Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум

– Прелесть. А ты, а ты… А ты, ты, ты – будешь серебряным ключом, который лежит в зеленом янтарно-нефритовом шаре, в черной узкой выемке, похожей на зрачок Герберта. Кто внимательно посмотрит в глаза Герберта моего, тот увидит тебя.

Наступил вечер, булыжники перуджинских мостовых облиты фонарными отсветами. Никогда до сих пор мы так не разговаривали. Это было первое пожелание на ночь, сказанное друг другу в лицо, выдохнутое с легким паром.

В Главном доме Эмпатико ярко горели окна. За столом сидели Вадим Крэм, профессор-авантюрист, и Роман Сильверман, паникующий тренер. Два многоженца, неврастеника, ловца душ. Они оживленно беседовали друг с другом, но при этом каждый говорил только о своем, не отвечая на вопросы собеседника.

– Летом едем в Якутию, надо купить москитную сетку.

– Все же что вы думаете о будущих посетителях Эмпатико? Откуда они станут приезжать? Я думаю, это русские из Европы, успешные невротики, которые хотят подкачаться.

– С Танькой далеко не уедешь. Зачем жить с нянькой сына, которая больше ни на что не способна?

– Кацнер работает с МБА, он подгонит финансистов из Петербурга. Эта публика ведется на золотой ключик. Мы сделаем тренинг для буратин-интеллектуалов.

Может быть, перед отъездом, накануне расставания с Варей, все эти разговоры казались особенно беспомощными, бессмысленными и бессвязными. Как могут люди с такой расхлябанной психикой и изломанной этикой помогать другим? Сколько найдется слепцов, которые выберут таких поводырей?

Найдется, предостаточно найдется, отвечал я сам себе почти злорадно. До сих пор же находились. В мире полно людей, которые мечтают стать марионетками, хоть никому, в том числе себе, не признаются в этом никогда.

Завтра выезжать до рассвета, мы прощаемся с психами-психологами. Тыча мне в глаза остреньким взглядом, Вадим Маркович говорит:

– Михаил, я очень рад, что вы приехали. Приезжайте еще, давайте разговаривать и дружить.

«Ж» в слове «дружить» прожужжало вкрадчиво, как в былые времена. Но, судя по выражению лица и по напряженному голосу, предложение «дружить» таило в себе угрозу «расстаться по-хорошему».

Мимикрия тринадцатая. И другие существа

В пасмурный мартовский понедельник, когда время застревает клоками во всех щелях мира, позвонил из Италии Вадим Маркович. Голос у него был приподнятым, как у конферансье:

– У меня давняя мечта – создать книгу, которую захотят прочитать все. Подростки, домохозяйки, врачи, безработные…

– Омбудсмены…

– Зря смеетесь, Михаил. Писать будете вы. Каждый день в это время мы будем разговаривать часа по три, и по мотивам этих бесед вы напишете мой гениальный текст.

– Вадим, я не могу уже неделю поговорить с Варварой. С ней все в порядке? Она здорова?

– В полном порядке, в прекрасном настроении. Что-нибудь передать?

Кажется, у меня пропало сердце. Не могу его найти. Может, украли ночью? Может, забыл в метро? Дыхание осталось, но чье-то чужое, никак со мной не связанное. Нет, ничего передавать не надо, сказало чужое дыхание, поговорим о книге. Крэм усмехнулся или мне почудилось?

Мы будем делать книгу о сказочных существах как психотипах, продолжил он как ни в чем не бывало.

– Грандиозная вещь: Геракл, Красная Шапочка, Тор, Колобок! – глубинные открытия через сказки. Переворот в психологии, и продаваться будет отлично.

«Что если этот бизнес-сатир применяет к Варваре свои гипнотические приемчики? Что если настраивает ее против меня или, того хуже, пытается соблазнить? Трудно представить, чтобы Варя на это клюнула, все-таки Вадим Маркович не Адонис и смеется по-лягушачьи. Так на то и гипноз. Почему с ним живут по очереди Лида и Алиса? Если это не гипноз, то что?»

