Записки церковного сторожа - Алексей Николаевич Котов
Война
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Юлия Друнина
Наступает следующая одна ночь и это уже не тихая ночь, а канун сильнейшей грозы.
«…Подводчики… варили кашу. На этот раз с самого начала во всем чувствовалась какая-то неопределенная тоска. Было душно; все много пили и никак не могли утолить жажду. Луна взошла сильно багровая и хмурая, точно больная; звезды тоже хмурились, мгла была гуще, даль мутнее… »
Предгрозовое состояние природы люди переносят по-разному.
«…У костра уж не было вчерашнего оживления и разговоров.
…Дымов лежал на животе, молчал и жевал соломинку; выражение лица у него было брезгливое, точно от соломинки дурно пахло, злое и утомленное…
… Дымов выхватил из рук Емельяна ложку и швырнул ее далеко в сторону. Егорушка, давно уже ненавидевший Дымова, почувствовал, как в воздухе вдруг стало невыносимо душно, как огонь от костра горячо жег лицо; ему захотелось скорее бежать к обозу в потемки, но злые, скучающие глаза озорника тянули его к себе. Страстно желая сказать что-нибудь в высшей степени обидное, он шагнул к Дымову и проговорил, задыхаясь:
– Ты хуже всех! Я тебя терпеть не могу!.. На том свете ты будешь гореть в аду! Я Ивану Иванычу пожалуюсь! Ты не смеешь обижать Емельяна!
– Тоже, скажи пожалуйста! – усмехнулся Дымов. – Свиненок всякий, еще на губах молоко не обсохло, в указчики лезет. А ежели за ухо?
Егорушка почувствовал, что дышать уже нечем; он – никогда с ним этого не было раньше – вдруг затрясся всем телом, затопал ногами и закричал пронзительно:
– Бейте его! Бейте его!
Слезы брызнули у него из глаз; ему стало стыдно, и он, пошатываясь, побежал к обозу. Какое впечатление произвел его крик, он не видел. Лежа на тюке и плача, он дергал руками и ногами, и шептал:
– Мама! Мама!
И эти люди, и тени вокруг костра, и темные тюки, и далекая молния, каждую минуту сверкавшая вдали, – все теперь представлялось ему нелюдимым и страшным. Он ужасался и в отчаянии спрашивал себя, как это и зачем попал он в неизвестную землю, в компанию страшных мужиков? Где теперь дядя, о. Христофор и Дениска?..»
Чехов называет Степь «неизвестной землей». А на неизвестной земле, как правило, живут неизвестные и непонятные люди.
Чуть позже Дымов все-таки подошел к мальчику. Но не затем, чтобы извиниться, а затем, чтобы подставить лицо для удара. Дымову снова скучно и ему не нужно «скучного счастья» Константина, как точно также такого же счастья не нужно инвалиду-революционеру Матвееву и брату трактирщика Моисея Моисеича Соломону. Ни у Дымова, ни у Матвеева, ни у Соломона нет понятия о добре и зле. Для них все делится на «скучно» и «не скучно», и даже мысль Матвеева «признают ли меня равным или нет» значит то, будет ли ему «скучно» или нет.
Следующим вечером в Степи начинается большая гроза.
«…Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие, черные лохмотья; точно такие же лохмотья… Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение…
– Скушно мне! – донесся с передних возов крик Дымова, и по голосу его можно было судить, что он уж опять начинал злиться. – Скушно!
Вдруг рванул ветер и с такой силой, что едва не выхватил у Егорушки узелок и рогожу; встрепенувшись, рогожа рванулась во все стороны и захлопала по тюку и по лицу Егорушки…»
Буря оказалась настолько сильной, что мальчику почудилось, что он остался один в темноте. Его пугают молнии и разряды грома. Потом Егорушка увидел новую опасность: «за возом шли три громадных великана с длинными пиками. Молния блеснула на остриях их пик и очень явственно осветила их фигуры. То были люди громадных размеров, с закрытыми лицами, поникшими головами и с тяжелою поступью…»
Егорушка настолько перепугался, что «уж не крестился, не звал деда, не думал о матери и только коченел от холода и уверенности, что гроза никогда не кончится…»
Степь показала всю свою воинственную мощь. Все: дорога, рассказы возчиков у костра, о. Христофор, Кузьмичев, счастливый Константин – все это растворила и заслонила собой чудовищная гроза.
Гроза в «Степи» – чеховский прообраз революции, тем более что во тьме появляются фигуры великанов с пиками?.. И да, и нет. Да потому что Чехов-художник понимал и видел больше, чем Чехов-человек. А нет, потому что гроза кончается и Егорушка видит, что великаны «оказались обыкновенными мужиками, державшими на плечах не пики, а железные вилы». Да и так лишь редки сильные грозы в Степи?
Или все-таки «да»?.. Ведь писал же Чехов, что русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер тысячепудового камня. «В Западной Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно… Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться…» (Григоровичу о 5 февраля 1888 года)
Что ж, действительно, когда тебя бьют или когда вокруг тебя необозримый простор и в самом деле трудно сориентироваться. И не потому ли так бессмысленны и беспощадны русские бунты? Но в 1917 году все-таки нашлась сила, которой удалось пересилить – нет, не беспощадность! – но бессмысленность бунта и превратить его в революцию. Как?.. Как удалось большевикам объединить, казалось бы, заведомо несоединимое, как вода и масло – людей типа Дымова и Соломона? Ответ прост. Во-первых, не их самих (уж слишком они малограмотны), а их детей. Герои «По ту сторону» Бейзас и Матвеев – уже следующее поколение героев «Степи». Энергетика этих людей осталась такой же сильной, но если раньше она была похожа на бурный океан разнонаправленных векторов движения, то теперь – на широкую, могучую реку, текущую в одном направлении.
Революция умеет многое. А главное, она умеет объединять людей: монархистов и кадетов, большевиков и анархистов, физиков и лириков, атеистов и верующих против «скучного счастья» жизни, о котором говорилось выше. Иными словами революция объединяет «бога» и дьявола во имя себя самой. Ведь недаром же Достоевский, обдумывая продолжение «Братьев Карамазовых», сделал своего самого чистого и сердечного героя Алешу – революционером, а в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд пытается сыграть роль бога.
Кстати, о киевском Майдне-2014. Разве не было попов на
