- Пожалуйста, - пожал плечами Ажурный. - Я попрошу, чтобы вас взяли с собой.
Наутро к Папскому Дворцу в Ватикане подкатил лимузин. Швейцарцы в черных медвежьих шапках отдали честь. Из лимузина через дверцу, предупредительно распахнутую шофером, выбрался знакомый нам по Садовой улице Батюшка-Карась в сопровождении Молодого Православного Священника. Навстречу по лестнице Дворца спускался Высокий Чин Католической Иерархии. Последовали приветствия, рукопожатия, блицы вспышек неизвестно откуда повылазивших репортеров. Католический Чин обратился к Батюшке-Карасю с недлинной половинкою фразы, которая тут же была переведена Молодым Священником:
- Его Преосвященство полагает, что аудиенция, которую Его Святейшество соизволило дать в вашем лице всей преображенной Российской Церкви!
Католический Чин продолжил фразу, в которой даже Батюшке, ни бельмеса не смыслящему в итальянском, внятными показались слова "Gorbatshoff" и "Рyeryestroyka". Но в этот как раз момент один из швейцарцев подал Батюшке-Карасю голубой конверт. Батюшка глянул на надпись и посерел с лица.
Что-то продолжал говорить Католический Чин, что-то переводил Молодой Священник - все звуки исчезли для Батюшки, заглушенные гулким стуком крови в ушах.
Когда пауза, повисшая в воздухе, перетянулась за всякие приличные пределы времени, потребного для обдумывания ответа, Батюшка-Карась пришел, наконец, в себя; пришел, впрочем, только отчасти - иначе не пробасил бы, склонясь к уху Молодого Священника:
- Спроси, понимаете, его потихонечку, не мог ли бы я получить, понимаете, в Ватикане политическое убежище.
И на взгляд-вопль изумленного услышанным Священника добавил:
- Если потребуется - готов, понимаете, принять католичество. Во славу Божию!
- Ч-черт! Понарыли! - выругался Юноша, едва не свалившись в канаву во тьме вечерней Садовой. - Постой, Машка! Давай руку!
- Эй, командир! - появился из мглы кто-то Высокий.
- Пошли-пошли, - шепнула Внучка. - Не ввязывайся.
- Закурить есть? - крикнул Высокий вдогонку и ускорил шаги.
Внучка, схватив Юношу за руку, побежала.
Побежал и Высокий, догнал возле самой полковничьей калитки, заградил путь.
- Дед, дед! - громко позвала Внучка. - Полко-о-вник!
- Да чего ты! - забубнил Высокий. - Кто тебя, понял, трогает?..
Калитка отворилась. На крыльце появился Человечек, освещенный электрическим отблеском из комнаты.
- Где полковник? - агрессивно выступила Внучка.
- Заходите, заходите, ребята, - очень добродушно сказал Человечек. Чего волнуетесь?
- А вы! кто? - осведомилась Внучка.
- Товарищи его, по работе, - широко и открыто улыбнулся Человечек. Приехали навестить. Он приболел немножко. Нелличка, где вы там? - жестко и нетерпеливо позвал во тьму.
Страшный, истерзанный, опираясь на руку Чернокудрой Нежной, появился из-за угла Полковник.
- Дед, что с тобой?! - бросилась к нему Внучка.
- Ничего, Машенька, ничего. Все в порядке. Все прекрасно. Пытались! ограбить. Вот, ребята приехали, - кивнул на Человечка и еще две-три тени, ошивающиеся около, - помогли. И доктор тоже есть, - взглянул на Ласковую. - Так что вы езжайте, езжайте в Москву. У меня здесь все! в порядке.
- Никуда я не поеду! - объявила Внучка решительно. - Тут что-то не так. Пошли в дом.
- Конечно, заходите, пожалуйста, - гостеприимно пропел Человечек.
- Поезжай в Москву, я сказал! - повысил голос Полковник.
- Иннокентий Всеволодович, - упрекнул Человечек. - Вы думайте, что говорите! Заходите, ребята, заходите.
- В Москву! - заорал Полковник так страшно, что Внучка с Юношею не сумели не послушаться, однако, едва двинувшись к калитке, оказались накрепко схвачены двумя тенями.
Человечек подал незаметный сигнал и третьей тени - Полковник тоже очутился в клещах, со ртом, зажатым чужой потной ладонью.
Две первые тени тащили ребят в дом, а Человечек отнесся к Полковнику:
- Не Штирлиц вы оказались, Иннокентий Всеволодович. Далек-ко не Штирлиц! Отправьте его на место. Наручники - обязательны, - бросил во тьму. - Извините, - вернулся к Полковнику, - у меня не столько людей, чтобы следить за вами каждое мгновение. А самоубийством жизнь вы покончите не прежде, чем я вам это позволю. Не в службу, а в дружбу, Нелличка, подежурь немного возле.
