Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова - Виктор Владимирович Голявкин
Отметим в заключение, что в киноновелле “Завтраки сорок третьего года”, снятой по сценарию Аксёнова в 1966 году и вошедшей в фильм из трёх частей “Путешествие”, тема тайной фашистской сущности попутчика главного героя заявлена ещё отчётливее. Здесь рассказчик, будучи мальчиком, дважды кричит обидчику: “Фашист проклятый!” – а взрослый попутчик героя рассуждает, сидя за столом в вагоне-ресторане и глядя как раз на человека из Севастополя: “Герои войны… Помните, как мы к ним относились тогда? А сейчас, стыдно признаться, мне их иногда бывает жаль… Прошлое, прошлое, прошлое… Мы сейчас стали очень много говорить о прошлом, это понятно, конечно, оно у нас было достаточно бурное, сложное, но нужно жить-то будущим, понимаете, человеку свойственно жить будущим…”
Это желание стереть из памяти людей военное (а в подтексте – и связанное с лагерями и вообще со страшным сталинским периодом) прошлое очень выразительно характеризует попутчика главного рассказчика и ясно показывает, что ненависть героя и автора попала в цель весьма точно.
Юрий Нагибин
Зимний дуб
Выпавший за ночь снег замёл узкую дорожку, ведущую от Уваровки к школе, и только по слабой прерывистой тени на ослепительном снежном покрове угадывалось её направление. Учительница осторожно ставила ногу в маленьком, отороченном мехом ботике, готовая отдёрнуть её назад, если снег обманет.
До школы было всего с полкилометра, и учительница лишь накинула на плечи короткую шубку, а голову повязала лёгким шерстяным платком. Мороз был крепкий, к тому же ещё налетал ветер и, срывая с наста молодой снежок, осыпал её с ног до головы. Но двадцатичетырёхлетней учительнице всё это нравилось. Нравилось, что мороз покусывает нос и щёки, что ветер, задувая под шубку, студёно охлёстывает тело. Отворачиваясь от ветра, она видела позади себя частый след своих остроносых ботиков, похожий на след какого-то зверька, и это ей тоже нравилось.
Свежий, напоенный светом январский денёк будил радостные мысли о жизни, о себе. Всего лишь два года, как пришла она сюда со студенческой скамьи, – и уже приобрела славу умелого, опытного преподавателя русского языка. И в Уваровке, и в Кузьминках, и в Чёрном Яру, и в торфогородке, и на конезаводе – всюду её знают, ценят и называют уважительно – Анна Васильевна.
Навстречу через поле шёл человек. “А что, если он не захочет уступить дорогу? – с весёлым испугом подумала Анна Васильевна. – На тропинке не разминёшься, а шагни в сторону – мигом утонешь в снегу”. Но про себя-то она знала, что нет в округе человека, который бы не уступил дороги уваровской учительнице.
Они поравнялись. Это был Фролов, объездчик с конезавода.
– С добрым утром, Анна Васильевна! – Фролов приподнял кубанку над крепкой, коротко остриженной головой.
– Да будет вам! Сейчас же наденьте, такой морозище!
Фролов, наверно, и сам хотел поскорей нахлобучить кубанку, но теперь нарочно помешкал, желая показать, что мороз ему нипочём. Полушубок ладно облегал его стройную, лёгкую фигуру, в руке он держал тонкий, похожий на змейку, хлыстик, которым постёгивал себя по белому, подвёрнутому ниже колена валенку.
– Как Лёша-то мой, не балу́ет? – почтительно спросил Фролов.
– Конечно, балуется. Все нормальные дети балуются. Лишь бы это не переходило границ, – с сознанием своего педагогического опыта ответила Анна Васильевна.
Фролов усмехнулся:
– Лёшка у меня смирный, весь в отца!
Он посторонился и, провалившись по колени в снег, стал ростом с пятиклассника. Анна Васильевна снисходительно кивнула ему и пошла своей дорогой…
Двухэтажное здание школы с широкими окнами, расписанными морозом, стояло близ шоссе за невысокой оградой, снег до самого шоссе был подрумянен отсветом его красных стен. Школу поставили на дороге, в стороне от Уваровки, потому что в ней учились ребятишки со всей округи: из окрестных деревень, из конезаводского посёлка, из санатория нефтяников и далёкого торфогородка. И сейчас по шоссе с двух сторон ручейками стекались к школьным воротам капоры и платочки, картузы и шапочки, ушанки и башлыки.
– Здравствуйте, Анна Васильевна! – звучало ежесекундно, то звонко и ясно, то глухо и чуть слышно из-под шарфов и платков, намотанных до самых глаз.
Первый урок у Анны Васильевны был в пятом “А”. Ещё не замер пронзительный звонок, возвестивший о начале занятий, как Анна Васильевна вошла в класс. Ребята дружно встали, поздоровались и уселись по своим местам. Тишина наступала не сразу. Хлопали крышки парт, поскрипывали скамейки, кто-то шумно вздыхал, видимо, прощаясь с безмятежным настроением утра.
– Сегодня мы продолжим разбор частей речи…
Класс затих, стало слышно, как по шоссе с пробуксовкой ползёт тяжёлый грузовик.
Анна Васильевна вспомнила, как волновалась она перед уроком в прошлом году и, словно школьница на экзамене, твердила про себя: “Существительным называется часть речи… существительным называется часть речи…” И ещё вспомнила, как её мучил смешной страх: а вдруг они всё-таки не поймут?..
Анна Васильевна улыбнулась воспоминанию, поправила шпильку в тяжёлом пучке волос и ровным, спокойным голосом, чувствуя своё спокойствие, как теплоту во всём теле, начала:
– Именем существительным называется часть речи, которая обозначает предмет. Предметом в грамматике называется всё то, о чём можно спросить, кто это или что это. Например: “Кто это?” – “Ученик”. Или “Что это?” – “Книга…”
– Можно?
В полуоткрытой двери стояла небольшая фигурка в разношенных валенках, на которых, стаивая, гасли морозные искринки. Круглое, разожжённое морозом лицо горело, словно его натёрли свёклой, а брови были седыми от инея.
– Ты опять опоздал, Савушкин? – Как большинство молодых учительниц, Анна Васильевна любила быть строгой, но сейчас её вопрос прозвучал почти жалобно.
Приняв слова учительницы за разрешение войти в класс, Савушкин быстро прошмыгнул на своё место. Анна Васильевна видела, как мальчик сунул клеёнчатую сумку в парту, о чём-то спросил соседа, не поворачивая головы, – наверное: что она объясняет?
Анну Васильевну огорчило опоздание Савушкина, как досадная нескладица, испортившая хорошо начатый день. На то, что Савушкин опаздывает, ей жаловалась учительница географии, маленькая, сухонькая старушка, похожая на ночную бабочку. Она вообще часто жаловалась – то на шум в классе, то на рассеянность учеников. “Первые уроки так трудны!” – вздыхала старушка. “Да, для тех, кто не умеет держать учеников, не умеет сделать свой урок интересным”, – самоуверенно подумала тогда Анна Васильевна и предложила ей поменяться часами. Теперь она чувствовала себя виноватой
