Алька. 89 - Алек Владимирович Рейн
Переместив заготовки к нам в бригаду, я подошёл к мужикам и сообщил им свою благостную весть. Меня поздравили, бугор сказал со значением: «Ну ладно, когда третий разряд давали, тебе восемнадцати не было, это мы понимаем, но теперь-то тебе уже двадцатник». Я всё понял, сказал: «На полчаса отлучусь?» Бугор благосклонно кивнул и ответил: «Дуй, я тебя прикрою». Я сначала побежал в ближний гастроном, на мою удачу были охотничьи колбаски, взял их, пару банок рыбных консервов, плавленых сырков, хлебушка. Зашёл к маме, обрисовал ситуацию, мамуля всё поняла, выдала ноль пять медицинского. На месте был, как обещал, через полчаса, понимал, мужики не пошли обедать, сидят, пускают слюну. Бутылка спирта вызвала профессиональное обсуждение, разбавлять или нет, бугор прекратил прения, сказал разбавлять. Разбавлял Валька, он знал, как сделать правильно, из пол-литра спирта получилось литр двести водки. Бугор выпил первым, крякнул и сказал: «Лучше коньяка». Я пить не стал, вечером на рабфак.
Однажды вечером после встречи с Милкой я пришёл домой, стоял перед окном, глядел на ночной двор. Мама ещё не спала, спросила: «Что спать не ложишься? Завтра на работу вставать». Я ответил, думая о своём: «А хорошая она девка, Милка». Мама помолчала и ответила: «Хорошая. Нравится, женись». Я задумался. А подвинул меня в моём решении сделать предложение Людмиле один из моих разговоров с Жорой. Как-то раз после ссоры с ней я сказал: «Да пошла она. Что я, себе бабу не найду, что ли?» Георгий ответил: «Бабу-то ты найдёшь, но найдёшь ли с такими душевными качествами?» И я задумался.
Подумал-подумал и в одну из суббот мы с Георгием пошли сватать Людку, шли, предварительно уведомив. У Лидии Ивановны было растерянное лицо, то радостное, то грустное.
Это, надо сказать, была отдельная история. Первоначально она была не очень рада отношениям, которые стали возникать между мной и Милкой. Людмила до меня встречалась с Зимой, которому Лидия Ивановна очень благоволила, немудрено, он действительно был хорош. Да не только она, Аркашка Рыжий и ещё пара пацанов не одобряли мои подкаты, наверное, полагая, что это определённый заподляк с моей стороны в отношении Зимы. Но молодые годы, да и теперь, я был волен и есть в суждениях и поступках, и бываю довольно решителен, возможно, иногда бесцеремонен. Моей будущей тёще это очень не нравилось, да и кому понравится – пришёл сопляк в чужой дом и пальцы ещё гнёт, а тёща моя будущая была женщиной не менее решительной и более бесцеремонной. Но случилось одно событие, которое слегка уронило авторитет Зимы в глазах матери Людмилы – Зима в армии женился. Вся наша компания узнала об этом через неделю из его письма, о чём я как-то пошутил дома у Милки. Лидия Ивановна вспылила, обвинила меня во лжи, я пожал плечами: не о чем говорить, через какое-то время она с грустью сообщила мне, что я оказался прав.
И в день нашего сватовства тёща моя будущая была, конечно, рада, что у её девочки женишок появился с реальными предложениями, но чего особенно радоваться-то? Тоже, понимаешь, явился не запылился слесаришка, а мог бы быть какой? Да только какой подрулил к другой.
Неважно, стол был накрыт, у нас с Жорой было, тесть тоже не оплошал, всё прошло как положено. Потенциальный зять, может быть, от пережитого волненья, напился и заснул на диване, в итоге всё получилось, как положено, засватали девку. Свадьбу решили отгулять где-то в сентябре. А будущий тесть был рад, тестю я нравился. Ещё до сватовства как-то раз мы с приятелями стояли в «Шайбе» – пивной напротив восемьдесят пятого дома, тесть мой будущий к нам подошёл, угостил всех пивом, встал рядом со мной, мы о чём-то поболтали, и в конце разговора он сказал: «Алек, как сыну, не женись». Те двадцать четыре года, которые мой тесть прожил после нашей свадьбы, я считал его обретённым отцом, звал батей.
Зима демобилизовался, приехал вместе с женой, девушкой тушистой и ростом с него. Через неделю после приезда позвонил Людмиле предложил выйти за него замуж, Милка, со смехом, попросила уточнить в статусе какой женой он планирует её брать, первой или второй. Больше не звонил. Мы иногда встречались во дворе, здоровались, говорить особенно было не о чем, каждый жил своей жизнью. Он пил. Лет через десять, на второй день после банкета, по случаю защиты кандидатской диссертации, увидел его в шайбе, нашей пивной, куда мы зашли с другом попить пивка, Колька работал там, протирал столы, собирал пустые кружки. Умер до сорока лет.
Весной я сдал экзамены на рабфаке, нам выдали напечатанные на РЭМе свидетельства с печатью училищного райкома комсомола.
В цеху у нас появилась новая то ли нарядчица, то ли учётчица, никогда толком не знал, кто из них кто, привлекательной наружности, невысокого роста, стройная женщина лет тридцати – тридцати пяти. Когда она проходила по цеху мимо нашей бригады, кто-нибудь из мужиков обращался к ней с каким-нибудь вопросом, она подходила поговорить с кем-нибудь из нас ни о чём. Как-то наш бугор в начале месяца, когда делать практически нечего, опрокинув «губастый», решил с кем-нибудь потрепаться, завязал с ней какой-то весёлый полуспор-полуразговор. Я работал невдалеке, стоял спиной к ним, выпиливал из заготовки, по просьбе Милки, ключ от квартиры. Ключ был сувальдный, не сложный, тем не менее, ключ есть ключ, чуть наврёшь, не будет открывать, требует точного соответствия размеров, а значит, кропотливой работы. Ковыряясь с ключом, я невольно слышал их беседу. Учётчица попеняла бригадиру: «Анатолий, почему у тебя вся бригада болтается по цеху, ничего не делает, вон один парень работает, сразу видно, серьёзный, не то что вы все». Бригадир возмутился, не всерьёз, конечно, так, для вида: «Так ни деталей, ни узлов, делать-то нечего, вот народ и шлёндрует». – «А ты им пример показываешь, выпил, поди, уже». – «Глазастая, муж от тебя не прячется?» – «Муж объелся груш, но ты от темы не уводи. Ты же бригадир. Чего они у тебя без дела слоняются, пусть займутся чем-нибудь по интересам. Вот ты чем интересуешься?» По тону ответа я прям представил, как Бугор приосанился. – «Я бабами молодыми интересуюсь». – «Да ладно врать-то. А вот парень тот красивый, я за ним наблюдала сегодня, давно у верстака стоит, нашёл же себе занятие». Я почувствовал,
