Меня зовут Сол - Мик Китсон
— Ладно, пошли.
Я вытащила из костра обгоревшую ветку и нацарапала на плоском камне огромные буквы: «Ушли к барсукам» — и еще стрелку из веточек выложила.
— Она заметит, — решила Мо.
Я взяла одеяло. Ветер дул с северо-запада, так что мы немного прошли вдоль реки, прежде чем перейти ее. Мо шла и прыгала без всяких проблем. Я думала, она будет вести себя как девчонка и ныть, что у нее ноги промокли и что она не хочет лезть в грязь, но она была прямо как я: сильная, быстро лезла вверх по склону и легко прыгала по камням. Серое пальто при этом развевалось. Помогать Мо было не надо. Мы прошли по плоскому дну долины, где все еще висел туман. Здесь росли дубы, густой орешник, а кое-где еще ольха и береза.
— Давай медленно поднимемся наверх и встанем с подветренной стороны. Вдруг они выйдут.
— Хорошо, — прошептала Мо.
По берегу реки мы прокрались к норе и встали под большим дубом, метрах в пятнадцати от нее. Снаружи лежала куча земли и сухой травы, а на снегу виднелись следы. Барсуки зимой не такие активные, как летом, но они все-таки иногда выходят, особенно если поблизости есть мягкая земля, в которой можно поискать червей и слизняков.
Мы расстелили одеяло и сели за деревом, так чтобы видеть нору. Край одеяла я накинула нам на плечи. Я показала Мо, как настраивать подзорную трубу, и она долго смотрела в нее. Ветра почти не было, и нора еле виднелась сквозь туман — так, черное пятно на снегу.
Мо опустила подзорную трубу, обернулась и посмотрела на меня. Улыбнулась.
— Пеппа говорит, что у тебя начались месячные.
— Она всем это рассказывает. Офигеть, как смешно.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Да. Ингрид мне все показала. Правда, пришлось сжечь трусы. Ингрид дала мне таблетку и горячий камень, чтобы приложить к животу.
— Прости, что меня не было рядом. Все было ужасно?
— Да нет, нормально. Ингрид сказала, что я теперь женщина.
Мы посмотрели на нору, но там было тихо. Даже вороны молчали, и листья не шуршали. Ни движения, ни шороха. Мо сидела и смотрела вперед. Потом она меня обняла, и мы еще долго так сидели.
Вдруг из норы показалась барсучья голова с двумя черными полосами. Мо напряглась.
— Сол…
Барсук вылез и остановился, принюхиваясь. Потом вылез еще один и еще. Третий немного побегал вокруг, а потом они все замерли, нюхая воздух. Первый был больше всех. Я раньше никогда не видела барсуков вживую, только в Интернете, и они оказались гораздо больше, чем я думала, и двигались очень легко и плавно. Два барсука поменьше опустили носы к земле. Один время от времени отбегал и возвращался обратно, как будто хотел поиграть. Большой барсук еще понюхал воздух и затопал по старой цепочке следов прямо к нам. Остальные пошли за ним. Мо схватила меня за руку и разинула рот. Глаза у нее горели, она лыбилась, как будто никогда ничего подобного не видела. Барсуки подходили все ближе к нашему дереву, и мы застыли на месте. Наконец мы услышали, как они скребут когтями по снегу, разглядели серые и черные шерстинки у них на спинах, которые шевелились на ходу. Примерно в четырех метрах от нас большой барсук остановился, поднял голову и посмотрел в нашу сторону. Он смотрел нам прямо в глаза, а другие двое ковыряли снег носами и лапами. Потом и они подняли головы. Теперь на нас смотрели три барсука. Было очень смешно, потому что у них стали испуганные морды, а ушки встали торчком. Мо медленно выдохнула. Еще какое-то время мы так и сидели, мы с Мо и трое барсуков.
Потом послышался топот и тяжелое дыхание — я знала, что это Пеппа несется по лесу, так что я обернулась на нее посмотреть. Большой барсук медленно развернулся и потрусил обратно к норе.
— Мо! Сол! — завопила Пеппа издали, а потом подбежала к нам. Барсуки уже спрятались.
— Глазам не верю, — рассмеялась Мо.
— И я. Они обычно ведут ночной образ жизни. Я думаю, что это самка и два детеныша. Им уже почти год, потому что барсуки размножаются в феврале.
Пеппа, подбегая, услышала, что я говорю.
— Прямо как я! Я тоже родилась в феврале! — заорала она и врезалась в нас. Мы упали в кучу листьев.
— Пеппа! — вскрикнула Мо.
Я села и сгребла Пешту в охапку.
— Ингрид сказала бы, что это магия.
— Это и есть магия, — возразила Мо, — я никогда такого не видела.
Пеппа уже встала и отряхивалась от снега и сучков.
— Вы их видели? — спросила она.
— Ага.
Мы встали, вытряхнули одеяло и пошли назад. Мо рассказывала Пеппе про барсуков, и Пеппа немедленно захотела вернуться и посмотреть на них. Я сказала, что они наверняка напугались и больше не выйдут и что нам надо прийти посмотреть на них вечером, когда взойдет полная луна.
— Мо, они хотели на тебя поглядеть, — решила Пеппа.
— Это уж точно. На меня трезвую посмотреть не всем удается.
Ингрид все еще лежала в постели. Мы зашли к ней, она села и сказала, что ей плохо и что спина так и болит. Мо с Пеппой разожгли костер и сходили за дровами, а я вскипятила чайник и пошла к Ингрид. Она полулежала, подложив под себя одеяла. Лицо у нее было серое и усталое. От еды она отказалась, так что я дала ей последние четыре таблетки ибупрофена с кодеином и налила соснового чаю с сахаром.
Я рассказала ей про барсуков.
— Я их часто вижу днем, — улыбнулась она. — Они почему-то любят солнечный свет. Детенышей я видела в июне, пока они были еще совсем маленькие. Они обожают играть. А самец приходил по ночам ко мне в лагерь. Знаешь, что они делают зимой? Спускаются по реке, копают песок и глину и переворачивают камни, под которыми могут быть насекомые. Они очень сильные. Им даже холод не помеха.
— Они умеют плавать?
— Да, очень хорошо. Летом детеныши играют в реке. Я видела.
— А можно мы покажем Мо, как печь хлеб?
— Конечно, пусть она знает.
Ингрид плохо себя чувствовала и не вышла, так что мы с Пеппой и Мо замесили тесто в большой миске и испекли хлеб на огне. Мо смеялась и спрашивала:
— Вы уверены, что это так делается? — а я ходила к Ингрид показывать тесто, и она говорила мне, что делать дальше. Месить тесто было ужасно тяжело, так что мы