Но профессор отвлек меня. Он заговорил о кентавре. Кентавр, сказал Крэм, – это наша воля. Животная мощь природы – и человеческое сознание со спутанными космами ценностей, принципов, суеверий. Что движет кентавром? Куда он скачет, за кем гонится?

Как часто случается, когда на Вадима нисходит вдохновение, что-то изменилось в его негромком тенорке, голос его стал приглашающим пространством, в которое хотелось доверчиво войти и оглядеться. Он говорил скоро, не то чтобы с акцентом, но каким-то своим особенным говорком, к примеру, то и дело заменяя «щ» на «ш», так что слово «мощный» звучало как «мошный». Но если Крэм попадал на рельсы смысла и увлекался рассуждением, его говорок звучал уютно, по-домашнему, и начинало казаться, что в мире все обдумано и защищено. Вот и сейчас сами шаги аргументов, самая походка его рассуждений заставили меня присоединиться к этой мысленной прогулке.

Тем временем Крэм уже говорил о весеннем кентавре на зеленеющих после долгой зимы лугах, когда конь тащит человеческое тулово без спросу, а человеку кажется, что так задумал именно он. За окном, как и прежде, темнел серый мартовский понедельник, и картина весеннего поля – где? в Греции? во Фригии? в Вяхирях? – и пьяный от жизнелюбия галоп кентавра в круглых поповских очочках – была забавной и желанной одновременно.

Я и оглянуться не успел, как три часа пролетели тремя птицами. Перед тем как попрощаться, Крэм сказал, что через пару дней в Эмпатико приезжает Лида, и я могу передать ему или Варе что угодно. Мне совсем не понравилось, что он называет Варвару Варей, но приезд Лиды – хорошая новость. При Лиде гипнотизирование главного художника невозможно: Лида своего не упустит. Хотя и она вроде тоже под гипнозом…

Россыпью стучали клавиши, темный день незаметно оказался вечером. Примерно на середине слова «противоречие» зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал тоннель тишины, но тишины обитаемой: в нем кто-то вздыхал, цокал, пощелкивал.

– Варя? – спросил я у тоннеля.

Тоннель потемнел, и заикающийся голос произнес:

– Это Арте-те-мий Т-т-тархов. Вадим Маркович по-по-поручил по-по-позвонить вам на т-т-тему созданий.

Оказалось, едва закончив разговор со мной, боговдохновенный Крэм позвонил Артемию и сообщил, что мы будем писать книгу втроем. То есть писать будет Михаил, а Артемий с Вадимом Марковичем будут «подбрасывать дровишки», как изящно выразился профессор. Артемий будет присылать мне «руду», а я начну отливать из руды «золотые слитки».

– Как-то не довелось слышать про золотую руду, – проворчал я.

– Это образ Вадима Марковича. Можно отливать что-нибудь другое.

Когда речь о распоряжении Вадима Марковича, Артемия с пути не сбить. Буквально через день-другой он пришлет мне описание нового создания.

– Кто же это будет?

– Бастинда.

– При чем тут Бастинда? Мы сегодня описывали кентавра. Кентавр и Бастинда, они, если честно…

– В эти материи, Михаил, я стараюсь не вникать, – сильно заикаясь, но с достоинством возразил Артемий. – Впредь до особых распоряжений.

– Да ведь никто не будет серьезно относиться к такому труду. Что там дальше? Курочка Ряба? Архетип дядюшки Ау? Психологическая травма Капитошки?

В трубке раздались короткие гудки. Очевидно, Артемий почувствовал, что, если он станет выслушивать все эти насмешки, его могут счесть присоединившимся. Возможно, сейчас он протирает трубку святой водой или физраствором. Святые угодники, неужели мне придется писать книгу про психотип Бастинды?

В девять вечера на набережных не было даже влюбленных. По черной воде между разбитых льдин плавали почти невидимые утки.

Когда я