Бывший лучший друг - Элена Макнамара
— Почему?
— Не все готовы услышать правду, а я сказала ей правду. Неважно, — вздыхает, — в общем, мы поругались, и я последняя, кому она позвонит, — снова грустный вздох, — береги себя, Паш, и подумай лучше о работе. Милла взрослая девушка, сама должна понять, что ей нужно. Насильно, как говорится, мил не будешь.
— Я тебя понял.
— Пока, Паш. Заезжай в зал, не пропадай.
— Хорошо, — говорю и тут же отключаюсь.
Какой к черту зал? Иваныч, наверное, мою рожу даже видеть не хочет.
Со злостью сжимаю телефон и слышу, как трещит пластик. Замахиваюсь, хочу, чтобы он врезался в стену и разлетелся на миллион осколков, но снова себя останавливаю. Падаю на кровать, разглядываю потолок. Пытаюсь собрать все мысли, витающие в голове, в одну кучу. В большую такую кучу. Но у меня ничего не получается.
Что делать? Бежать на вокзал? Садиться на поезд и ехать вслед за Миллой? Умолять её вернуться? Или бежать в «Валхалу» и расторгать договор и только потом ехать за Миллой? Может, Влад прав, и она вернётся, только если я закончу с боями?
Но я готов закончить, если это то, чего она хочет.
Рывком сажусь. Набираю заветный номер. Зажмуриваюсь, пока слушаю гудки.
— Алло, — слышу её грустный голос, прежде чем отчаиваюсь окончательно.
— Милл, — я вскакиваю от неожиданности. — Ты наконец ответила! Что происходит, Милл? Поговори со мной!
— Я в поезде. Еду домой, — потом немного тише добавляет. — К маме.
— Это я уже знаю. Но вот почему-то не от тебя, — слова звучат как обвинение, и я осекаюсь. Хлопаю себя по щеке, усмиряя поток мыслей. — Почему ты уехала?
— Я сказала тебе, Паш, я устала. Хочу погостить у мамы, она давно звала меня, то есть нас… Но ты сейчас, наверное, очень занят и всё равно не смог бы поехать.
— Ничего я не занят, — говорю, не подумав.
— Да? А как же бои? И эта твоя Лика? — теперь она говорит с упреком.
— Лика мне никто. У неё просто фантазия богатая, вот и навыдумывала себе черт знает чего.
— Ты заключил контракт? — Милла больше не ходит кругами и задаёт самый главный вопрос.
— Да, — мой голос предательски дрожит.
Тишина на том конце провода пугает.
— Милк-Милк? Не молчи, прошу тебя. Что ты хочешь? Хочешь, чтобы я ушёл из «Валхалы»? Я уйду, ты только скажи…
— Паш, я, — замешательство, — … я не могу тебя о таком просить…
— Так и не проси. Ведь для нас с тобой ничего не поменялось. Какая разница, чем я зарабатываю на жизнь?
— Разница есть. Большая. Я переживаю за твою жизнь и верю, что там тебе не место.
— Хорошо, тогда я уйду, — когда говорю, искренне в это верю. Буквально каждому слову. — Ты вернёшься?
Снова молчание. Замираю посередине комнаты.
— Я не вернусь, — после короткой паузы. Это «я не вернусь» — такое тихое, и мне кажется, что это просто какие-то помехи, сбой. — Я не вернусь… пока, — нет, это не сбой связи, это сбой всей моей жизни, — мне нужно подумать и побыть вдали от тебя.
— Милл, ты серьёзно? — не верю своим ушам. — Что я буду делать здесь один, без тебя? Не хочешь приезжать, тогда я сам за тобой поеду. Сейчас же прыгну в машину или в поеду, — непроизвольно мой голос повышается, и я уже не могу сдерживать весь свой пыл. — Ты не можешь так просто отказаться от нас. Милк-Милк, прошу, скажи, что ты пошутила. Я не понимаю… Чёрт, — пинок приходится по кровати, но я, не рассчитав силу удара, расшиб пальцы в кровь, — вот чёрт, — сажусь, хватаюсь за ногу. Со стороны, наверное, выгляжу полным придурком.
— Паш, что происходит? — взволнованно спрашивает Милла.
— Ничего, — продолжаю чертыхаться, но уже про себя. — Немного поколотил мебель, — выжимаю поддельный смешок. Но весело, похоже, только мне.
— Ладно, Паш, созвонимся позже, — она хочет закончить разговор. — Я всю ночь не спала и сейчас жутко устала.
— Да, конечно, прости меня за это. Ты ждала меня, а я…
— До связи, Паш, — обрывает мои жалкие извинения.
— Обещаю тебе, я всё решу с «Валхалой», сегодня же, — успеваю сказать, прежде чем Милла бросит трубку. — Обещаю, — говорю в пустоту самому себе.
Телефон всё-таки летит в стену, но новость в том, что он не разлетается на тысячу осколков. Всего лишь разбирается на три части, и все эти части бесшумно падают на ковёр.
Даже телефон разбить не в состоянии. Слабак…
Топчу запчасти ногами, слышу характерный треск.
Ну что, тебе легче? Это решило все твои проблемы?
Наклоняюсь, разгребаю осколки, нахожу сим карту. Убеждаюсь, что на ней нет видимых повреждений, и убираю её в бумажник.
Первое, что делаю, бегу в ближайший магазин и покупаю новое средство связи.
Вдруг Милла позвонит?
Последние крупицы надежды все ещё присутствуют. Она же это не серьёзно! Конечно, она вернётся!
Чтобы немного проветриться и прогнать остатки алкогольного затмения, до «Валхалы» добираюсь пешком. Но этот путь выжимает последние силы. В клубе тихо, темно и безлюдно. Прохожу к кабинету Степанова, стучу, ответа нет. Дёргаю ручку — закрыто. Устало присаживаюсь на кожаную банкетку справа от двери. Затылком нахожу стену позади себя. Наваливаюсь. Организм буквально требует сна. Мои веки закрыты, но в сознание постоянно мелькает образ Миллы.
" Я не вернусь", — тихо, печально, словно заезженная пластинка, повторяет её голос.
* * *
— Какие люди в Голливуде, — раздается возле самого уха. Вздрагиваю, провожу рукой по лицу, отгоняя остатки сна. — Проходи, Павел, не будем пугать твоей рожей окружающих.
Степанов проходит в кабинет, оставляя дверь открытой. Бросаю беглый взгляд по сторонам. Жизнь вокруг меня кипит. По коридору тут и там ходят люди, сотрудники клуба.
Сколько я спал?
Пока вхожу в кабинет и закрываю дверь, проверяю телефон на наличие звонков. Пусто. Никто мне не звонил. Нет, не так. Милла мне не звонила, а прошло уже… шесть часов?
— Ты за этим пришел? — большой босс шумно шлёпает файлом с документами по столу. — Забыл вчера свой экземпляр, когда бесцеремонно покинул нашу дружную компанию, даже ни с кем не попрощавшись.
Смотрю на контракт неживым взглядом. Потом перевожу взгляд на Степанова. В моих мыслях было всё намного проще. В своих мыслях я просто пришел, сказал, что передумал, распрощался и ушёл.
А теперь…
Нервно сглатываю, прохожу к столу и присаживаюсь на тот самый стул, на котором сидел вчера. Константин Игнатьевич сводит брови к переносице, напрягается, видя моё замешательство, но следует моему примеру и садится напротив.
— Что случилось, Павел? — складывает руки на груди. Поза расслабленная, но
