Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
– Да. У меня на столе.
Он спохватился: хорошо ли спрятал отцовскую тетрадь? И решил, что не мог оставить ее на видном месте.
Мать просунула книгу в едва заметную щель. Уже года три она тактично не заглядывала в ванную, когда там был сын, и это всегда смешило его. Женская стыдливость, как и бесстыдство, полагал Марк, может принимать самые уродливые формы. Теперь ему не у кого было узнать: хорошо ли сложено его тело.
Положив томик Апдайка на стиральную машину, Марк снова вытянулся в воде и закрыл глаза. В детстве мать через день делала ему хвойные ванны, потому что Марк считался ребенком нервным и чересчур впечатлительным, и он был вынужден расслабляться в чуть теплой воде, изнывая от желания поиграть с пластмассовой лодочкой. Помнится, тогда даже поднимался вопрос о поступлении Марка в какую-нибудь спецшколу, где, как утверждала мать, в миллион раз меньше стрессов. Но отец сказал: «Нет». Марк уже не помнил его аргументов, но наверняка тот доказывал, что мальчик не должен быть изолирован от действительности. С младенчества он посмотрел вместе с отцом, который был то на сцене, то в зале, все современные спектакли, чтобы получше «узнать жизнь». Марк помнил эти постановки, но так до сих пор и не знал, что дети могут зарубить собаку ради пельменей.
Недавний разговор с матерью о грозящей им бедности был затеян Марком не всерьез. Ему и в голову не приходила идея действительно отправиться на заработки. То, что многие одноклассники где-то подрабатывали, вызывало в нем только гадливость: эти люди способны думать лишь о деньгах! Марк не высказывал вслух своих соображений по этому поводу, но себя чувствовал свободным от мелких страстей. Им было твердо усвоено от матери: нищие у магазинов – бессовестные люди, тунеядцы, выкачавшие все до копейки из системы социального обеспечения, и Марк знал, что мать имеет право судить их. О мигрантах, расплодившихся на улицах их города и сделавших его похожим на восточный базар, он и слышать не хотел. Среди мальчишек, моющих на стоянках машины, Марк узнавал известных в школе двоечников и с облегчением думал, что теперь их рожи не будут мельтешить перед глазами.
Он никому, даже Косте, не говорил, что в детстве его мать мела улицу. До сегодняшнего вечера Марк не задумывался: какова у нее зарплата? Она преподавала в институте культуры, а вскоре после смерти отца стала готовить и проводить чужие свадьбы. Сначала Марк был несколько обескуражен ее решением, но, поразмыслив, решил, что матери просто необходимо развлечься. Других объяснений он и не искал.
Теперь они пришли сами, и, защищая мать от неведомого судьи, Марк, словно заклятие, повторял: «Это же ее специальность… По крайней мере, она не торгует…»
Хуже этого он ничего и представить не мог.
* * *
– Так он и не спрашивал обо мне?
– Нет, – повторил Марк с плохо скрываемым злорадством. – Мы говорили совсем о другом.
Катина рука потянулась к браслету, и Марку захотелось выскочить из комнаты, лишь бы не слышать сухого пощелкивания застежки. Однако на этот раз она лишь поправила его, подняв так, что металл впился в кожу. Марк невольно потер собственное запястье. Он ожидал, что теперь Катя уйдет, но она только на миг отвернулась, и тут же ее лицо прояснилось.
– А ведь это о многом говорит, – протянула она, играя глазами и голосом. – Уж если б ему и в самом деле было наплевать, он спросил бы просто из вежливости.
Марк не удержался и скорчил недоуменную гримасу:
– Он не произвел на меня впечатления вежливого человека. Может, ты слегка подзабыла его? Или спутала с Володей? Кстати, ты еще помнишь о его существовании?
Катин взгляд мгновенно стал снисходительно-взрослым.
– Я помню, – подтвердила она и потерла кончик носа, скрывая улыбку.
– У женщин обычно катастрофически короткая память, – пробормотал Марк и принялся яростно тереть полотенцем волосы.
– А ты хорошо знаешь женщин?
– А мне и не хочется узнать их получше!
– Что ж так?
– Разве недостаточно вас с мамой? И потом… у меня уже была одна…
– Да ну! – взвизгнула Катя и вцепилась племяннику в плечи. – Расскажи, а? Ну, Марик!
– Нечего рассказывать. Вряд ли она помнит – я это был или кто-нибудь другой.
– Но ты же помнишь.
– Потому-то я и говорю, что у женщин плохая память… Ты ведь тоже довольно быстро забыла Ермолаева, – добавил он, поддавшись недоброму порыву.
Катя плавным движением тщательно пригладила волосы и едва заметно нахмурилась:
– А он произвел на тебя сильное впечатление, да, Марк?
– Вовсе нет! Он был пьян. Я просто пытаюсь быть объективным. Ведь это ты бросила его?
У нее дрогнул подбородок, хотя голос прозвучал достаточно твердо:
– Он выгнал меня, Марк.
– Но прежде ты изменила ему!
Она вдруг сломалась, сгорбилась и виновато зашептала, дергая свисавшее с головы племянника полотенце:
– Я думала, все выйдет как у Роллана… Светка всегда говорила, что я слишком по-книжному смотрю на жизнь. Обидно, когда кто-то оказывается прав. Все получилось совсем наоборот. Тебе надо это запомнить, Марк. Ты тоже все видишь несколько иначе, чем все.
– Я ничего не понял, – признался Марк, отбирая у нее полотенце. – При чем здесь Ромен Роллан? И как это я все вижу? Ты что, считаешь меня дальтоником?
Его уловка удалась. Катя расцепила руки и неуверенно улыбнулась.
– В некотором роде, – уже спокойно сказала она тоном Марка. – Знаешь что? Давай прогуляемся завтра по городу? Я зайду за тобой в шесть.
Уже в дверях, беззаботно позволив просочиться холодному воздуху из подъезда, Катя спросила:
– А ты будешь участвовать в конкурсе?
Марк испуганно указал глазами на мать: это секрет.
– Значит, до завтра? – громко сказал он и поцеловал теплую Катину щеку прежде, чем она успела бы сболтнуть что-нибудь еще.
Женщинам нужно вовремя затыкать рот.
– Куда это вы собрались? – ревниво поинтересовалась мать, заперев за Катей дверь. – И о каком конкурсе она говорила?
– Ты забыла, что у Анютки скоро день рождения? – тут же нашелся Марк. – Катя хочет устроить детский конкурс. Но я, конечно, не стану в нем участвовать. Как ты думаешь?
«Ее так легко обманывать, – разочарованно подумал Марк, возвращаясь к себе. – Наверное, отцу было ужасно скучно жить с нею…»
Он подозревал, что Катя умнее старшей сестры, хотя ему ни разу не довелось в этом убедиться. Достаточно ли она была умна, чтобы понять такого человека, как Ермолаев? И нужна ли ему умная женщина? И нужна ли…
Он успел ухватить мысль и притормозить ее, как зарвавшуюся лошадь. О Ермолаеве он
