Библиотекарист - Патрик де Витт
– Думаю, да.
– Что ж, мы почти на месте.
Солнце опустилось еще ниже, и автобус закладывал широкие, стремительные виражи, следуя очертаниям береговой линии.
– Ты слишком молод, чтобы ведать о меланхолии, сопровождающей возвращение в место, где когда-то ты процветал. Замечу, это совсем не так плохо, как кажется. Но, Боб, я делаю различие между меланхолией и печалью. Ты понимаешь, в чем разница?
– Нет.
– Меланхолия – это мечтательное отождествление времени с вором, и коренится меланхолия в воспоминаниях о минувшей любви и былом успехе. Печаль – явление более безнадежное. Печаль – это осознание того, что ты не получишь того, что жаждешь и, возможно, заслуживаешь, и вот она-то, печаль, коренится во влечении к смерти или, извини уж меня, им поощряется.
Ида вздрогнула и пошевелилась.
– Как тут уснешь, когда кто-то все время болтает? – вопросила она.
– Оно живет и дышит, – сказала Джун Бобу. – Оно ходит меж нас.
Тут Ида вполне пробудилась, выпрямила спину и огляделась по сторонам, будто запамятовала, в каком месте уснула.
– Где моя “Бэби Рут”? Я хочу шоколадку!
И Джун, поморщившись, набрала воздуху в легкие и обратилась к своей подруге:
– Я вот только сию минуту объясняла юному Бобу, что даже тем из нас, кто готов к меланхолии, следует иметь запас прочности на случай печали.
* * *
Автобус съехал на пятачок, отделявший шоссе от океана. Водитель заглушил двигатель, и Боб услышал, как бьется в стенки автобуса ветер, что дует с океанических вод, услышал, как мерно шуршит галькой отступающая волна.
Джун смотрела налево, в сторону от моря.
– Вот он, – сказала она.
Отель “Эльба” был выстроен в викторианском вкусе: закругленная черепица, вдоль фасада деревянная прогулочная галерея, над южным крылом башня с коническим верхом. Высилась башня в наклон, флюгер над ней согнулся в жесте как бы почтения или ласкового приветствия, и видно было, что башня, как и отель в целом, понемногу врастает в землю. Красивый отель, подумал Боб, но вид у него недокормленный. Хотя когда-то он, должно быть, казался величественным.
– Мэнсфилд! – возгласил водитель.
Изнутри автобуса Боб мог с высоты обозреть весь городок целиком: две дороги буквой “Т”, шоссе и улица, ведущая на восток, в темнеющий лес. Солнце еще не село, но витрины магазинов вдоль шоссе были уже закрыты, на сегодня или же навсегда. А на улице чуть дальше отеля Боб увидел кинотеатр и ресторан, оба открытые для посещения, но рядом ни единой души, которой вздумалось бы войти в тот или другой. Ни слова не говоря, Джун мрачно смотрела на это зрелище. В кабинке водителя над головой у него вспыхнул свет, и он сделал пометку в блокноте, который свисал с приборной панели.
– Мэнсфилд, – повторил он и открыл створчатую дверцу, впустив внутрь порыв ветра. Тот ворвался и пронесся по автобусу, ряд за рядом перебудоражив всех пассажиров и рассердив собак, зарычавших на невидимую напасть. Перья на шляпах Иды и Джун заплясали, заколыхались, когда те встали и принялись собираться.
Водитель, выйдя, прошел к задней части автобуса, где открыл багажное отделение и озаботился багажом. Заслышав глухой удар снаружи, Ида вытянула шею, чтобы глянуть в окно, и вскричала: “Он сломает гильотину, дурак!” Ида и Джун в панике кинулись по проходу; путаясь в ногах, собачки бежали следом, а Боб следовал за собачками. Разрешения на присутствие в их рядах он не получил, но решился не отставать, пока ему ясней ясного не велят держаться подальше. Соскочив на землю, Боб встал поодаль, наблюдая за тем, как водитель выгружает багаж, в то время как дамы указывали ему на хрупкость той или иной вещи, попутно втолковывая, что именно он опять сделал не так. Багаж был сложен в высокую кучу, и Боб укрылся за ней.
Водитель не уходил, а, промокая лицо носовым платком, выжидающе поглядывал на пассажирок. Видно, надеялся, что они состоятельные чудачки и отблагодарят его непомерными чаевыми. Но время проходило в молчании, женщины не предложили водителю ни денежной премии, ни даже доброго слова, и поэтому он спрятал платок и, вернувшись в автобус, недовольно плюхнулся на свое место. Но уже через мгновение выпрямился, словно озаренный идеей; повернул ключ в замке зажигания и принялся подстегивать двигатель, включая-выключая первую передачу и одновременно нажимая на тормоз. Эти действия вызвали выхлопы в карбюраторе, и объемистым черным клубом из сопла вырвалась сажа, окутала собой женщин, которые раскашлялись и, отплевываясь, стали размахивать руками, чтобы отогнать гарь. Посигналив, водитель вырулил на шоссе; Джун, носовым платком стирая копоть с лица, сказала:
– Надо отдать ему должное, Ида. Этот человек своим инструментом владеет.
Ида стояла столбом, клокоча, и слова выговорить не могла – или же не желала. Тем временем из отеля “Эльба” показался однорукий мужчина, явно очень довольный, пересек шоссе и предстал перед Идой и Джун.
– Добрый вечер, милые дамы! – сказал он.
– А, мистер Мор, – отозвалась Джун, разглядывая свой носовой платок. – Ну, и что у вас нового?
– Только то, что я занимался своими делами за стойкой регистрации и совершенно случайно поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как вас двоих обдало отработанным газом. Только представьте себе мое удивление!
– Очень хорошо представляю, – отозвалась Джун. – Думаю, оно было сродни нашему собственному, разве что наше было куда неприятней.
– Вот уж правда, – и мистер Мор указал подбородком на то место, где минуту назад был автобус. – И сдается мне, он сделал это нарочно, вы не находите?
– Нахожу.
– Но что же произошло, что ввергло водителя в пучину мести? Никогда не поверю, что ваш талант заводить друзей вас покинул!
– Нет, совсем не покинул. Но, надо признать, стал ненадежней. Или, может быть, избирательней. Дело в том, что стал уже круг тех, с кем мы сами готовы дружить. Впрочем, ваш талант тонкой наблюдательности по-прежнему очевиден.
– Да, и я за него держусь. Все надеюсь, что когда-нибудь он мне вдруг пригодится. Это ведь оружие против всех остальных, не так ли? – Он взмахнул невидимым мечом и, сделав воинственное лицо, рубанул воздух. Но меч сразу исчез, лицо опять подобрело, и
